Борелли, Хорхе

Хорхе Борелли
Общая информация
Полное имя	Хорхе Орасио Борелли
Родился	2 ноября 1964(1964-11-02) (59 лет) Буэнос-Айрес, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Рост	180 см
Вес	73 кг
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	Завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1980—1984	Платенсе (Висенте-Лопес)	58 (1)
1985—1989	Ривер Плейт	37 (0)
1989—1991	УАНЛ Тигрес	40 (4)
1991—1994	Расинг (Авельянеда)	106 (6)
1995—1997	Сан-Лоренсо	9 (0)
Национальная сборная**
1992—1994	Аргентина	5 (0)
Международные медали
Кубки Короля Фахда
Золото	Саудовская Аравия 1992
Кубки Америки
Золото	Эквадор 1993
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Хорхе Орасио Борелли (2 ноября 1964 года, Буэнос-Айрес) — аргентинский футболист, защитник.

Прежде известный по выступлениям за клубы «Ривер Плейт» и «Расинг Авельянеда», а также за национальную сборную Аргентины.

Двукратный чемпион Аргентины, обладатель Кубка Либертадорес, обладатель Межконтинентального кубка. В составе сборной — обладатель Кубка конфедераций (1992) и Кубка Америки (1993).

Клубная карьера

В профессиональном футболе дебютировал в 1980 году, выступая за команду «Платенсе Висенте-Лопес», в которой провёл четыре сезона, приняв участие в 58 матчах чемпионата.

Своей игрой за эту команду привлёк внимание представителей тренерского штаба клуба «Ривер Плейт», в состав которого присоединился в 1985 году. Играл за команду из Буэнос-Айреса следующие четыре сезона своей игровой карьеры. За это время завоевал титул чемпиона Аргентины, становился обладателем Кубка Либертадорес, обладателем Межконтинентального кубка.

В течение 1989—1991 годов защищал цвета мексиканского клуба «УАНЛ Тигрес».

В 1991 году заключил контракт с клубом «Расинг Авельянеда», в составе которого провёл следующие три года своей карьеры. Большинство времени, проведённого в составе «Расинга», был основным игроком защиты команды.

Завершил профессиональную игровую карьеру в клубе «Сан-Лоренсо де Альмагро», где выступал в течение 1995—1997 годов.

Выступления за сборную

В 1992 году Борелли дебютировал в официальных матчах за национальную сборную Аргентины. На протяжении карьеры в национальной команде, которая длилась всего 3 года, провёл в форме главной команды страны лишь 5 матчей.

В составе сборной был участником чемпионата мира 1994 года в США; розыгрыша Кубка короля Фахда 1992 года в Саудовской Аравии, завоевав титул победителя турнира; а также розыгрыша Кубка Америки 1993 года в Эквадоре, завоевав титул континентального чемпиона.

Личная жизнь

Когда Борелли играл в Мексике за «УАНЛ Тигрес», у него родился сын, Эдер. Спустя несколько месяцев родители вернулись в Аргентину, где и прошло детство Эдера. Несмотря на то, что он прожил в Аргентине 18 лет, он выразил желание выступать за национальную команду Мексики. На данный момент он играет в бывшем клубе отца, «УАНЛ Тигрес».

Ссылки

• [www.footballdatabase.eu/football.joueurs.jorge.borelli.13730.en.html Сатистика выступлений] на footballdatabase.eu  (англ.)
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=20018 Сатистика выступлений] на national-football-teams.com  (англ.)

</div> </div> </div>

Отрывок, характеризующий Борелли, Хорхе

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.