Ерман, Яков Зельманович

Яков Зельманович Ерман<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Царицынской городской думы
с июля 1917 года
Член ВЦИК
Рождение:	4 (16) февраля 1896(1896-02-16) село Великие Крынки, Кременчугский уезд, Полтавская губерния, Российская империя
Смерть:	17 июля 1918(1918-07-17) (22 года) слобода Николаевская, Царёвский уезд, Астраханская губерния, РСФСР
Супруга:	Елизавета
Партия:	РСДРП(б) / РКП(б)
Образование:	Петроградский политехнический институт императора Петра Великого
Деятельность:	революционер, государственный деятель

Я́ков Зе́льманович (Зино́вьевич) Е́рман (4 [16] февраля 1896, с. Великие Крынки, Полтавская губерния — 17 июля 1918, слобода Николаевская, Астраханская губерния) — революционер, один из организаторов установления советской власти в Царицыне. Глава Царицына с 1917 по 1918 год.

Биография

Родился в семье торговца, окончил мужскую гимназию в Екатеринославе. В 1915 году продолжил обучение на механическом факультете Петроградского политехнического института, где вступил в РСДРП(б) в 1915 году. Участвовал в Февральской революции. Прибыл в Царицын в составе 2 студенческого батальона, в мае 1917 года стал членом Царицынского комитета РСДРП(б) и исполнительного бюро Царицынского совета. В июле 1917 года избран председателем Царицынской городской думы, с октября 1917 года — председатель Царицынского совета. Одновременно с марта 1918 года был комиссаром финансов исполнительного комитета. Член редакционный коллегии и постоянный автор газеты "Борьба". Участвовал в подавлении московского мятежа левых эсеров в 1918 году.

На первом Всероссийском съезде Советов избран кандидатом в члены ВЦИК, на втором съезде — членом ВЦИК. Так же был делегатом четвёртого и пятого Всероссийских съездов Советов. Возвращаясь на волжском пароходе «Ярославна» в Царицын с пятого съезда,16 июля 1918 года задержал в Саратове одного из руководителей левых эссеров Юрия Саблина, а через два дня был убит при попытке предотвратить конфликт красноармейцев с грузчиками и пассажирами на пристани слободы Николаевская (сейчас город Николаевск Волгоградской области). Похоронен в Комсомольском саду Царицына.

Память

• Центральный район города Волгограда назывался Ерманским со 2 апреля 1935 года по 4 февраля 1948 года;
• Его имя носит мебельная фабрика имени Ермана и железнодорожная платформа .
• Установленный в 1925 году могильный памятник пережил Сталинградскую битву и сейчас является одним из 4 сохранившихся довоенных памятников ( так же пережили войну памятник Гоголю в Комсомольском саду (1910), памятник Дзержинскому (1935) в Тракторозаводском районе, памятник Хользунову (1940) на Центральной набережной.

Литература

• Юдин В. Н. Яков Ерман. — Волгоград: Нижне-Волжское кн. изд-во, 1965. — 158 с.

Ссылки

• Ерман Яков Зельманович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.stalingrad-battle.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=354 Ерман Яков Зельманович]. Энциклопедия Волгоградской области. — Волгоград, 2007. Музей-заповедник «Сталинградская битва». Проверено 11 ноября 2013.

Отрывок, характеризующий Ерман, Яков Зельманович

Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.