Алферьев, Роман Васильевич
| Роман Васильевич Алферьев | |
| Дата смерти | |
|---|---|
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Роман Васильевич Алферьев (ум. 1589/1590) — русский военный и государственный деятель, сын боярский и голова, затем опричный воевода, печатник (1570), думный дворянин (1572), родственник известного опричника Михаила Андреевича Безнина. Происходил из рода Нащокиных и часто носил двойную фамилию — Алферьев-Нащокин или Безнин-Алферьев.
Биография
В 1553 году Роман Васильевич Алферьев — стрелецкий голова, участвовавший в карательном походе русского войска из Казани на «луговую сторону» и «арские места» в Казанском крае.
В 1558 году — «пристав» у черкесских князей при служилых татарах во время одного из ливонских походов русской рати.
В 1560 году — голова в большом полку во время похода русского войска под командованием князя Ивана Фёдоровича Мстиславского на Феллин. После взятия Феллина Роман Васильевич Алферьев был оставлен четвертым воеводой в крепости. В 1562 году был нзаначен вторым воеводой в Невеле, откуда по царскому указу 28 сентября 1562 года был отправлен в состав русской армии, выступившей под Полоцк, и участвовал во взятии крепости. Во время осады Полоцка Р. В. Алферьев находился на должностях есаула и дозорщика.
Весной 1565 года Роман Васильевич Алферьев назначен четвертым полковым головой в полку правой руки, стоявшем в Коломне и охранявшем южнорусские границы. В 1568 году — второй воевода передового полка под Вязьмой и Мценском. В том же году участвовал в царском походе против литовцев в Великий Новгород. В 1569 году Роман Алферьев, назначенный вторым воеводой передового полка, «бил челом государю о месте» на князя Осипа Фёдоровича Гвоздева-Ростовского, назначенного первым воеводой передового полка. Царь Иван Грозный поддержал Романа Алферьева и «указал Роману со князь Осипом быть без мест». В том же году был третьим воеводой отряда опричников под Одоевом.
В 1570 году по царскому указу воевода Роман Васильевич Алферьев руководил войском, занятым строительством крепости Толшебора «по Колыванской дороге».
В Разрядной книге 1559—1604 гг. упоминается:
.«Того ж году, велел царь и великий князь поделати города по колыванеской дороге и от Шебора; а для береженья были воеводы, как город делали, из земского Иван Хирон Петрович Яковлев, из опричнины околничей и воевода, Василий Иванович Умной Колычов. А город делали воеводы, Роман Алферьев да Дмитрий ШеФеринов Пушкин да Афонасей Новокщенов».
В 1572 году Роман Васильевич Алферьев в звании печатника участвовал в походе царя Ивана Грозного в Великий Новгород, откуда планировался поход «на свицкие немцы».
Зимой 1572/1573 года печатник Р. В. Алферьев участвовал в походе русского войска под командованием царя Ивана Грозного на ливонскую крепость Пайде, которая была взята штурмом. В 1576 году участвовал в царском походе «на берег», против крымского хана Девлет-Гирея. В 1577 году во время похода царя Ивана Грозного на польскую Ливонию Роман Васильевич Алферьев был у знамени.
В 1581 году царь Иван Васильевич Грозный посылал его с князем Дмитрием Петровичем Елецким для заключения Киверовского перемирия с польским королём Стефаном Баторием.
В феврале 1583 года присутствовал во время приёма у царя английского посла. Юрий Петрович Леонтьев «бил челом государя» на Романа Васильевича Алферьева «и государь ево пожаловал, велел в разряде записать, что ему, для Романа, невместно».
После смерти Ивана Грозного и вступления на царский престол его сына Фёдора Иоанновича печатник и думный дворянин Роман Васильевич Алферьев потерял своё прежнее положение при царском дворе.
В июле 1584 года Р. В. Алферьев был назначен на воеводство в Ладогу, вместе с ним был назначен Фёдор Лошаков Колычёв. По царскому указу ладожские воеводы должны были руководить восстановлением крепости. Фёдор Лошаков Колычев «бил челом государю» на Романа Алферьева. Царь Фёдор Иоаннович назначил Фёдора Колычёва первым воеводой в Ладоге, а Романа Алферьева — вторым.
Разрядная книга 1559—1604 годы:
.Того ж году, июля в 22 д. бил челом государю, в отечестве о счете, Федор Лошаков Колычов на думнова дворенина и печатника, на Романа АлФерьева, что в прошлом 93-м году, по росписи менши был Романа АлФерева, в городе в Ладоге годовали с окольничим с Иваном Ивановичем Сабуровым. И царь велел их судить бояром. А, по суду и по счету, Романа АлФерева обинили, а Федора Лошакова Колычова оправили. И царь послал их в Ладогу, города делать; и в наказе велел написать Федора Лошакова Колычова, а Романа АлФерьева после; а тем судом промышлял боярин, князь Иван Петрович Шуйской для Крюка Колычова. А наказ дан Роману да с ним Федору, и грамота в Новгород к бояром послана, что велено делать Лодагу Роману да Федору..
В 1586 году Р. В. Алферьев был отозван в Москву, где снова занял при новом правительстве почётное положение, опираясь на авторитет Бориса Годунова, который сам не отличался большой родовитостью и потому покровительствовал людям незнатного происхождения.
Осенью 1589 года Роман Васильевич Алферьев был назначен царским указом вторым воеводой на Переволоке. Первым воеводой стал князь Григорий Осипович Зубок Засекин. Воеводы князь Григорий Засекин, Роман Алферьев и Иван Афанасьевич Нащокин были отправлены на Переволоку, где должны были построить крепость Царицын.
Роман Васильевич Алферьев вступил в местнический спор с князем Григорием Осиповичем Засекиным, а последний «бил челом о своем безчестье на Романа Алферьева». Царь Фёдор Иоаннович поручил боярину князю Никите Романовичу Трубецкому и дьяку Сапуну Аврамову решить этот местнический спор. Роман Алферьев был признан виновным и выдан головой князю Григорию Засекину.
В конце 1589 или в 1590 году Роман Васильевич Алферьев, попавший в царскую опалу, скончался в Царицыне.
В Разрядной книге 1559—1604 гг. упоминается:
.Того ж дни, искал своего отечества Роман Алферьев Нащокин на князь Григорью Зубке Осипович Засекине.А князь Григорей Засекин бил челом о своем безчестье на Романа АлФерьева. И Романа Алферьева государь велел обинить, а князь Григория оправить. И 97 году, Романа князю Григорью велел государь выдать головою, а судил их боярин, князь Никита Романович Трубецкой да дьяк Сапун Аврамов, а грамоты писаны ко князю Григорию да к Роману Алфереву да к Ивану Нащокину: От царя и великаго князя Федора Ивановича всеа Руси, воеводе нашему, князю Григорыо Осиповичю Засекину. Велено есмя тебе да Роману Алфереву быть на своей службе, на Переволоке. И нам бил челом на тебя Роман Алферев, в отечестве о счете, что ему менши тебя быть немесно; а ты нам бил челом на Романа Алферева, в своем безчестье, что тебя тем Роман безчестит. И по нашему приказу, Роману суд с тобою был, и по суду бояре приговорили тебя оправить, а Романа АлФерева обинить и выдать Романа тебе головою; а Роману Алфереву не токмо что с тобою, и с мешним в твоем роде, Роману АлФереву быть и на службе, на Переволоки, с тобою в товарыщех. И ты в да Роман АлФерев да Иван Нащокин на нашей службе, на Переволоке, были и нашим делом промышляли, за одне вместе всем, по нашему наказу. Писан на Москве, лета 7097 году, мая в 23 д.: припись у грамоты дьяка Дружины Петелина. От царя и великаго князя Федора Ивановича всеа Русии, на Переволоку, воеводам нашим, князю Григорыо Осиповичю Засекину, Роману Васильевичю Алфереву да Ивану Афонасьевичю Нащокину. Которые суды отпущены ис Казани, для лесовой возки, с вами, со князем Григорьем и с Иваном, и как дает Бог город и острог зделает, и вы в у себя, на Переволоке, поставили, для тутошних посылок, ис тех судов, сколько пригоже, которы для тутошних дел пригодятся, а лутчие есте суды отослали в Астарахань, на наши обиходы астараханские. А сколько каких судов в Астарахань пошлете, и вы о том в Астарахань отписали, к боярину нашему и к воеводам, ко князю Федору Михайловичу Троекурову с товарищи, да и дьяку к Меному Дюрбеневу, да и к нам бы есте о том отписали ж, сколко каких судов у себя оставите, и что пошлете в Астарахань; чтоб нам про то было ведомо. Писан на Моске, лета 7097 году, июля во 2 д. За приписыо Дружины Петелина.
И в той государеве опале, Романа на Царицыне не стало, 7098-го году.
Сын — воевода Семён Романович Алферьев
Источники
- Володихин Д. М. Опричнина и псы государевы. — М.: Вече, 2010. — ISBN 978-5-9533-4336-7
- [simbir-archeo.narod.ru/Russian/16vek/sbornik/cniga.htm Разрядные книги от 7067 (1559) до 7112 (1604) года]
Напишите отзыв о статье "Алферьев, Роман Васильевич"
Ссылки
[www.hrono.ru/biograf/bio_o/olferev.html Биография Р. В. Алферьева на сайте «Хронос»]
Отрывок, характеризующий Алферьев, Роман Васильевич
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
