Дионисий Александрийский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дионисий Александрийский
Διονύσιος Αλεξανδρείας


Смерть

265(0265)
Александрия

В лике

священномученика

День памяти

в Православной церкви — 5 октября (по юлианскому календарю), в Католической церкви — 17 ноября

Труды

автор первой Пасхалии

Диони́сий Александри́йский (греч. Διονύσιος Αλεξανδρείας, Дионисий Великий, греч. Ϫιονύσιος ὁ Μέγας; † 265 год) — епископ Александрии, почитается в лике святых как священномученик. Память совершается в Православной церкви — 5 октября (по юлианскому календарю), в Католической церкви — 17 ноября.

Дионисий в зрелом возрасте был обращён в христианство знаменитым богословом Оригеном (III век) и стал его самым выдающимся учеником. Впоследствии (ок. 232 г.) возглавил Александрийскую школу, а затем, в 247 году, поставлен во епископа Александрии. Жил во время гонений от императоров Деция (249251) и Валериана (253259). Автор первой Пасхалии, известен своей обширной перепиской, а также полемикой с еретиками монархианами.

Он посылал разным людям множество писем, сохранившихся доныне. Одно из писем — «О покаянии» — он написал Фабиану, епископу церкви в Антиохии, другое — римлянам через нарочного Ипполита, два письма Ксисту, который унаследовал власть у Стефана, а также два письма Филимону и Дионисию, пресвитерам церкви в Риме, и ещё одно вышеупомянутому Дионисию, впоследствии епископу Рима, а также Новациану, выражая своё отношение к заявлениям о недобровольном посвящении Новациана в сан епископа Рима. Есть и другое его послание к Дионисию и Дидиму и много торжественных посланий по случаю еврейской Пасхи, написанных в возвышенном стиле. Есть послания к Александрийской церкви «Об изгнании», послание к епископу Египта Иераксу и другие письма: «О смерти», «О субботе», «О гимнасии», а также письмо Гермаммону и другим о гонении Деция, две книги против Непота, епископа, который писал о наступлении тысячелетнего царства Христова на земле. Среди других тем, которые он тщательно рассматривал, — Откровение Иоанна Богослова. Он также выступал против Савеллия, писал епископу Береники Аммону, Телесфору, а также Евфранору, четыре книги епископу Римскому Дионисию, лаодикийцам — «О покаянии», Оригену — «О мученичестве», армянам — «О покаянии» и «О грехах», Тимофею — «О природе», Евфранору — «Об искушении», много писем Василиду, в одном из которых он утверждает, что начал писать толкование на Екклесиаста. Сохранилось также замечательное послание, направленное против Павла Самосатского, написанное им за несколько дней до смерти. Умер Дионисий на двенадцатом году правления Галлиена в 264 или 265 году.



См. также

Напишите отзыв о статье "Дионисий Александрийский"

Литература

Исследование:

  • Дружинин А. И. Жизнь и труды св. Дионисия Великого, еп. Александрийского. Казань, 1900. 356 стр.
    • переизд.: СПб.: Издательство Олега Абышко, 2007.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дионисий Александрийский

Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.