Братство африканеров

Союз братьев-африканеров (Брудербонд)
африк. Afrikaner Broederbond
Другие названия:	Молодая Южная Африка (1918—1920); Союз африканеров (с 1993)
Идеология:	африканерский национализм
Этническая принадлежность:	африканеры
Религиозная принадлежность:	кальвинизм, Голландская реформатская церковь (ЮАР)
Лидеры:	основатель Хеннинг Клоппер; за время существования имело 15 председателей, с 1993 — Том де Беер
Активна в:	ЮАР ЮАР
Дата формирования:	1918
Союзники:	Национальная партия, Оссевабрандваг, Консервативная партия
Противники:	Британская империя, АНК, ЮАКП, Прогрессивная федеральная партия

Бру́дербонд (африк. Afrikaner Broederbond, AB), дословно Союз братьев-африканеров или Братство африканеров, с 1993 года также Afrikanerbond — южноафриканское тайное (с 1918 по 1993), затем открытое сообщество африканерских политических активистов. В период апартеида являлось закрытым центром принятия политических решений. Объединяло ведущих представителей государственного аппарата, правящей Национальной партии, протестантской церковной иерархии и силовых структур ЮАР. После отмены апартеида — неправительственная организация африканерской общины ЮАР.

Создание и цели

Организация была основана 5 июня 1918 года в пригороде Йоханнесбурга. Инициаторами выступили четверо молодых представителей африканерской интеллигенции и предпринимательства — Хеннинг Йоханнес Клоппер, Хендрик Виллем ван дер Мерве, Даниэль дю Плесси, Джошуа Франсуа Науде. Первоначально организация была названа Молодая Южная Африка (африк. Jong Zuid Afrika). В 1920 году было принято название Союз братьев-африканеров (африк. Afrikaner Broederbond). Первым председателем стал Хеннинг Клоппер секретарём — Даниэль дю Плесси. Клоппер и дю Плесси были сотрудниками железнодорожной компании, ван дер Мерве — коммерсантом, Науде — юристом и депутатом городского совета Полокване.

Задачей объединения была названа защита африканерской культуры от британского влияния и господства, а также повышение экономического благосостояния африканерской общины. Формально организация не носила политического характера. Однако перспективной целью ставилась ликвидация британского колониального правления и установление Baasskap, верховенства африканеров в Южной Африке. Фактически речь шла о реванше за поражение в англо-бурской войне. Добиться этого предполагалось через завоевание экономического доминирования и проникновения в органы политической власти.

Закрытая структура

Деятельность Брудербонда вызывала большую настороженность и негативную реакцию властей. В 1921 году Брудербонд перешёл на нелегальное положение. Критерии отбора и условия приёма были весьма жёсткими.

Допускались исключительно белые мужчины-африканеры кальвинистского вероисповедания, прихожане Голландской реформатской церкви, уроженцы Южной Африки, имеющие самостоятельный доход и говорящие на африкаанс. Во всех этих пунктах подчёркивалось противопоставление англоязычным британцам-англиканам. Проблемы отношений с чернокожими тогда не считались первостепенными, а наличие цветных рассматривалось как следствие британской миграционной политики.

Организационная структура Брудербонда строилась по типу подпольных групп, масонских лож и мафии. Действовали ячейки численностью от 5 до 20 человек. От вновь вступающих требовались рекомендации двух действующих членов Братства, обязательства взаимной верности, повиновения руководству и соблюдения конспирации.

Ячейки связывались территориально и периодически проводили региональные собрания. Каждые два года собирался Национальный конгресс Брудербонда, избиравший председателя и Исполнительный совет в составе 10 человек.

Центр африканерского национализма

«Братья-африканеры» активно пропагандировали традиционные бурские ценности и идеи африканерского национализма. Важное место занимал культ событий XIX века — Великого трека, Битвы на Кровавой реке, англо-бурской войны. Идеализировались бурские республики и традиционный общественный уклад. Резко критиковались колониальные порядки, бюрократизм британской администрации. Эта пропаганда находила отклик в среде африканерских фермеров, городских служащих и местных предпринимателей.

Большие надежды Брудербонд связывал с правительством африканера Джеймса Герцога (участника англо-бурской войны со стороны Оранжевой республики), пришедшим к власти в 1924 году. Однако с 1927 стало очевидным, что Герцог не намерен менять статус Южной Африки как доминиона Великобритании и не восстановит бурскую республиканскую государственность. Но при его правительстве были созданы условия для расширения общественного и экономического влияния Брудербонда. Под влиянием Братства была создана федерация культурных организация африкаанс, объединение африканерских коммерческих структур и несколько банков. К Брудербонду примыкали влиятельные африканерские учёные, профессора, деятели науки и культуры.

В 1934 году Национальная партия Джеймса Герцога объединилась с более умеренной Южноафриканской партией Яна Смэтса. Это вызвало возмущение радикально настроенных африканеров, лидером которых был Даниэль Франсуа Малан. Последовательные африканерские националисты консолидировались вокруг Малана, который состоял в Брудербонде (председателями организации во второй половине 1930-х были Йоханнес ван Руй Николаас Дидерихс).

В годы Второй мировой войны Брудербонд поддерживал государства гитлеровской Оси. Это создало Братству африканеров устойчивый имидж фашистской организации. Эта характеристика во многом была справедлива в отношении активистов Оссевабрандваг. Однако многие лидеры и члены Брудербонда исповедовали традиционные консервативные взгляды и не были приверженцами нацизма и фашизма. Но они симпатизировали гитлеровскому Рейху как антибританской силе и связывали с его успехами перспективу независимости Южной Африки от Британской империи.

Братство у власти: режим апартеида

На выборах 1948 года победу одержала Национальная партия. Правительство ЮАС возглавил Даниэль Франсуа Малан. В белой общине было сломлено преобладание англоязычной элиты, установилось доминирование африканеров. В отношении чернокожего большинства начала проводиться политика апартеида. Брудербонд фактически пришёл к власти.

Тем не менее, и в новых условиях Братство африканеров сохранило характер тайной организации. Брудербонд сделался своего рода «мозговым центром» правящего режима. Правительственные решения задолго до публичного объявления кулуарно обсуждались на заседаниях Братства. Все премьер-министры и президенты ЮАС-ЮАР в период с 1948 по 1994 — Даниэль Франсуа Малан, Чарльз Сварт, Йоханнес Стрейдом, Теофилус Дёнгес, Хендрик Фервурд, Джошуа Науде, Якобус Фуше, Балтазар Форстер, Йоханнес де Клерк, Николаас Дидерихс, Маре Фильюн, Питер Бота, Фредерик де Клерк — являлись членами Брудербонда.

В этих стенах нудно проповедовал африканерские идеи доктор Малан. Много лет здесь звучал зловещий голос Фервурда. Теперь на трибуне Балтазар Йоханнес Форстер.
Аркадий Бутлицкий, «Клеймо Брудербонда».

В организации состояли также большинство членов правительства, иерархи Голландской реформатской церкви ЮАР, учёные и идеологи африканерского национализма, высшие чины армии, полиции и спецслужб. В частности, влиятельным членом Брудербонда был директор Бюро государственной безопасности Хендрик ван ден Берг и командующий вооружёнными силами ЮАР Констанд Фильюн.

В то же время действующие руководители государства формально не являлись председателями Брудербонда. Этот пост обычно занимали представители профессуры, журналистики, околоцерковных кругов.

С Брудербондом связывалась идеология и практика апартеида, в том числе расистская и репрессивная политика. В СССР режим апартеида ЮАР рассматривался как «самый реакционный на планете», а ЮАР — как «единственное государство, которым правят прямые союзники Гитлера» (намёк на участие некоторых лидеров Брудербонда в Оссевабрандваг).

О существовании тайного Братства африканеров было известно и в ЮАР, и в мире в целом. Однако детальное исследование было опубликовано только в 1978 году. Айвор Уилкинс и Ханс Стрейдом издали книгу The Super-Afrikaners: Inside the Afrikaner Broederbond — Супер-Африканеры: Брудербонд изнутри. Впервые достоверные имена влиятельных членов организации стали достоянием гласности. Председателем Брудербонда в то время являлся профессор-литературовед Герт Фильюн, глава администрации Юго-Западной Африки, впоследствии министр образования и министр конституционного развития в правительствах Питера Боты и Фредерика де Клерка. По данным авторов, организация насчитывала около 17 тысяч членов.

Период реформ

Несмотря на тесное переплетение, отношения Брудербонда с правительствами Национальной партии не были беспроблемными. Власти часто исходили из соображений государственного прагматизма, тогда как Братство придерживалось жёстких идеологических позиций. С другой стороны, рычаги Брудербонда использовались премьером Форстером для подавления либеральных тенденций в белой общине.

Наибольшие сложности отмечались при правлении Питера Боты. Между премьером-реформатором Ботой и ультраконсервативным председателем Брудербонда профессором-теологом Карлом Бошоффом возникали острые противоречия. В 1982 ультраправые активисты Братства поддержали создание оппозиционной Боте Консервативной партии, которую возглавил бывший председатель Брудербонда Андрис Треурнихт. Отношение нормализовались с 1983, когда Бошоффа сменил более компромиссный председатель, ректор одного из йоханнесбургских университетов Питер де Ланге.

Последней крупной инициативой Брудербонда стал изданный в 1986 году концептуальный документ Базовые политические условия дальнейшего выживания африканеров. В тексте отразились реформистские подходы де Ланге, многое предвидевшего в дальнейшем развитии ЮАР. Сторонником реформ был и генерал Констанд Фильюн. Авторы концепции предлагали организовать политический диалог с АНК, допустить в правительство представителей негритянского большинства и даже считали возможным пребывание негра на президентском посту.

Задачей африканерской политики виделось уже не сохранение апартеида, а предотвращение коммунизации и советизации Южной Африки (по типу ангольского режима МПЛА). На общей платформе антикоммунизма считалось целесообразным сближение с правыми организациями чернокожих африканцев, прежде всего зулусской партией Инката Мангосуту Бутелези.

В 1989 году положения брудербондовского документа 1986 были использованы в программной Концепции политического диалога, предложенной президентом де Клерком. На этой основе велись межрасовые переговоры, приведшие к демонтажу апартеида.

В современной Южной Африке

Крупномасштабные реформы начала 1990-х изменили характер Брудербонда. В 1993 году Братство африканеров объявило себя открытой организацией и начало публичную деятельность. Членство было разрешено женщинам и представителям всех расово-этнических групп. В обиход вошло новое название Afrikanerbond — Союз африканеров.

Организация официально признала принципы демократии. Условиями членства остались «служение Южной Африке», владение языком африкаанс и отстаивание «культурной самобытности говорящих на африкаанс». Новым председателем организации стал африканерский активист Том де Беер.

Влияние организцации заметно снизилось:

Раньше мы могли позвонить по телефону, и на другом конце тут же оказывался член правительства. Теперь мы даже не знаем их имён. К этому труднее всего привыкнуть.
Том де Беер, 1996 год.

Тем не менее, ещё в конце 1990-х в Союзе африканеров состояли до 14 тысяч человек, в том числе около двухсот «цветных». Том де Беер заявлял, что организация может выступать посредником между правительством АНК и африканерской общиной. Однако в основном деятельность организации сводится к культивированию культурных традиций африканеров.

См. также

• Оссевабрандваг

Отрывок, характеризующий Братство африканеров

Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.