Бретвальда

Бретвальда — англосаксонский термин, применявшийся к некоторым королям, которым удалось распространить свою власть на другие королевства гептархии в период с V по IX век.

Термин, скорее всего, происходит от англосаксонского bretanwealda — «Повелитель Британии».

Источник

Впервые это слово встречается в записи «Англосаксонской хроники» за 827 год по отношению к королю Уэссекса с 802 по 839 годы — Эгберту. Хроника называет этого короля бретвальдой после завоевания им Мерсии и объединения под своей рукой всех англосаксонских земель к югу от Хумбера. В этом же фрагменте приведен список из семи королей, носивших, по мнению хрониста, этот титул до Эгберта:

• Элла, король Сассекса (488—ок. 514)
• Кевлин, король Уэссекса (560—592) (ум. 593)
• Этельберт, король Кента (ок. 590—616)
• Редвальд, король Восточной Англии (ок. 600—617/624)
• Эдвин, король Нортумбрии (616—633)
• Освальд, король Нортумбрии (634—642)
• Освиу, король Нортумбрии (642—670)

До настоящего времени неизвестно применялся ли термин «бретвальда» самими указанными королями и их современниками, или был придуман составителем «Англосаксонской хроники» в конце IX века с целью исторического обоснования претензий королей Уэссекса на господство в Англии.

Единственным современным источником, который мог бы подтвердить или опровергнуть практическое применение титула, является «Церковная история народа англов» Беды. Однако Беда писал на латыни и в его трудах по отношению к указанным монархам встречается термин imperium. Список правителей, к которым Беда применяет imperium, содержащийся в главе V Второй книги «Церковной истории», совпадает со списком бретвальд из хроники, за исключением, конечно, Эгберта, правившего много позднее смерти Беды. Но это не дает возможности однозначно утверждать об идентичности терминов, поскольку составители «Англосаксонской хроники» щедро пользовались работами Беды, и вполне могли позаимствовать и указанный список, для демонстрации более раннего применения титула «бретвальда».

Значение термина

Некоторые историки рассматривали данный титул как некий политический институт, развившийся на основе традиционного права германцев. Однако применение термина лишь в одном документе и отсутствие его использования в нарративных источниках, привело к критике данной теории, делающей смелые выводы о природе и времени возникновения английских государственных учреждений, будучи неподтвержденной документально.

Существует также версия, что «бретвальда» — это попытка сохранения названия провинции «Британия», призванная подчеркнуть право англосаксонских королей на римское наследство.

В любом случае, само появление данного термина в хронике свидетельствует о возникшей необходимости разработки понятия англосаксонского политического единства. За эту версию говорит и момент создания источника — период правления короля Альфреда, объединившего значительную часть английских земель после датского вторжения, и нуждавшегося в историческом подтверждении своих прав.

Немаловажным фактом в понимании значения термина «бретвальда» является то, что как в списке бретвальд хроники, так и у Беды «Правителем Британии» не указан ни один из королей Мерсии. Хотя некоторые из них, например, Пенда или Оффа, вполне подпадают под формальные признаки бретвальды, как правители, объединившие под своей рукой большую часть Саутумбрии (термин, обозначающий земли южнее Хумбера). Объяснение этому умалчиванию достаточно простое — Беда, будучи большим патриотом своей «малой родины», писал с точки зрения Нортумбрии, а уэссекский хронист старался отразить интересы своих королей. Мерсия же была традиционным врагом обоих этих королевств. Этот пример показывает, что применение титула даже в одном источнике имело не универсальный, но, в значительной степени, политический контекст.

Таким образом, термин «бретвальда», скорее всего, является конструкцией автора первоначального текста хроники, демонстрирующей попытку интерпретации общей истории англосаксонских королевств на фоне их объединения в единое королевство Англия.

См. также

• Англосаксы
• Гептархия

Литература

• Fanning, Steven. «Bede, Imperium, and the Bretwaldas.» Speculum 66 (1991): 1-26.
• Wormald, Patrick. «Bede, the Bretwaldas and the Origins of the Gens Anglorum.» In Ideal and Reality in Frankish and Anglo-Saxon Society, ed. P. Wormald et al. Oxford, 1983. 99-129.
• Charles-Edwards, T.M. «The continuation of Bede, s.a. 750. High-kings, kings of Tara and Bretwaldas.» In Seanchas. Studies in early and medieval Irish archaeology, history and literature in honour of Francis J. Byrne, ed. Alfred P. Smyth. Dublin: Four Courts, 2000. 137-45.
• Dumville, D. «The Terminology of Overkingship in Early Anglo-Saxon England.» In The Anglo-Saxons from the Migration period to the Eighth Century. An Ethnographic Perspective, ed. J. Hines (1997): 345-65
• Keynes, Simon. «Bretwalda.» In The Blackwell Encyclopaedia of Anglo-Saxon England, ed. Michael Lapidge et al. Oxford, 1999.
• Kirby, D.P. The Making of Early England. London, 1967.
• Wormald, Patrick. «Bede, Beowulf and the conversion of the Anglo-Saxon aristocracy.» In Bede and Anglo-Saxon England. Papers in honour of the 1300th anniversary of the birth of Bede, ed. R.T. Farrell. BAR, British series 46. 1978. 32-95.
• Yorke, Barbara. «The vocabulary of Anglo-Saxon overlordship.» Anglo-Saxon Studies in Archaeology and History 2 (1981): 171—200.

Ссылки

• [britton.by.ru/reconstr/reconstr.htm Дэвид Хьюз. Англосаксонские бретвальды]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Бретвальда

«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.