Нагойский диалект
Поделись знанием:
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
(перенаправлено с «Диалект нагоя»)
Наго́йский диале́кт (яп. 名古屋弁 нагоя-бэн) — один из диалектов японского языка, распространённый в западной части префектуры Айти, в окрестностях Нагои. Его также называют диалектом Овари (яп. 尾張弁 овари-бэн), так как до Реставрации Мэйдзи эта местность носила название Овари. Диалект Нагои близок к литературному, хотя имеются и отличия.
Говор восточной Айти называется микавским (яп. 三河弁 микава-бэн).
Содержание
Грамматика
Частицы, оканчивающие предложения
В нагойском диалекте гораздо больше оканчивающих предложения частиц, чем в литературном языке.
| Частица | Пример | Значение |
|---|---|---|
| га я (яп. がや) | 雪がふっとるがや (юки га футтору га я) — Да (там) снег идёт! いかんいかん、忘れとってがや！ (икан икан, васурэтотта га я) — Вот чёрт, я же совсем забыл! 凄いがや (сугой га я) — Вот это круто! いかんがや (икан га я) — Нельзя! (говорящий удивлён тем, что слушатель не знает о том, что «нельзя») |
Удивление, в том числе негативного характера, возмущение. Используется для пародирования нагоя-бэн. |
| га нэ (яп. がね) | Аналогично «га я», но мягче. | |
| га (яп. が) га: (яп. があ) гэ (яп. げ) гэ: (яп. げえ) ган (яп. がん) |
Стяжения «га я». Появились относительно недавно. | |
| тэ (яп. て) тэ: (яп. てえ) |
Усиление, логическое ударение. | |
| то (яп. と) | それは違うと (сорэ ва тигау то) — Говорят, это не так. | Используется для указания информации из стороннего источника. |
| гэна (яп. げな) | «…кажется». | |
| ни (яп. に) | ウィキペヂアはフリーなんだに (уикипэдиа ва фури: нанда ни) — А «Википедия» бесплатная! |
Используется для новых для собеседника высказываний. |
| май (яп. まい) май ка (яп. まいか) |
После глагола означает приглашение к совместному совершению действия. | |
| сян (яп. しゃん) касян (яп. かしゃん) касиран (яп. かしらん) сиран (яп. しらん) |
(1) これで良いかしゃん (корэ дэ ий касян) — Наверное, это подойдёт (= хорошо). (2) なんだしゃん言っとった (нанда касян иттотта) — Он что-то сказал (не понял, что именно). |
«…наверное», в первом значении аналогично «касира» в литературном языке. Однако «касира» используется, в основном, женщинами, а «касян» гендерно-нейтрально. |
| дэ кан (яп. でかん) | 風引いてまったでかん (кадзэ хиита матта дэ кан) — А-а, чёрт, я простудился. | Употребляется для выражения неудовольствия, а также — в переносном смысле — в обратном смысле. Аналогично в американской разновидности английского языка «He's a bad one» может означать «он хорош». |
| ва (яп. わ) | Имеет то же значение, что и в литературном языке (эмоциональное выделение), но используется обоими полами. | |
| миё (яп. みよ) | 壊けてまったみよ (ковакэтэматта миё) — [Посмотри, что ты наделал!] Всё сломал! | Используется для привлечения внимания собеседника, обычно с целью поругать его. |
| мия (яп. みや) мии (яп. みい) |
Привлечение внимания, не только для того, чтобы поругать | |
| ё (яп. よ) | Аналогично обычному японскому «ё»: выделение, усиление. | |
| нэ (яп. ね) | Аналогично обычному японскому «нэ». | |
| намо (яп. なも) | Образует вежливые слова, хотя в современном говоре почти не используется, вместо него используют общеяпонское -масу. |
Вспомогательные глаголы
В нагоя-бэн имеется несколько вспомогательных глаголов, которые не используются в литературном языке.
| Глагол | Значение |
|---|---|
| я: (яп. やあ) я:сэ (яп. やあせ) |
Мягкое повелительное наклонение. |
| ссэру (яп. っせる) яссэру (яп. やっせる) я:су (яп. やあす) |
Повелительное наклонение в вежливой речи. В некоторых говорах «я:сэ» используется при разговоре о втором лице, а «ссэру» — о третьем. |
| тё:су (яп. ちょうす) | Вежливый эквивалент «курэру». В литературном японском — «кудасару». |
| мау (яп. まう) | Стяжение глагола «морау». |
| мау (яп. まう) | Стяжение глагола «симау». Отличается от вышеназванного «мау» интонационной окраской. |
| тэкан (яп. てかん) | Стяжение «тэ ва икан» (литературно — «тэ ва икэнай»). |
| тору (яп. とる) | Стяжение «-тэ ору» (литературно — «-тэ иру»). |
| тару (яп. たる) | Стяжение «-тэ ару». |
| тару (яп. たる) | Стяжение «-тэ яру». Отличается от вышеприведённого интонационно. |
| 1-я основа глагола + сука (яп. 未然形+すか) | Жёсткое отрицание. Например, 行かすか (икасука) — Я никогда не пойду! |
| 2-я основа глагола + ётта (яп. 連用形+よった) | Используется в разговоре о прошлом. |
| 1-я основа глагола + накан (яп. 未然形+なかん) | Стяжение «-нэба икан». Литературный вариант — «накэрэба икэнай». |
| 1-я основа глагола + на (яп. 未然形+な) | Отрицание. |
| 1-я основа глагола + на (яп. 未然形+な) | Стяжение «-накан». Используется в приказах. |
| 1-я основа глагола + наран (яп. 未然形+ならん) | Стяжение «-нэба наран». Литературный вариант — «накэрэба наранай». |
Лексика
Некоторые устаревшие в литературном японском слова используются в нагоя-бэн. Выделенный полужирным слог акцентируется.
| Слово | Значение |
|---|---|
| афуракасу (яп. 溢らか) | Проливаться, переполняться. |
| аясуй (яп. あやすい) | Лёгкий (для выполнения). |
| аракэнай (яп. あらけない) | Грубый, жёсткий. |
| амбаё: (яп. 塩梅よう) | Хорошо, умно. |
| игоку (яп. いごく) | Двигаться. Литературный — угоку (яп. 動く). |
| идзаракасу (яп. いざらかす) | Бросать; двигать. |
| идзару (яп. いざる) | Взбираться; двигаться на небольшое расстояние. |
| икка (яп. 幾日) | (устар.) который (какой) день?; некий день. |
| удэру (яп. うでる) | Варить (литературный — юдэру (яп. 茹でる)). |
| усинаэру (яп. 失える) | Терять (литературный — «усинау» или «накусу»). |
| эрай (яп. えらい) | Больной, плохой (на литературном японском означает «великолепный»). |
| о:дзё:коку (яп. 往生こく) | Испытывать трудности. |
| о:тяку (яп. 横着) | Ленивый. |
| окурэру (яп. おくれる) | Вежливая форма глагола «давать» (яп. 呉れる курэру), более вежливо — кудасару (яп. 下さる). |
| осогай (яп. おそがい) | Страшный. Вероятно, происходит от литературного «отчуждённый, холодный» (яп. 疎外 согай). |
| оссан (яп. おっさん) | Буддийский монах. Омонимичное слово «оссан» означает «дядя» или «старик», отличается интонацией. |
| обовару (яп. 覚わる) | Учить, узнавать. |
| каймон (яп. かいもん) | Крепко привязанная палка, кусок гофрированного картона и тому подобное Перетёртое лекарство. |
| кау (яп. 支う) | Крепко привязывать Подпирать, запирать Перетирать лекарства. |
| кадзусуру (яп. 数する) | Считать. Литературный вариант — (яп. 数える кадзоэру). |
| кавасу (яп. 覚わる) | Принудительно связывать. |
| кан (яп. かん) | Стяжение «икэнай» (яп. いけない, нельзя, не следует; плохой, скверный). |
| канко:суру (яп. 勘考する) | Решать, обдумывать, планировать. |
| кисэру (яп. 着せる) | Кроме общеяпонского значения «одеваться», имеет смысл «закрывать крышкой» и «надевать головной убор». |
| киинай (яп. 黄ない) кинай (яп. 黄ない) |
Жёлтый цвет (литературный — киирой (яп. 黄色い)). |
| касугару (яп. かすがる) | Вонзиться, застрять (литературный — сасару (яп. 刺さる)). |
| кэтта (яп. ケッタ) | Велосипед (литературный — дзитэнся (яп. 自転車)). |
| кэттамасиин (яп. ケッタマシーン) | «Кэтта» + «машина»: велосипед; велосипед с трансмиссией; мотоцикл. |
См. также
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Нагойский диалект"
Отрывок, характеризующий Нагойский диалект
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
