Ахль аль-Байт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ахль аль-Байт (от араб. أهل البيت’ахль аль-байт, «люди дома») — принятое в исламской традиции обозначение семейства пророка Мухаммеда, почитаемого как шиитами, так и суннитами. В доисламской Аравии так называли членов правящего в клане семейства.

В русском написании часто встречается вариант вместо «байт» — «бейт».

Сунниты толкуют понятие «Ахль аль-Байт» расширенно, включая в него близких к пророку Мухаммаду людей. Одни авторы включают сюда талибитов (потомков Абу Талиба — дяди Мухаммада и отца Али) и аббасидов (потомков аль-Аббаса — также дяди Мухаммада). Другие причисляют к Ахль аль-Байт всех хашимитов. У суннитов почитание семьи Пророка имеет второстепенное значение по сравнению с обязанностью следовать «сунне Пророка». Шииты идентифицировали Ахль аль-Байт с Ахль аль-киса («обладатели священного покрывала»), ограничивая таким образом семью Пророка Фатимой, Али, Хасаном, Хусейном и их потомками.

В более же узком смысле слова сунниты относят к Ахль аль-Байт всех членов семьи пророка Мухаммада, включая его жён, шииты же настаивают на том, что к Ахл аль-Байт следует относить потомков Мухаммада по линии его дочери Фатимы Захры, а именно: саму Фатиму Захру, её сыновей Хасана и Хусейна, а также имамов Зайна аль-Абидина, Мухаммада аль-Бакира, Джафара ас-Садика, Мусу аль-Казима, Али ибн Мусу ар-Ризу, Мухаммада ат-Таки, Али аль-Хади, Хасана аль-Аскари и Мухаммада аль-Махди, который в шиизме считается живым и находящимся в Сокрытии до конца времён.





Ахль аль-Байт в Коране

Наиболее известными аятами, связанными с Ахль аль-Байт, являются:

Аят ат-Татхир и хадис аль-Киса

Аллах желает только охранить вас от скверны, о члены дома [Пророка], очистить вас всецело. (Коран - 33:33)

Сунниты считают, что под членами дома имеются в виду как внуки пророка Мухаммада по линии Фатимы Захры и Али ибн Аби Талиба — Хасан и Хусейн, так и жёны Мухаммада.

Шииты же полагают, что жёны пророка Мухаммада не подразумеваются в данном аяте. Для обоснования данного тезиса шиитские учёные используют как контекстуальный, так и собственно лингвистический анализ аята. Кроме того, они используют метод трактовки Корана через призму хадисов, что в целом характерно для шиитского направления и джафаритского мазхаба.

Шииты обращают внимание на тот Коранический контекст, в который помещён аят «Ат-Татхир»:

Не покидайте своих домов, не носите украшения времен джахилии, совершайте обрядовую молитву, раздавайте закат и повинуйтесь Аллаху и Его Посланнику. Аллах желает только охранить вас от скверны, о члены дома [Пророка], очистить вас всецело. Запоминайте [, о жены Пророка,] то, что читают вам в ваших домах из аятов и мудрости Аллаха. Воистину, Аллах Великодушен и Всеведущ. (Коран 33:33-34)

Шиитские учёные настаивают на том, что выделенная часть аята была ниспослана отдельно, поскольку при изъятии его из контекста смысл аятов 33 и 34, они представляют собой логически связанный и цельный текст, посвящённый жёнам пророка Мухаммада.[стиль]

Однако, как отмечают шиитские комментаторы, в выделенном отрывке Аллах обращается к Ахль аль-Байт, используя местоимение мужского рода, а это свидетельствует о том, что большинство из тех, кому адресованы эти слова — мужчины.

Шииты также обращают внимание на обстоятельства ниспослания аята, признаваемые также и суннитскими учёными в их книгах.

В частности, и шиитскими, и суннитскими авторами приводится хадис аль-киса, или хадис о накидке (плаще). Этот хадис приводится со слов ряда сподвижников и жён Мухаммада, а именно: от Умм Саламы, Аиши, Сафии, Умара ибн Аби Саламы, Абу Саида аль-Худри. Хадис аль-Киса содержится в следующих сборниках и трудах по тафсиру:

  1. Ат-Тирмизи, Сахих;
  2. Аль-Хаким, Аль-Мустадрак, том 2, стр. 416 (два хадиса от Ибн Аби Саламы), том 3, стр. 146—148, стр. 158, 172;
  3. Ахмад ибн Ханбал, Муснад, стр. 323, 292, 298, том 1, стр. 330—331, том 3, стр. 252, том 4, стр. 107 (от Абу Саида аль-Худри); Фада’ил ас-сахаба, том 2, стр. 578, хадис № 978;
  4. Ан-Нисаи, Аль-Хасаис, стр. 4, 8;
  5. Аль-Байхаки, Ас-Сунан (от Аиши и Умм Саламы);
  6. Аль-Бухари, Тафсир аль-кабир, том 1, часть 2, стр. 69;
  7. Фахр ар-Рази, Тафсир аль-кабир, том 2, стр. 700 (от Аиши)
  8. Ас-Суюти, Тафсир ад-дурр аль-мансур, том 5, стр. 198, 605 (от Аиши и Умм Саламы)
  9. Ибн Джарир ат-Табари, Тафсир, том 22, стр. 5-8 (от Аиши и Абу Саида аль-Худри), стр. 6, 8 (от Ибн Аби Саламы);
  10. Аль-Куртуби, Тафсир, в комментарии к аяту 33 суры 33 хадис от Умм Саламы;
  11. Ибн Касир, Тафсир, том 3, стр. 485, полная версия (от Аиши и Умара ибн Аби Саламы);
  12. Ибн аль-Асир, Усд аль-габа, том 2, стр. 12, том 2, стр. 79 (от Ибн Аби Саламы);
  13. Ибн Хаджар аль-Хайтами, Саваик аль-мухрика, глава 11, часть 1, стр. 221 (от Умм Саламы);
  14. Аль-Хатиб Багдади, Тарих («История»), том 10 (от Ибн Аби Саламы);
  15. Аз-Замахшари, Тафсир аль-Кашшаф, том 1, стр. 193 (от Аиши);
  16. Ат-Тахави, Мушкил аль-Асар, том 1, стр. 332—336;
  17. Мухибб ат-Табари, Дахаир аль-укба, стр. 21-26 (от Абу Саида аль-Худри);
  18. Аль-Хайтами, Мажма аз-заваид, том 9, стр. 166.

Согласно этому хадису, аят 33 суры 33 был ниспослан пророку Мухаммаду в доме его жены Умм Саламы. Затем в дом вошёл маленький внук Мухаммада Хусейн, после Фатима Захра, затем другой внук от Фатимы Захры аль-Хасан, а после этого пришёл Али ибн Аби Талиб. Пророк Мухаммад накрыл их своим чёрным плащом (киса) и возвестил о том, что они и есть Ахль аль-Байт. Тогда Умм Салама спросила, входит ли она в число Ахль аль-Байт, на что пророк Мухаммад ответил: «Нет, но ты с добрым уделом».

Исламские исследователи отмечают, что Аиша и Сафия могли слышать происходящее в доме Умм Саламы в силу архитектурных особенностей жилища пророка Мухаммада и его жён: все их дома были расположены по периметру большого внутреннего дворика и были смежными по отношению друг к другу; кроме того, перегородки между стенами были недостаточно высокими и не обеспечивали достаточной звукоизоляции.

Аят аль-Мубахиля

Тому, кто будет препираться с тобой относительно 'Исы, после того как ты получил [божественное] знание, скажи, [о Мухаммад]: "Давайте призовем наших сынов и ваших сынов, наших женщин и ваших женщин, нас самих и вас самих, потом смиренно возденем в молитве руки и призовем проклятие Аллаха на лжецов! (Коран - 3:61)

.

Обстоятельства ниспослания (асбаб ан-нузул) данного аята были связаны с инцидентом вокруг группы христиан из Наджрана. Трое из них отказывались принимать условия пророка Мухаммада, которые сводились к тройной альтернативе: принять ислам, покинуть Наджран или согласиться платить джизью. Тогда пророк Мухаммад, повинуясь приказанию, данному в аяте, предложил этим христианам провести процедуру взаимного проклятия (мубахиля), суть которого заключается в следующем: если одна из тяжущихся сторон изрекает ложь, на неё призывается проклятие Аллаха.

Когда христиане увидели, что с Мухаммадом пришли самые близкие его люди — Фатима Захра и имам Али ибн Аби Талиб вместе с Хасаном и Хусейном, они были потрясены их готовностью к самопожертвованию и отказались проклинать их. Так была урегулирована данная тяжба. Шиитские комментаторы отмечают, что все члены семейства пророка Мухаммада вышли к христианам Наджрана добровольно, включая детей Хасана и Хусейна, которые, невзирая на юный возраст, обладали достаточной интеллектуальной зрелостью для принятия такого решения.

Аят аль-Курба

Скажи: «Я не прошу у вас за это никакой награды, кроме любви к [моим] ближним». (Коран - 42:23)

.

Шиитские комментаторы считают, что речь идёт о любви к Али ибн Аби Талибу, Фатиме Захре, Хасану и Хусейну, то есть Ахль аль-Байт.

Аят Вилаят

Ваш покровитель - лишь Аллах (и) Его Посланник, (и) верующие, которые совершают намаз, вносят закат и смиренно преклоняются (перед Аллахом) (Коран - 5:55)

.

Шиитские комментаторы считают, что в этом аяте речь идёт об Али ибн Аби Талибе. В хадисе рассказывается, что в мечеть пришёл нищий, который просил у людей милостыню, но все ему отказывали. Лишь совершавший намаз имам Али, находившийся в положении поясного поклона (руку), подал нищему знак пальцем правой руки. Нищий понял жест и снял с пальца имама Али кольцо.

Вилаят и имамат Ахль аль-Байт

Представления об имамате (руководстве) и вилаяте (покровительстве над верующими) Ахль аль-Байт уходят корнями в коранические аяты и Сунну пророка Мухаммада. Эти представления присущи мусульманам-шиитам и в некоторой степени последователям суфизма, однако наиболее полное теоретическое обоснование концепция имамата и вилаята нашла в двенадцатиричном шиизме.

Терминологическая разница

Часто термины «имамат» и «вилаят» используются в качестве синонимов; однако иногда учёные проводят между ними грань различия. Так, имамат означает всеобъемлющее руководство во всех вопросах — религиозных, социальных и политических, вилаят же — наличие внутреннего сакрального знания и особая приближенность к Аллаху. Согласно шиитской доктрине, Имамы из числа Ахль аль-Байт обладают как этим знанием, так и непорочностью (исмат).

Вилаят Ахль аль-Байт в Коране и Сунне

На вилаят имама Али ибн Аби Талиба указывает аят Корана вкупе с соответствующими ему обстоятельствами ниспослания (асбаб ан-нузул), зафиксированными в Сунне:

Сегодня Я завершил [ниспослание] вам вашей религии, довел до конца Мою милость и одобрил для вас в качестве религии ислам. (Коран - 5:3)

.

Обстоятельства, предшествовавшие ниспосланию этого аята, описываются следующим образом: спустя десять лет после переселения (хиджры) пророк Мухаммад пригласил множество людей присоединиться к нему во время его последнего паломничества (хаджа). Целью этого было обучение мусульман правильному выполнению обрядов хаджа. Во время последнего паломничества Мухаммада рядом с ним собралось более 70 тысяч спутников.

Эта большая группа паломников во главе с Мухаммадом прибыла в Мекку 4 зульхиджа.

18 зульхиджа, после завершения хаджа, когда группа выдвинулась из Мекки в сторону Медины, пророк Мухаммад приказал людям остановиться близ местечка Гадир Хум.

Как указано в шиитских и суннитских сборниках хадисов, тогда был ниспослан аят:

О Посланник! Поведай [людям] то, что ниспослано тебе Господом. Если ты не сделаешь этого, то ты [тем самым] не передашь [людям] Его послания, а ведь Аллах оберегает тебя от людского [зла]. Воистину, Аллах не ведёт прямым путём неверных. (Коран - 5:67)

Об этом, в частности, говорится в следующих источниках:

  1. Фахр ар-Рази, Тафсир аль-кабир, комментарий к аяту 67 суры 5, том 12, стр. 49-50 (от Ибн Аббаса, аль-Бары ибн Азиба, Мухаммада ибн Али);
  2. Аль-Вахиди, Асбаб ан-нузул, стр. 50 (от Атиййи и Абу Саида аль-Худри);
  3. Аль-Хафиз Абу Нуайм, Нузул аль-Куран (от Абу Саида аль-Худри и Абу Рафи);
  4. Ибн Саббаг аль-Малики аль-Макки, Аль-Фусул аль-мухимма, стр. 24;
  5. Аль-Хафиз ас-Суюти, Дурр аль-мансур, комментарий к аяту 67 суры 5;
  6. Аль-Шавкани, Фатх аль-кадир, комментарий к аяту 67 суры 5;
  7. Хасан Хан, Фатх аль-Байан, комментарий к аяту 67 суры 5;
  8. Шейх Мухи ад-Дин ан-Навави, комментарий к аяту 67 суры 5;
  9. Нур ад-Дин аль-Халаби, Ас-Сира аль-халабиййа, том 3, стр. 301;
  10. Аль-Айни, Умдат аль-кари фи шарх сахих аль-Бухари;
  11. Ан-Нишабури, Тафсир, том 6, стр. 194.

Пророк Мухаммад приказал Салману аль-Фариси соорудить для него минбар из камней и верблюжьих сёдел. Взойдя на минбар, Мухаммад обратился к мусульманам с трёхчасовой речью, в ходе которой произнёс следующие слова, известные как хадис Сакалайн:

Мне кажется, приблизилось время, когда я буду призван Аллахом и отвечу на этот зов. Я оставляю вам две драгоценности, и если вы будете следовать обеим из них, вы никогда не собьётесь с пути после меня [после моего ухода]. Это Книга Аллаха [Коран] и мой род — Ахль аль-Байт. Обе эти [ценности] никогда не отделятся друг от друга, пока не соединятся со мной около [райского источника].

Затем Посланник Аллаха продолжил: Не обладаю ли я большим правом перед верующими, чем сами они перед самими собой? Люди прокричали в ответ: Да, о Посланник Аллаха. Тогда Пророк взял Али за руку и сказал: Для кого я повелитель (мавла), для того и Али повелитель (мавла). О Аллах, люби тех, кто любит его, и враждуй с теми, кто враждует с ним .

Хадис Сакалайн зафиксирован в следующих источниках:

  1. Тирмизи, Сахих, том 2, стр. 298, том 5, стр. 63;
  2. Ибн Маджа, Сунан, том 1, стр. 12, 43;
  3. Ан-Нисаи, Хасаис, стр. 4, 21;
  4. Аль-Хаким, Аль-Мустадрак, том 2, стр. 129; том 3, стр. 109—110, 116, 371;
  5. Ахмад ибн Ханбал, Муснад, том 1, стр. 84, 118, 152, 330; том 4, стр. 281, 368, 370, 372, 378; том 5, стр. 35, 347, 358, 361, 366, 419 (от 40 передатчиков);
  6. Ахмад ибн Ханбал, Фадаил ас-сахаба, том 2, стр. 563, 572;
  7. Аль-Хайтами, Маджма аз-заваид, том 9, стр. 103 (от нескольких передатчиков);
  8. Фахр ар-Рази, Тафсир аль-кабир, том 12, стр. 49-50;
  9. Хафиз Джалал ад-Дин ас-Суюти, Тафсир ад-дурр аль-мансур, том 3, стр. 19; Тарих аль-хулафа («История халифов»), стр. 169, 173;
  10. Ибн Касир, Аль-бидайа ва-н-нихайа («Начало и завершение»), том 3, стр. 213; том 5, стр. 208;
  11. Ибн Асир, Усд аль-Габа, том 4, стр. 114;
  12. Ат-Тахави, Мушкил аль-асар, том 2, стр. 307—308;
  13. Мир Ханд, Хабиб ас-сийар, том 1, часть 3, стр. 144;
  14. Ибн Хаджар аль-Хайтами, Саваик аль-мухрика, стр. 26;
  15. Ибн Хаджар аль-Аскалани, Аль-Исаба, том 2, стр. 509; том 1, часть 1, стр. 319; том 2, часть 1, стр. 57; том 3, часть 1, стр. 29; том 4, часть 1, стр. 14, 16, 143;
  16. Табарани — передал данный хадис от Ибн Умара, Малика ибн аль-Хавираса, Хабаши ибн Джунады, Джари, Са’да ибн Аби Ваккаса, Анаса ибн Малика, Ибн Аббаса, Амары, Бурайды и т. д.;
  17. Аль-Хатиб Багдади, Тарих («История»), том 8, стр. 290;
  18. Аль-Хафиз Абу Нуайм, Хильят аль-авлиййа, том 4, стр. 23; том 5, стр. 26-27;
  19. Ибн Абд аль-Барр, Аль-Истиаб, Глава о слове «айн» («глаз»), том 2, стр. 462;
  20. Аль-Муттаки аль-Хинди, Канз аль-Уммал, том 6, стр. 154, 397;
  21. Аль-Миркат, том 5, стр. 568;
  22. Аль-Мухиб ат-Табари, Ар-рийад ан-надира, том 2, стр. 172; Закаир аль-укба, стр. 68;
  23. Аль-Манави, Файд аль-кадир, том 6, стр. 217;
  24. Аль-Кудузи аль-Ханафи, Йанаби аль-мавадда, стр. 297.

После того, как пророк Мухаммад завершил свою проповедь, был ниспослана та часть аята 3 суры 5, которая цитировалась в начале данного раздела.

В частности, об этом свидетельствуют следующие авторы:

  1. Хафиз Джалал ад-Дин ас-Суюти, Ад-дурр аль-мансур, том 3, стр. 19;
  2. Хатиб аль-Багдади, Тарих («История»), том 8, стр. 290, 596 (со слов Абу Хурайры);
  3. Ибн Магазали, Манакиб, стр. 19;
  4. Ибн Асакир, Тарих Димашк («История Дамаска»), том 2, стр. 75;
  5. Ас-Суюти, аль-Иткан, том 1, стр. 13;
  6. Аль-Хаварезми аль-Ханафи, Манакиб, стр. 80;
  7. Ибн Касир, Аль-бидаййа ва-н-нихаййа, том 3, стр. 213;
  8. Аль-Кудузи аль-Ханафи, Йанаби аль-мавадда, стр. 115;
  9. Аль-Хафиз Абу Нуайм (со слов Абу Саида аль-Худри).

Виды вилаята

Шиитские учёные выделяют следующие разновидности вилаята:

  1. Аль-вилаят ат-таквиниййа — дарованная пророкам и имамам способность творить чудеса, нарушая закономерности установленной причинно-следственной связи;
  2. Аль-вилаят ат-ташрииййа — политическое знание и руководство;
  3. Вилаят ала-т-ташри — руководство в области закона (Шариата).

Кроме того, в шиитском исламе также существует доктрина вилаят аль-факих — правление компетентного и справедливого законоведа в период сокрытия имама Махди. В настоящее время эта доктрина в интерпретации имама Хомейни положена в основу государственного устройства Исламской республики Иран.

Использованные источники

  • [www.al-islam.org/encyclopedia/ A Shi’ite Encyclopedia] // www.al-islam.org
  • Группа редколлегии организации «Дар Рахи Хак», Жизнь четырнадцати Непорочных, «Лейла», 2006.

Напишите отзыв о статье "Ахль аль-Байт"

Отрывок, характеризующий Ахль аль-Байт

– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.