Ангельское лицо

Ангельское лицо
Angel Face
Жанр	Фильм нуар Мелодрама Триллер
Режиссёр	Отто Премингер
Продюсер	Отто Премингер
Автор сценария	Бен Хехт Оскар Миллард Фрэнк С.Ньюджент Честер Эрскин (история)
В главных ролях	Джин Симмонс Роберт Митчем
Оператор	Гарри Стрэдлинг
Композитор	Дмитрий Тёмкин
Кинокомпания	РКО
Длительность	91 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1952
IMDb	ID 0044357
Выход фильма «Ангельское лицо» (оригинальное название — Angel Face)

К:Фильмы 1952 года

«Ангельское лицо» (англ. Angel Face) — фильм нуар режиссёра Отто Премингера, вышедший на экраны в 1952 году.

Фильм рассказывает о 19-летней девушке (Джин Симмонс), ангельское лицо которой скрывает болезненный разум, вынашивающий планы убийства ненавидимой богатой мачехи и близости с обожаемым отцом. Положив глаз на шофёра скорой помощи (Роберт Митчем), она расстраивает его отношения с любимой девушкой, заводит с ним роман и устраивает на работу в свою семью, после чего следует череда трагических смертей.

Фильм относится к числу фрейдистских нуаров, в которых важное значение играет анализ психики и подсознания персонажей. К этому же субжанру относятся картины «Милдред Пирс» (1945) Майкла Кёртица, «Странная иллюзия» (1945) Эдгара Ульмера, «Странная любовь Марты Айверс» (1946) Льюиса Майлстоуна, «Тёмное зеркало» (1946) Роберта Сиодмака, «Медальон» (1946) Джона Брама, «Высокая стена» (1947) Кёртиса Берхардта и «Водоворот» (1949) Премингера.

Сюжет

Действие фильма происходит в Беверли-Хиллс. Водитель скорой помощи Фрэнк Джессап (Роберт Митчем) и его напарник Билл получают срочный вызов в расположенную на вершине холма усадьбу семьи Тремейн. Богатая владелица усадьбы Кэтрин Тремейн (Барбара О’Нил) едва не задохнулась от газа, но её муж Чарльз Тремейн (Герберт Маршалл) в последний момент успел открыть окна и впустить воздух в её комнату. По мнению полиции, это был несчастный случай, однако Кэтрин считает, что её пытались убить. К моменту приезда скорой помощи Кэтрин уже пришла в себя.

Проходя через гостиную по дороге к машине, Фрэнк замечает Диану Тремейн (Джин Симмонс), недавно приехавшую из Англии, красивую 19-летнюю подчерицу Кэтрин, которая меланхолично играет на фортепиано. Фрэнк заверяет её, что с мачехой всё будет в порядке, после чего у Дианы начинается истерика. Фрэнк даёт девушке пощёчину, чтобы привести её в чувства. Потрясённая Диана бьёт его в ответ, а затем просит прощения за своё поведение.

После работы Фрэнк заходит в соседнее кафе и пытается оттуда позвонить своей подружке Мери Уилтон (Мона Фриман), которая работает регистратором в больнице, однако её номер не отвечает. Диана, которая следовала за Фрэнком от самой усадьбы, входит в кафе и вовлекает его в разговор. Когда Мери отзванивает Фрэнку в кафе, он просит её отменить домашний ужин, который она приготовила специально для него, объясняя, что слишком устал.

Фрэнк отправляется с Дианой в город. За ужином она рассказывает, что её отец, Чарльз Тремейн — уважаемый романист, однако он не смог закончить ни одной книги с тех пор, как во время Второй мировой войны во время авианалёта погибла её мать. На расспросы Дианы Фрэнк отвечает, что раньше был автогонщиком и мечтает открыть собственную автомастерскую, на которую копит деньги вместе со своей девушкой Мери.

Вернувшись вечером домой, Диана нежно общается с отцом. После гибели матери десять лет назад, у Дианы так и не появилось друзей, и отец многие годы оставался её единственным близким человеком. Диана тяжело пережила брак отца с Кэтрин, который, по её мнению, стал помехой в их отношениях.

На следующий день Диана приглашает Мери к себе на обед под предлогом того, что хочет анонимно передать Фрэнку деньги на покупку мастерской. Во время разговора Диана даёт понять, что Фрэнк провёл предыдущий вечер с ней. Заподозрив Диану в недобрых намерениях, Мери отказывается от её денег. При этом она признаёт, что тот факт, что Фрэнк за её спиной тайно встречался с Дианой, не укрепил её доверия к Фрэнку. Во время встречи с Мери тем же вечером, Фрэнк вновь обманывает свою подругу в отношении своего свидания с Дианой. Возмущённая его ложью, Мери отказывается продолжать вечер с Фрэнком и уходит с Биллом, который давно в неё влюблён.

Некоторое время спустя Диана находит Фрэнка в кафе. Он явно не доволен тем, что она без его ведома встречалась с Мери и рассказала ей о том, что они провели предыдущий вечер вместе. Однако когда Диана предлагает Фрэнку принять участие в предстоящей автогонке на её спортивной машине, Фрэнк обо всём забывает и с интересом принимает её предложение.

Дома Диана при поддержке отца убеждает Кэтрин нанять шофёра. Тем же вечером, во время прогулки при луне, Диана целует Фрэнка и уговаривает его стать их семейным шофёром. Вскоре Фрэнк переселяется в усадьбу Тремейнов.

Хотя Кэтрин подозрительно относится к намерениям Дианы, она соглашается выслушать предложение Фрэнка по поводу организации автомастерской. Диана сообщает Фрэнку, что мачеха готова встретиться с ним и просит подготовить его предложение в письменном виде. Фрэнк встречается с Кэтрин и производит на неё хорошее впечатление. Желая помочь Фрэнку, Кэтрин звонит своему адвокату, однако тот уехал в командировку в Саг-Франциско, и Кэтрин убирает предложение Фрэнка в свой рабчий стол.

Вскоре Диана на тайном свидании возвращает Фрэнку его предложение, говоря, что Кэтрин выбросила его в мусорное ведро. Диана боится, что если Кэтрин узнает об их отношениях, она уволит Фрэнка, а саму Диану посадит в доме под замок. Фрэнк пытается успокоить Диану, однако она настаивает на том, что им надо временно прекратить свои встречи.

Через несколько дней, посреди ночи возбуждённая Диана заходит в комнату Фрэнка и говорит, что только что Кэтрин пыталась её убить, включив газ в её камине. Фрэнк не верит ей, и говорит, что ни один полицейский ей не поверит, а подобными заявлениями она может только вызвать подозрения.

На следующий день Фрэнк приезжает домой к Мери и говорит ей, что увольняется с работы в доме Тремейнов и рассчитывает восстановить отношения с Мери. Договорившись о свидании с ней тем же вечером, Фрэнк возвращается в дом Тремейнов и начинает собирать свои вещи. Диана неожиданно заходит в его комнату с чемоданом, умоляя его бежать из дома вместе с ней. На её настойчивые расспросы Фрэнк признаётся, что в каком-то смысле любит её, после чего соглашается остаться ещё на несколько дней, чтобы серьёзно обдумать, что делать дальше.

На следующий день Кэтрин собирается сама поехать в Санта-Монику. Однако, как выясняется, Фрэнк уехал в автомастерскую, чтобы починить автомобиль Дианы. Диана предлагает Кэтрин подвезти её вместо Фрэнка, однако Диана решает сесть за руль сама. Перед самым выездом Чарльз просит жену подвезти его до города и садится в машину. Когда Кэтрин включает передачу и нажимает на газ, машина неожиданно на полной скорости несётся назад и срывается вниз с обрыва. Кэтрин и Чарльз разбиваются и гибнут.

По подозрению в их убийстве полиция задерживает Фрэнка и Диану, которая становится наследницей всех богатств семьи Тремейн. Диану после тяжёлого нервного срыва помещают в тюремную больницу. Её берётся защищать один из лучших адвокатов Фред Барретт (Леон Эймс). При первом же свидании Диана заявляет ему, что она виновна в гибели мачехи и отца, а Фрэнк ни в чём не виноват. Фред, однако, отвечает, что винововность человека может установить только суд.

Разработав стратегию защиты, Фред убеждает Фрэнка и Мери пожениться, уверяя, что это поможет склонить в их пользу мнение присяжных. В суде Барретт умело отводит показания эксперта о том, что трансмиссия и система подачи топлива в автомобиле Кэтрин были умышленно испорчены подсудимыми с намерением организовать катастрофу. Он показывает, что, нет исчерпывающих доказательств того, что эти механизмы вообще были испорчены, а если и были, то нет никаких доказательств того, что это сделали Диана и Фрэнк. Со своей стороны, Фред заявляет, что оказавшийся в комнате Фрэнка чемодан Дианы является убедительным свидетельством того, что они собирались сбежать из дома, и соответственно не собирались никого убивать. В итоге Фрэнка и Диану оправдывают.

Вернувшись после суда в усадьбу, Фрэнк говорит Диане, что разводится с ней. Диана говорит, что она страдала от ревности и одиночества с того момента, как её отец женился на Кэтрин. Она говорит, что видеть разбившиеся тела своих родителей, было для неё настоящим горем, и утверждает, что несмотря на свою ненависть в Кэтрин, никого не убивала. Несмотря на раскаяние Дианы, Фрэнк настаивает на том, что он возвращается к Мери. Диана отвечает, что готова с ним поспорить на свою спортивную машину, что Мери его не примет. Тем не менее, Фрэнк едет к Мери, разговаривает с ней, пытается убедить её всё ещё раз обдумать, но Мери решает остаться с преданным ей Биллом.

Диана тем временем приходит в офис Барретта, где сознаётся в убийстве отца и мачехи, детально описывая, как она попросила ничего не подозревающего Фрэнка объяснить ей действие трансмиссии автомобиля. Напомнив Диане о том, что по закону ей нельзя повторно предъявить обвинение по делу, по которому она была оправдана, Барретт рвёт её признание.

Вернувшийся Фрэнк заявляет Диане, что Мери его отвергла, и он собирается один уехать в Мексику, и уже заказал такси. Диана просит взять её с собой, однако Фрэнк отказывается, но соглашается доехать в её машине до автобусной остановки. После того, как Фрэнк садится в машину, Диана включает задний ход и давит на педаль газа, машина вылетает со скалы и срывается с обрыва, убивая их обоих точно также, как погибли её родители.

В главных ролях

• Роберт Митчем — Фрэнк Джессап
• Джин Симмонс — Диана Тремейн
• Мона Фриман — Мери Уилтон
• Герберт Маршалл — Чарльз Тремейн
• Леон Эймс — Фред Барретт
• Барбара О’Нил — Кэтрин Тремейн

Создатели фильма и исполнители главных ролей

В период своего расцвета Отто Премингер был одним из редких режиссёров, которого средний кинозритель мгновенно узнавал в лицо, главным образом, благодаря его успеху в ролях «злобных нацистских командиров» в картинах о Второй мировой войне. Но немногие знали, что в действительности Премингер был евреем… И трудно представить себе какого-либо другого признанного кинорежиссёра, который согласился бы сыграть мистера Фриза в изначальном телесериале «Бэтмэн»!. Как режиссёр, Премингер трижды номинировался на Оскар: за фильм нуар «Лора» (1944), судебную драму «Анатомия убийства» (1959) и эпическую драму «Кардинал» (1963). К числу его наиболее заметных картин относятся также фильмы нуар «Падший ангел» (1945) и «Там, где кончается тротуар» (1950), одна из наиболее ярких драм о наркозависимости «Человек с золотой рукой» (1955), политическая драма с гомосексуальными мотивами «Совет и согласие» (1962), а также психологический триллер «Банни Лейк пропала» (1965).

Английская актриса Джин Симмонс дважды номинировалась на Оскар за роль Офелии в фильме «Гамлет» (1948) Лоренса Оливье, и позднее — в психологической драме «Счастливый конец» (1969). Другими наиболее удачными картинами с участием Симмонс стали английская драма Дэвида Лина «Большие надежды» (1946) по роману Чарльза Диккенса, романтическая комедия «Парни и куколки» (1955), эпический вестерн «Большая страна» (1958) и историческая драма «Спартак» (1960).

Роберт Митчум в 1946 году был номинирован на Оскар за роль второго плана в военной драме «История рядового Джо» (1945). Митчум был одним из наиболее заметных звёзд жанра фильм нуар, сыграв в таких фильмах, как «Из прошлого» (1947), «Перекрёстный огонь» (1947), «Преследуемый» (1947) и «Ночь охотника» (1955). Кроме того, к его лучшим работам относятся триллер «Мыс страха» (1962), вестерн «Эльдорадо» (1966) и криминальный триллер «Друзья Эдди Коула» (1973).

История создания фильма

По информации кинокритика Пола Татары, идея постановки фильма принадлежит владельцу студии «РКО пикчерс» Говарду Хьюзу, который «устроил всё это дело по очень странным причинам». Премингера, который в то время имел контракт со студией «Двадцатый век Фокс», вызвал руководитель студии Дэррил Занук, сообщив, что «его на одну картину сдают в аренду Хьюзу. Когда Занук вручил ему сценарий, который в то время безыскусно назвался „История убийства“, Премингер пришёл от него в ужас, и отказался работать с этим материалом». Несмотря на настойчивость Занука (который обладал огромным влиянием в Голливуде), Премингер категорически отказывался ставить этот фильм. Однако Премингер недоучёл способности Говарда Хьюза добиваться своего. Хьюз позвонил Премингеру в 3 часа ночи и попросил его выйти из дома. Затем в течение нескольких часов они колесили по пустынному Лос-Анджелесу, обсуждая проект. Хьюз объяснил Премингеру, что он только что выкупил контракт Симмонс у английской киностудии «Джей Артур Рэнк», и до его истечения актриса должна отработать у него 18 съёмочных дней. Однако незадолго до того он серьёзно поссорился с актрисой, после чего она взяла ножницы и отрезала свои волосы, зная, что Хьюз ненавидит короткие стрижки у женщин. «Хьюз сказал Премингеру: „Я поквитаюсь с этой маленькой сучкой, и ты поможешь мне в этом“. Хьюз дал Премингеру полный карт-бланш в работе над фильмом; он даже позволил ему полностью переработать сценарий, с условием, что Премингер не будет приглашать для этого никаких коммунистов» (разговор происходил в период антикоммунистической охоты на ведьм в Голливуде). «Всё, о чём просил Хьюз, это заставить Симмонс носить длинный чёрный парик на протяжении всего фильма. На таких условиях Премингер согласился».

Оценка фильма критикой

После выхода фильма на экраны газета «Нью-Йорк таймс» оценила его негативно, написав, что эта «мелодрама является раздражающей смесью подлинного таланта, эпизодической чувственности и напыщенной психологической трескотни, что не повышает репутацию ни способной на большее „РКО“, ни её участников». Со временем фильм стал цениться достаточно высоко, критики обращали особое внимание на фрейдистские мотивы картины. Так, журнал «TimeOut» назвал картину «великолепным фрейдистским криминальным триллером с нуаровым уклоном, но снятом преимущественно в ясных, ярких и светлых интерьерах». Критик Дейв Кер в «Чикаго ридер» также отметил, что «эта напряжённая фрейдистская мелодрама является одним из забытых шедевров жанра фильм нуар», а Деннис Шварц, назвав картину «выдающейся мелодрамой» и «умным увлекательным триллером», подчеркнул, что «это фильм нуар, сделанный под влиянием фрейдистской психологии, был снят за 18 дней режиссёром Отто Премингером, который известен своим умением запугивать актёров». Пол Татара написал, что фильм «относится к числу запоминающихся работ» Премингера, а Крейг Батлер дал фильму следующую оценку: «Это нетипичное произведение в жанре фильм нуар, которое с годами приобрело культовую репутацию. Холодные, отстранённые черты, которые делают этот фильм особенным, могут оттолкнуть многих, но те, кто поймает его тональность, получат настоящее наслаждение».

«Нью-Йорк таймс» следующим образом излагает сюжет фильма: «Красивая, влюблённая, замкнутая на себя мисс Симмонс, которая оказывается невротичкой всех времён, аннексирует беззаботного водителя скорой помощи мистера Митчема, делая его семейным шофёром. Первые сцены кипучей совместной игры с участием таинственной юной леди, её фанатично обожаемого отца (Герберт Маршалл), ненавидимой мачехи (Барбара О’Нил) и шофёра в качестве орудия в её руках, обещают некоторую возбуждающую, изысканную интригу. В последующих не очень умных и бессодержательных событиях мисс Симмонс апатично убивает свои родителей (и убивает ли?), избегает газовой камеры, выходя замуж за отбитого шофёра (а таков ли он?), и, наконец, сбрасывает себя и его на машине со скалы высотой в сотню футов (и как!)». Далее газета отмечает, что «способные актёры во главе с Джин Симмонс и Робертом Митчемом, а также хорошая, плотная идея фильма отправлены в плавание в претенциозном фрейдистском тумане, продвигаясь сквозь красиво выстроенные сцены с катастрофическими последствиями. Но странный, бесцеремонный уход в туманную мотивировку действий персонажей, намеренно сбивающие с толку события и бессвязный ход повествования разрушают все эти качественные планы. А абсурдно удручающий финал кажется идеальным завершающим штрихом всего того, что ему предшествует».

Кер считает, что «фильм является беспокойно холодным, рациональным исследованием сексуальных страхов, в той же степени, как и более поздний шедевр Премингера „Банни Лейк пропала“ является бесстрастным изучением детских страхов… Декорации, персонажи и действия стилизованы до крайней степени, но подвижная камера Премингера придаёт им пугающее единство и плавность, прослеживая прямую, чистую линию к вершине скалы, создавая одно из самых дерзких окончаний в истории кино». Шварц подчёркивает, что «мрачную энергию фильму задала нуаровая история героев, попадающих на крючок секса и денег». Далее критик подчёркивает, что «фильм добился большого успеха благодаря великолепной тонкой актёрской игре звёзд Митчама и Симмонс, а также чёткой, ясной чёрно-белой операторской работе». Батлер пишет, что «те, кому фильм нравится, считают его увлекательным исследованием бесстрастного холодного зла, которое не столько бессердечно, сколько просто лишено чувства и цели. Другие, однако, считают получившийся размеренный темп повествования слишком медленным и унылым, а мотивации персонажей непонятными, если вообще постижимыми».

«Нью-Йорк таймс» отмечает «гладкую режиссуру Премингера в этом классно проработанном проекте, под стать которой несколько острых реплик и несколько продуманных сцен, написанных сценаристами Фрэнком С. Ньюджентом и Оскаром Миллардом». «TimeOut» считает, что «Премингер, несколько сглаживает мелодраматизм истории своей характерной холодной ясностью, подчёркивая её психологические сложности и позволяя отдельным случаям насилия проявляться с шокирующей обыденностью».

Кинокритик Пол Бреннер написал, что «немного клишированная история сокращается и сводится на элементный уровень — в фильме нет ни одной пустой сцены, а знакомая по характеру история несёт с собой послевкусие неизбежности и обречённости». Далее он продолжает: «Премингер, который всегда умел гипнотизировать, вплетает свой стиль в полусонную дымку кошмара. Галлюциногенная природа происходящего подчёркивается постановочной работой Премингера и операторской работой, где актёры уплывают с переднего плана на задний, или где камера переходит к подвижным и удушающим крупным планам».

В центре внимания картины находится игра Джин Симмонс. По словам Кера, «Симмонс играет крайний вариант роковой женщины, богатую девушку, которая соблазняет красавца-шофёра, после того, как её папа отвергает её заигрывания». Батлер пишет, что «Премингер и Симмонс создали самую необычную, странную, загадочную роковую женщину, ту, которая как будто совершает действия без реального понимания их смысла и без малейшей мысли о том, как ей следует себя вести. Эта особенность её характера — в паре с точной, жестокой съёмкой Премингером несчастного случая — делают неумышленную смерть отца удивительно мощной». Он пишет, что «Симмонс восхитительна на протяжении всего фильма, казалось бы, действуя абсолютно спонтанно, но и этот момент спонтанности полностью понятен только её персонажу». Шварц резюмирует, что «в результате получилась эта возможно лучшая роль Симмонс в кино», Татара также считает, что «Симмонс сыграла одну из своих самых сильных и самых неожиданных ролей в карьере в этом фильме».

«Variety» подчёркивает, что «Митчем и Симмонс составляют хорошую команду, умело и грамотно воплощая как требования сценария, так и режиссёрские задачи Премингера». По мнению «TimeOut», «Митчем является архетипом нуарового героя, который сталкивается с заблудшей роковой женщиной… его персонаж настолько ослеплён внешне ангельской Симмонс, что не может заставить себя признать, что она пытается убить свою мать… Митчем выдаёт одно из своих самых сдержанных и лиричных исполнений, идеально оттеняя демоническую сущность внешне наивной молодой Симмонс». Батлер также придерживается мнения, что «Митчем является идеальным фоном для неё, тревожно рациональный и более проницательно понимающий мир вокруг него, но каким-то образом попадающий под её чары помимо своей воли».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0044357/ Ангельское лицо] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v83708 Ангельское лицо] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/title/2422/Angel-Face/ Ангельское лицо] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=rBo5WvyBBl4 Ангельское лицо] трейлер на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Ангельское лицо

Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.