Бутенёв, Аполлинарий Петрович

Аполлинарий Петрович Бутенёв<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
член Государственного совета Российской империи
1856 — 18 апреля 1866
Монарх:	Александр II
Посланник Российской империи в Османской империи
1856 — 1858
Монарх:	Александр II
Предшественник:	Александр Петрович Озеров
Преемник:	Алексей Борисович Лобанов-Ростовский
Чрезвычайный посланник и полномочный министр Российской империи при дворах Римском и Тосканском
1843 — 1855
Монарх:	Николай I
Поверенный в делах, посол и полномочный министр Российской империи при Порте
сентябрь 1829 — 1843
Монарх:	Николай I
Предшественник:	Алексей Фёдорович Орлов
Преемник:	Пётр Иванович Рикман
Рождение:	16 июля 1787(1787-07-16) село Гриденки, Медынский уезд, Калужская губерния, Российская империя
Смерть:	18 апреля 1866(1866-04-18) (78 лет) Париж, Франция
Место погребения:	кладбище Монмартр
Деятельность:	дипломат
Награды:

Аполлинарий Петрович Бутенёв (или Буте́нев; 16 июля 1787, село Гриденки, Калужская губерния — 18 апреля 1866, Париж) — русский дипломат, посол в Константинополе (1829-43, 1856-58) и Ватикане (1843-55).

Биография

Родился в семье помещика Калужской губернии коллежского асессора Пётра Семёновича Бутенёва (1751—1817) и его жены Александры Васильевны (1762—1804), сестры генерал-лейтенанта Л. В. Спафарьева. Получил домашнее образование в доме богатого соседа — помещика Афанасия Николаевича Гончарова, деда жены А. С. Пушкина.

С 1802 года жил в Петербурге в доме фельдмаршала князя Салтыкова, к которому имел рекомендательные письма от Гончаровых. С 1804 года служил в переводческой канцелярии коллегии иностранных дел, затем — секретарём при товарище министра иностранных дел графе А. Н. Салтыкове. По ходатайству последнего в 1810 году определён в канцелярию министерства иностранных дел (отделение Востока и государств Южной Европы). В 1812 году командирован в дипломатическую канцелярию князя Багратиона, где находился до Бородинской битвы.

В 1816—1821 году — секретарь посольства в Константинополе, по возвращении в Россию — начальник переводческой экспедиции министерства иностранных дел. В 1828 году управлял походной канцелярией графа Нессельроде в русско-турецкой войне до взятия Варны; в 1829 году сопровождал графа в Варшаву на коронацию Николая I.

С сентября 1829 года — поверенный в делах в Константинополе (замещал уехавшего в отпуск посланника графа А. И. Рибопьера); с конца 1830 года назначен послом и полномочным министром при Порте. В 1831 году, во время польского восстания, искусно действовал против французской дипломатии; в 1832 году побудил султана обратиться к России за помощью против египетского паши Мехмет-Али. В 1833 году подписал Ункяр-Искелесийский договор, закрывший Дарданеллы для прохода иностранных судов.

В 1840—1842 годах был в продолжительном отпуске по болезни дочери. В 1842 году в Константинополе выполнял особо важные поручения по сербским делам. В 1843—1855 годах — посланник в Риме. Сумел заслужить доверие папы Григория ХVІ и папы Пия IX. В период римской революции 1848—1849 годов находился при папе Пие IX в Гаэте. В 1847 году вместе с графом Блудовым заключил конкордат с римской курией.

По окончании Крымской войны в 1856 году назначен членом Государственного Совета и посланником в Константинополь; успешно восстановил отношения между Россией и Турцией. В августе 1856 г. пожалован в действительные тайные советники. С 1858 года — в России.

Из-за серьёзного ухудшения здоровья, потери зрения и слуха выехал на лечение за границу. Умер в Париже, похоронен на Монмартрском кладбище. Писатель Альфонс де Ламартин говорил о Бутенёве: «Обаятельный и высоконравственный человек, философ и государственный деятель». В 1834 году Д. Фикельмон писала о нем:

Он кроток, застенчив, но выглядит истинным джентельменом и имеет отличную репутацию.

А. П. Бутенёв оставил воспоминания на французском языке, первый перевод которых был напечатан в Русском архиве в 1881 и 1883 годах. В 1911 году его сын издал их отдельной книгой.

Семья

Был дважды женат и имел семь детей:

1. жена с 26 августа 1823 года Варвара Ивановна Шевич (1802—1828), дочь командира лейб-гвардии Гусарского полка генерал-лейтенанта Ивана Егоровича Шевича; племянница А. Х. Бенкендорфа. Умерла в апреле 1828 года в Петербурге.
   • Иван Аполлинарьевич (1824—1838)
   • Александра Аполлинарьевна (1825—1851), фрейлина.
   • Мария Аполлинарьевна (1828—1828).
2. жена с 1834 года Мария Иринеевна Хрептович (1811—1890), дочь гофмейстера графа Иренея Михаила Хрептовича (1775—1850) и фрейлины Каролины Марии (Марии Карловны) фон Рённе (1780—1846); внучка Иоахима Хрептовича (1729—1812), министра иностранных дел, канцлера Великого княжества Литовского. По поводу их свадьбы Д. Фикельмон писала: «Господин Бутенев приехал сюда из Константинополя жениться. Его избранница — абсолютно некрасива, и из-за своей неказистой внешности остается неприметной в обществе. Однако её друзья говорят, что она не без талантов и со средствами». Умерла в феврале 1890 года в Риме. В браке имела детей:
   • Мария Аполлинарьевна(1835—1906); замужем за Виктором Ивановичем Барятинским (1823—1904), капитаном 1-го ранга;
   • Елена Аполлинарьевна (1839—1839)
   • Михаил Аполлинарьевич (1844—1897), граф Бутенев-Хрептович (1893), камергер, посланник в Баварии; детей не оставил;
   • Константин Аполлинарьевич (1848—1932), капитан-лейтенант флота, граф Хрептович-Бутенев (1899); женат на Вере Васильевне Ильиной; их дети:
     • Аполлинарий (1879—1945), женат на княжне Марии Сергеевне Трубецкой (1888—1934)
     • Мария (1881—1943), замужем за князем Григорием Николаевичем Трубецким (17.9.1873 — 6.1.1930).

Награды

• орден Св. Станислава 1-й степени (1829)
• орден Св. Анны 1-й степени (1830)
• орден Белого орла (1838)
• орден Св. Александра Невского (1843, алмазные знаки к ордену — 1847)
• орден Св. Владимира 1-й степени (1858)
• ордена Тосканы, Рима, Греции, Турции.

Ссылки

• Бутенев, Аполлинарий Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biografija.ru/biography/butenev-apollinarij-petrovich.htm Бутенев Аполлинарий Петрович]. Биография.ру. Проверено 4 сентября 2013.
• [www.rusdiplomats.narod.ru/butenev-ap.html Аполлинарий Петрович Бутенёв]. Дипломаты Российской империи. Проверено 4 сентября 2013.
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:548443 Бутенёв, Аполлинарий Петрович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.r-g-d.org/B/buturlin.htm#БУТЕНЁВ Бутенёв, Аполлинарий Петрович]. Российское генеалогическое древо. Проверено 4 сентября 2013.

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Отрывок, характеризующий Бутенёв, Аполлинарий Петрович

Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.