Демонстрация против расширения болгарской зоны оккупации

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Демонстрация против расширения болгарской зоны оккупации (греч. Διαδήλωση κατά της επέκτασης της βουλγαρικής κατοχής) — серия протестных выступлений населения Греции против расширения болгарской зоны оккупации, прокатившихся по Греции в июле 1943 года и завершившихся массовой демонстрацией в Афинах. Заметное событие в истории греческого Сопротивления в годы Второй мировой войны[1].





Предыстория

После того, как греческая армия в 1940 году отбила агрессию фашистской Италии и перенесла военные действия на территорию Албании, 6 апреля 1941 года на помощь своим итальянским союзникам пришла нацистская Германия. 20 апреля 1941 года, в соответствии с соглашением между Германией, Италией и правительством Болгарии, части болгарской армии без объявления войны пересекли границу с Грецией. В результате операции «Марита» Греция была разделена на три зоны оккупации — германскую, итальянскую и болгарскую.

Болгарская зона оккупации

Болгарская армия (не принимавшая участия в собственно боевых действиях) заняла предоставленный ей немцами греческий регион Восточная Македония и Фракия, кроме оставшейся под немецким контролем приграничной с Турцией полосы нома Эврос. Площадь региона составляла 13 тыс. кв. км, его греческое население составляло 765 тыс. человек[2].

Следуя идеологии «Великой Болгарии», болгарское правительство решило, что ему предоставилась возможность получить реванш за поражения во Второй Балканской и Первой мировой войнах. Поставив своей целью присоединения региона к Болгарии, болгарское правительство и армия проводили политику репрессий против греческого населения на всех уровнях, включая закрытие греческих школ и изгнание греческого духовенства[3].

Преждевременное и плохо организованное восстание, организованное греческими коммунистами в городах Драма и Доксато и окружающих сёлах в сентябре 1941 года, послужило поводом к проведению кровавого террора со стороны болгарских оккупационных властей[4][5]. Последовал беспрецедентный исход греческого населения из болгарской зоны оккупации в немецкую, который греческий писатель Илиас Венезис отразил в своей ставшей классической книге «Исход» (греч. Έξοδος)[6][7][8].

До конца 1941 года из региона бежали более 100 тысяч греков и одновременно проводилось его заселение болгарами[9][10].

Попытка расширить болгарскую зону оккупации

На всём протяжении войны греческое движение сопротивления сковывало 10 немецких дивизий в континентальной Греции (140 тыс. человек)[11] плюс немецкие силы на Крите и других островах, а также 250 тыс. итальянцев (11-я армия (Италия))[12].

Необходимость освобождения боевых частей для отправки на Восточный и другие фронты вынудила германское командование предоставить возможность своим болгарским союзникам расширить зону оккупации на греческие регионы Центральная Македония и Западная Македония.

При этом германское командование, осознавая исторически сложившиеся, в отличие от дружественных греко-сербских отношений, недружественные греко-болгарские отношения (в докладе офицера Вермахта Венде «ненавистные болгары»)[13][14][15], пыталось успокоить своего греческого «квислинга» Иоанниса Раллиса. После того как Раллис заявил, что подаст в отставку в случае передачи македонской столицы, города Салоники, болгарам, наместник Рейха в оккупированной Греции Гюнтер Альтенбург заявил ему: «Эти меры ни в коем случае не принимаются по политическим причинам, но чисто из военных соображений рационального использования немецких сил, таким образом эта сделка не ставит своей целью нарушить греческое господство в Македонии»[16].

«Столица европейского Сопротивления»

Греческое Сопротивление, кроме Народно-освободительной армии (ЭЛАС) и других вооружённых формирований, было представлено также более широким гражданским Освободительным Фронтом (ЭАМ). После ряда акций проведённых ЭАМ, не имевших прецедентов в других оккупированных столицах, французский писатель Роже Милльекс заявил, что Афины являлись «столицей европейского Сопротивления»[17]:

  • с 23 февраля 1943 года по всей Греции прошли демонстрации против намеченной гражданской мобилизации и отправки в Германию 90 тысяч греческих рабочих. Кульминацией стала демонстрация 7 марта в Афинах, когда 300 тысяч афинян вышли на улицы и после столкновений с немцами и итальянцами заняли Министерство труда и сожгли списки[какие?]. Несколько десятков демонстрантов были убиты и сотни ранены, но гражданская мобилизация была сорвана.
  • 25 марта 1943 года 250—300 тысяч афинян вышли на улицы в годовщину Национальной революции 1821 года. В столкновениях с оккупантами погибли 32 демонстранта и 180 были ранены.
  • 25 июня 1943 года, после очередного массового расстрела 106 заключённых в Курново, 100 тысяч демонстрантов заняли центр Афин. В столкновениях с оккупантами были убиты 40 демонстрантов и 250 были ранены[18].

В преддверии демонстрации в Афинах

7 июля 1943 года своей листовкой ЭАМ информировал греческий народ о угрозе, нависшей над Македонией. «Вся Македония предоставляется болгарским зверствам… Болгарская армия развёртывается восточнее реки Аксиос. Сотням тысяч греков — трети греческого населения — в этом углу греческой земли, политой кровью, угрожает истребление. Гонения и массовая резня распространятся на всю Македонию… Дрожа от роста партизанских сил, гитлерофашистский зверь, не располагая достаточными силами противостоять партизанам, пускает на Грецию болгарские орды, отдаёт всю Македонию на истребление звериному империализму»[19].

Начало демонстрациям положила столица Македонии, город Салоники, 10 июля. В тот же день всеобщая забастовка и демонстрация охватили Килкис.

С 11 июля волна демонстраций и забастовок охватила македонские города Лангадас, Эдесса, Науса, Верия, Аридеа, Янница, Флорина, Птолемаида, Козани, а также города Лариса, Волос, Кардица и другие[20]. ЭАМ готовился к решающему выступлению в столице. Оккупационные власти запретили любые выступления.

Срыв расширения болгарской зоны

Вся подпольная сеть ЭАМ была приведена в движение. В четверг 22 июля 1943 года в 5:30 утра зазвенели колокола во всех церквях греческой столицы. Забастовка была всеобщей. Несмотря на запрет, в 8:30 от 300 до 500 тысяч (по разным источникам) демонстрантов вышли на улицы и заняли центр города вокруг офиса Раллиса и болгарского посольства. Сначала оккупационные власти использовали для разгона демонстрации итальянскую кавалерию. После того как итальянцы не осилили демонстрантов, против них пошли немецкие танки. Вставшая перед головным танком, 18-летняя Панайота Статопулу была скошена пулемётной очередью. 19-летняя Кула Лили, забравшаяся на танк, снявшая обувь и бившая каблучком по высунувшейся из башни голове танкиста, была убита автоматной очередью. В непрекращающихся столкновениях было убито 53 демонстрантов, более 200 были ранены и более 500 были арестованы и отправлены в тюрьмы. Однако оккупационные власти осознали, что события ведут к общенациональному взрыву и вовлечению в Сопротивление и антикоммунистических слоёв, отказывавшихся до того сотрудничать по этой причине с ЭАМ-ЭЛАС.

Расширение болгарской зоны оккупации и освобождение германских сил были сорваны[21][22][23][24].

Последствия

Борьба против греческих партизан и в Западной и Центральной Македонии осталась за немецкими войсками. В Центральной Македонии, не удовлетворив и здесь болгарские амбиции и сохраняя свой контроль, германское командование, однако, использовало болгарские части в карательных операциях в смежных областях Килкис и и полуострова Халкидики.

После последовавшего сразу после этих событий выхода Италии из войны, незначительная часть итальянских соединений продолжила войну на стороне Германии. Большая часть итальянцев сдалась немцам и была интернирована. Некоторые части были истреблены немцами (см. Бойня дивизии Акви) либо сдались греческим партизанам (см. Разоружение дивизии Пинероло).

В результате, не пытаясь более высвободить войска за счёт расширения болгарской зоны, германское командование было вынуждено перебросить в Грецию немецкие части из других европейских стран, в частности из Польши[25].

Одновременно германское командование пыталось также частично решить проблему за счёт переброски в Грецию частей из немецких штрафников (Штрафная дивизия 999 (нем.))[26], а также «иностранных» соединений — такие, как батальон особого назначения «Бергманн», Арабский легион «Свободная Арабия» и других.

Напишите отзыв о статье "Демонстрация против расширения болгарской зоны оккупации"

Ссылки

  1. 100+1 Χρόνια Ελλάδα, Α τόμος 1900—1949, εκδ.Μανιατέας 1999, σελ.283
  2. Τριαντάφυλος Α. Γεροζήσης, Το Σώμα των αξιωματικών και η θέση του στη σύγχρονη Ελληνική κοινωνία 1821—1975, σελ.563, ISBN 960-248-794-1
  3. *Miller Marshall Lee. Bulgaria during the Second World War. — Stanford University Press, 1975. — ISBN 978-0-8047-0870-8,p.p.126-7.
  4. [www.greekholocausts.gr/gr/index.php?option=com_content&task=view&id=70&Itemid=48 Δίκτυο μαρτυρικών πόλεων και χωριών, Δοξάτο]
  5. [www.greekholocausts.gr/gr/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=48 Δίκτυο μαρτυρικών πόλεων και χωριών, Δράμα]
  6. Ηλίας Βενέζης, Έξοδος, Εστία 1964
  7. 100+1 Χρόνια Ελλάδα, Α τόμος 1900—1949, εκδ.Μανιατέας 1999, σελ.269
  8. [www.serrelib.gr/boulgarikikatohi.html ΔΗΜΟΣΙΑ ΚΕΝΤΡΙΚΗ ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΣΕΡΡΩΝ]. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FJPfgScV Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
  9. Mark Mazower. Inside Hitler's Greece: The Experience of Occupation, 1941-44. — Yale University Press, ISBN 0-300-08923-6, 1995,p.20.
  10. Charles R. Shrader, The Withered Vine: Logistics and the Communist Insurgency in Greece, 1945—1949, 1999, Greenwood Publishing Group, p.19, ISBN 0275965449
  11. Χαράλαμπος Κ. Αλεξάνδρου, Μεραρχία Πινερόλο, σελ.26, Groupo D’Arte, Αθήνα 2008
  12. Χαράλαμπος Κ. Αλεξάνδρου, Μεραρχία Πινερόλο, σελ.27, Groupo D’Arte, Αθήνα 2008
  13. Πολυχρόνης κ. Ενεπεκίδης, Η Ελληνική Αντίστασις 1941—1944, εκδ. Εστία, 117
  14. Demetres Tziovas, Greece and the Balkans: identities, perceptions and cultural encounters since the Enlightenment, page 37
  15. RJ Crampton, Bulgaria, page 51 «gravely offended by textbooks which referred to Bulgarians as a barbaric tribe»
  16. 4 Εφημερίδα «Ελευθερία», 17/10/1960, "Από τα μυστικά Αρχεία του Τρίτου Ράιχ
  17. [www.sarantakos.com/liter/lountemis3.htm Sarantakos.com]
  18. Τριαντάφυλος Α. Γεροζήσης, Το Σώμα των αξιωματικών και η θέση του στη σύγχρονη Ελληνική κοινωνία 1821—1975, σελ.678, ISBN 960-248-794-1
  19. «Ιστορία της Αντίστασης 1940-'45», εκδόσεις «ΑΥΛΟΣ», τόμος 2ος, σελ. 820
  20. Σπ. Γ. Γασπαρινάτου: «Η Κατοχή», εκδόσεις «Ι. Σιδέρη», τόμος Α`, σελ. 458
  21. Έπεσαν για τη Ζωή, τόμος 3α,σελ.110-113
  22. [www.rizospastis.gr/story.do?id=1350853&textCriteriaClause=%2B%CE%95%CE%A0%CE%95%CE%9A%CE%A4%CE%91%CE%A3%CE%97+%2B%CE%92%CE%9F%CE%A5%CE%9B%CE%93%CE%91%CE%A1%CE%99%CE%9A%CE%97%CE%A3+%2B%CE%9A%CE%91%CE%A4%CE%9F%CE%A7%CE%97%CE%A3, ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ : Ο λαός ματαιώνει την επέκταση της βουλγαρικής φασιστικής κατοχής]. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FJPh3366 Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
  23. [www.rizospastis.gr/story.do?id=369988&textCriteriaClause=%2B%CE%95%CE%A0%CE%95%CE%9A%CE%A4%CE%91%CE%A3%CE%97+%2B%CE%92%CE%9F%CE%A5%CE%9B%CE%93%CE%91%CE%A1%CE%99%CE%9A%CE%97%CE%A3+%2B%CE%9A%CE%91%CE%A4%CE%9F%CE%A7%CE%97%CE%A3 ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ : 1943: Διαδήλωση κατά της επέκτασης της βουλγαρικής κατοχής]. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FJPiVxu8 Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
  24. [www.rizospastis.gr/story.do?id=2955967&textCriteriaClause=%2B%CE%95%CE%A0%CE%95%CE%9A%CE%A4%CE%91%CE%A3%CE%97+%2B%CE%92%CE%9F%CE%A5%CE%9B%CE%93%CE%91%CE%A1%CE%99%CE%9A%CE%97%CE%A3+%2B%CE%9A%CE%91%CE%A4%CE%9F%CE%A7%CE%97%CE%A3 ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ : Η κορυφαία διαδήλωση στην αδούλωτη Αθήνα]. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FJPjhi2k Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
  25. Χαράλαμπος Κ. Αλεξάνδρου,Μεραρχία Πινερόλο, σελ.73, Groupo D’Arte, Αθήνα 2008
  26. [www.drafd.de/?Austellung_999 Ausstellung «Wer waren die 999er?»] der AG der 999 im DRAFD e.V.

Отрывок, характеризующий Демонстрация против расширения болгарской зоны оккупации

Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.