Виллих, Август

Август Виллих
Август Виллих в армии США
Принадлежность	Армия Пруссии Армия США (Армия Союза)
Род войск	артиллерия, пехота

Август Виллих (Иоганн Август Эрнст фон Виллих, 19 ноября 1810 — 22 января 1878) — офицер прусской армии, ставший участником рабочего движения и одним из первых сторонников коммунизма в Германии. Возглавлял ультралевую «фракцию Виллиха — Шаппера» в Союзе коммунистов. В 1847 году отказался от своего дворянского титула, участвовал в революциях 1848 года. Затем эмигрировал в США и стал генералом в армии Союза во время Гражданской войны в США.

От офицера до революционера

Виллих родился в Браунсберге, Восточная Пруссия. Его отец, капитан гусарского полка времен наполеоновских войн, умер, когда Виллиху было три года. Августа с его старшим братом приютили в семье богослова Фридрих Шлейермахер, чья жена была их дальней родственницей. Получил военное образование в Потсдаме и Берлине. С 1828 в прусской армии, был произведён в артиллерийские офицеры, но в 1846 вышел в отставку по политическим убеждениям. После подачи письма с прошением об отставке его арестовали и предали военно-полевому суду, но в итоге оправдали. Виллих был не единственным республиканцем из этого полка — одним из его сослуживцев в Мюнстере и Везель был Фриц Аннеке, который также должен станет революционным командиром Пфальца в 1849 году и позже командующим армии северян в США.

В 1847 году вступил в Союз коммунистов. Принимал активное участие в революции 1848-49 годов. Был среди организаторов народной демонстрации в Кёльне 3 марта 1848 года. Во время Баден-Пфальцского восстания 1849 года командовал крупным отрядом волонтёров, в котором в качестве его адъютанта (ординарца) сражался его товарищ, революционный мыслитель Фридрих Энгельс. Среди его революционных товарищей по оружию были Франц Зигель, Фридрих Геккер, Луи Бленкер, и Карл Шурц. После подавления восстания эмигрировал в Лондон через Швейцарию. В Англии средств для существования у Виллиха не было, и он, научившись ремеслу плотника, начал таким образом зарабатывал себе на жизнь.

В эмиграции

В 1850 году, когда Союз коммунистов раскололся, он с Шаппером возглавил ультралевое меньшинство, противостоявшее группе Карла Маркса. С сентября 1850 года возглавлял отколовшуюся сепаратную организацию, просуществовавшую до 1853 года. Во время Кёльнского процесса коммунистов 1852 года авантюристическими действиями Виллиха воспользовалась прусской полицией. В этот период Виллих жёстко критиковал Маркса и тот отвечал ему взаимностью, посвятив его критике статьи «Разоблачение о кёльнском процессе коммунистов»и «Рыцарь благородного сознания», где иронически называл совмещающим в одном лице Петра Пустынника и Вальтера Голяка. Фридрих Энгельс писал:

Это был настоящий пророк, убежденный в том, что ему судьбой предопределено стать освободителем немецкого пролетариата, и в качестве такового он прямо претендовал и на политическую и на военную диктатуру. Наряду с раннехристианским коммунизмом, который раньше проповедовал Вейтлинг, возникало, таким образом, нечто вроде коммунистического ислама. Впрочем, пропаганда этой новой религии пока не выходила за пределы эмигрантской казармы, которой командовал Виллих.

— Ф. Энгельс. [www.agitclub.ru/front/mar/bund2.htm К истории Союза коммунистов]

В Лондоне Виллих сблизился с французским революционером и политическим эмигрантом Эммануэлем Бартелеми. По словам Вильгельма Либкнехта, Виллих и Бартелеми составили заговор: Виллих публично оскорбил Маркса и вызвал его на дуэль, но Маркс отказался принять вызов. Однако Виллиху бросил вызов молодой соратник Маркса, Конрад Шрамм, который в состоявшейся в Бельгии дуэли был ранен, но выжил.

В 1853 году Виллих эмигрировал в США и трудоустроился по своей профессии в Бруклинской военно-морской верфи. Здесь, заметив его знания в области математики и других наук, его пригласили заниматься исследованием побережья. В 1858 году выехал в Цинциннати в качестве редактора немецкоязычной газеты German Republican, в которой он сотрудничал вплоть до начала Гражданской войны в 1861 году. Виллих стал известен как один из «гегельянцев из Огайо» (последователей немецкого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля).

Гражданская война в США

С началом Гражданской войны 1861‒1865 годов, Виллих активно вербовал немецких иммигрантов в Юго-Западном регионе штата Огайо. Он вступил в 9-й огайский пехотный полк как полковой адъютант в звании лейтенанта и дослужился до майора в августе того же года. Он служил в Западной Вирджинии, участвовал в бою при Рич-Маунтин. Затем губернатор Оливер П. Мортон назначил полковника Виллиха командиром 32-й индианского полка, сформированного из волонтёров из числа этнических немцев. Он довёл вверенный ему отряд до высокого уровня профессионализма, применял новаторские тактические приёмы, кормил своих подчинённых свежим хлебом и заслужил от них прозвище «папы».

Боевое крещение солдаты Виллиха получили у железнодорожной станции Ровлетт, где они отбили атаку втрое превосходящего по численности врага, убив 33 противников и потеряв лишь 10 солдат. На следующий день он лично под огнём повёл свой полк в штыковую атаку в сражении при Шайло под звуки «Марсельезы». За это в июле 1862 года Виллих был произведен в бригадные генералы; он сражался в битве Перривилле под командованием генерал-майора Дона Карлоса Бьюэлла в Кентукки. В сражении на Стоунс-ривер Виллих возглавил атаку своих волонтёров, но конь под ним был убит, сам Виллих получил ранение и попал в плен к конфедератам. Он пробыл в тюрьме Либби в течение четырех месяцев, после чего был возвращён северянам в ходе обмена пленными в мае 1863 года. Отличился в Таллахомской кампании; возглавлял дивизию в битве при Чикамоге и играл важную роль в осаде Чаттануги.

В 1864 году Виллих повёл свой отряд через Теннесси и Джорджии в Атлантской кампании под началом генерала Уильяма Текумсе Шермана. Он перенес тяжелое ранение в битве при Ресаке, вынудившее его покинуть поле. До конца войны он занимал различные административные роли, командуя постами янки в Цинциннати, Ковингтоне, штат Кентукки, и Ньюпорте, Кентукки. Он получил внеочередное повышение до генерал-майора американских добровольцев 21 октября 1865 года, после чего покинул армию, чтобы вернуться к мирной жизни.

Последние годы

После войны Виллих вернулся в Цинциннати и устроился на государственную службу. Он занимал ряд ответственных должностей, в том числе аудитора округа Гамильтон. Его дом на главной улице до сих пор стоит в Цинциннати.

В 1870 году он вернулся в Германию, предложив свои услуги прусской армии во время Франко-прусской войны. Однако из-за его возраста, состояния здоровья и коммунистических взглядов ему отказали. Он остался в Германии достаточно долго, чтобы получить высшее образование по философии, окончив Университет Берлина, в возрасте шестидесяти лет. Вернувшись в США, он умер в Сент-Мэрис, Огайо.

Литература

• Easton, Loyd David, Hegel’s first American followers: The Ohio Hegelians: John B. Stallo, Peter Kaufmann, Moncure Conway, and August Willich, with key writings. Athens, Ohio: University Press, 1966.
• Albert B. Faust. The German Element in the United States. — Boston: Houghton & Mifflin, 1909. — Vol. I.

Отрывок, характеризующий Виллих, Август

– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!