Южакова, Елизавета Николаевна

Елизавета Южакова
Дата рождения:	1852(1852)
Место рождения:	Херсонская губерния
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	4 января 1883(1883-01-04)
Место смерти:	Якутская губерния

Елизавета Николаевна Южакова (1852—1883) — российская революционерка.

Биография

Елизавета Южакова родилась около 1852 года в Херсонской губернии в семье генерал-лейтенанта. Получила домашнее образование. В 1869—1871 годах жила за границей, училась в Цюрихе на естественном факультете. Там она сблизилась с революционером Каспаром Турским и принимала участие в предпринятой им попытке освобождения Сергея Нечаева в Цюрихе. В 1872—1875 годах повторно была за границей, в Швейцарии и Франции. Примкнула к числу лиц, входивших в «Общество народного освобождения» («якобинцы»). Вернувшись в Россию, Южакова поселилась в Одессе, где вела революционную работу, участвовала в кружке «башенцев» наряду с известными революционерами Григорием Попко, Иннокентием Волошенко. Хорошо разбиралась в типографском деле. В 1875 году отпечатала в типографии Евгения Заславского воззвание, которое Попко расклеил по Одессе. Была близка к членам кружка Ивана Ковальского и Сергея Чубарова. Совместно с Галиной Чернявской и Николаем Виташевским Южакова образовала в Одессе «якобинский» кружок.

Участвовала в сербо-турецкой и русско-турецкой войне (после возвращения из Швейцарии, в госпитале под Жмеринкой) сестрой милосердия. В 1877—1878 годах жила в Швейцарии, в Женеве, участвовала в печатании журнала «Набат». В 1879 году продолжала вести революционную работу в Одессе. Согласно показаниям арестованного Абрама Фихтенгольца, Южакова заведовала тайной типографией и носила кличку «Барыня». В мае 1879 года участвовала в создании подкопа под казначейство в Херсоне. 11 декабря 1879 года была арестована по обвинению в принадлежности к преступному сообществу и сообщничестве лицам, произведшим похищение денежных средств.

Суд проходил 10—15 января 1880 года. Одесский военный окружной суд признал Южакову виновной и приговорил к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы сроком на 15 лет с ходатайством суда о замене последних на поселение в Сибири. 17 января 1880 года по конфирмации одесского генерал-губернатора ходатайство было удовлетворено.

Вторично был осуждена Одесским военным окружным судом под делу кружка, в который входили также Меер Геллис, Николай Властопуло и ряд других. 26 марта Южакова была признана виновной по обвинении в членстве в противозаконном сообществе. Постановлением суда Южаковой был оставлен в силе прежний приговор от 14 января 1880 года. 1 апреля 1880 года приговор был утверждён.

Первоначально отбывала наказание в Балаганске Иркутской губернии, в конце февраля 1881 года переехала в село Малышевское около Балаганска. 2 марта 1881 года бежала с поселения вместе с Игнатием Бачиным. Разыскивалась по циркуляру Департамента полиции от 19 мая 1881 года, арестована в ночь с 28 на 29 мая в Иркутске, где проживала по поддельным документам, вместе с Бачиным. С 30 мая содержалась в Иркутской тюрьме, осуждена за побег к 6 месяцам тюремного заключения, вышла из тюрьмы 19 июня 1882 года. Во время отбытия заключения помогла в побеге революционеркам Елизавете Ковальской и Софии Богомолец, за что была привлечена к дознанию.

14 июля 1882 года выслана в Иркутск, 18 июля вместе с Бачиным была отправлена в Кусаган-Ыальский наслег (якут. Куһаҕан-Ыал нэһилиэгэ) Якутской губернии. 4 января 1883 года была задушена Бачиным, после чего тот отравился.

Источники

• Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь: От предшественников декабристов до падения царизма: [В 5 т.]. — М.: Изд-во Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев, 1927—1934.

Отрывок, характеризующий Южакова, Елизавета Николаевна

Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.