Добровольный резерв гражданской милиции (ПНР)

Добровольный резерв гражданской милиции польск. Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej
Эмблема ORMO (подчёркивается мелкий размер)
Годы существования	1946—1989
Страна	ПНР ПНР
Тип	партийное ополчение ППР—ПОРП
Функция	подавление антикоммунистических, антиправительственных выступлений, вспомогательные функции при милиции, осведомительство, психологическое давление
Численность	450 тысяч (конец 1970-х годов)
Часть	до 1954 года Министерство общественной безопасности; комитеты ПОРП
Талисман	польский орёл над контурами завода, скрещёнными винтовками и колосящимся полем
Снаряжение	стрелковое оружие; спецсредства
Знаки отличия	синий берет

Добровольный резерв гражданской милиции (польск. Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej, ORMO) — парамилитарная организация польской компартии в 1946—1989. Активно использовался против политической оппозиции, для подавления протестных выступлений. Ликвидирован в ходе смены общественного строя и трансформации ПНР в Третью Речь Посполитую.

Создание и применение

Партийная потребность

Создание коммунистических парамилитарных формирований началось практически сразу после установления в Польше режима ППР. Соответствующее решение Крайова Рада Народова приняла 21 февраля 1946. Структуры ORMO формировались при воеводских органах безопасности под контролем и руководством местных организаций ППР. Членский состав комплектовался из активистов ППР и союзных коммунистам организаций, а также представителей люмпенских слоёв и контролируемого криминалитета. Высшее руководство ORMO осуществлял партийный куратор карательных органов Якуб Берман.

Нужно создать милицейский резерв в воеводствах, повятах, городах и сёлах. Нужна организация для победы на выборах, которая перед выборами будет бороться с бандами на протяжении многих дней.
Владислав Гомулка, выступление в ЦК ППР 10 февраля 1946 года

Первоначально в задачу ORMO ставилась поддержка правительственных сил в гражданской войне против антикоммунистической оппозиции. Вооружённые подразделения ORMO участвовали в боях с отрядами Армии Крайовой. Но ещё более важной функцией являлось обеспечение силового контроля над обществом.

Давление и слежка

ORMO сыграли ключевую роль в фальсификации референдума 30 июня 1946, на котором коммунисты добились согласия на ликвидацию сената (укрепление новой политической системы), национализацию промышленности (советизация экономики при формальной оговорке о гарантиях частного предпринимательства) и земельную реформу (передел земельных владений с последующей коллективизацией), а также на установление западной границы по Одеру — Нейсе. На всех избирательных участках были выставлены вооружённые патрули ORMO, оказывавшие давление на избирателей. Аналогичные действия были предприняты на выборах в сейм 19 января 1947. До 100 тысяч бойцов ORMO терроризировали избирателей по всей стране.

Формирования ORMO использовались для выявления и арестов противников режима, изъятия ресурсов у предпринимателей, торговцев и крестьян-единоличников. Из членов ORMO комплектовалась сеть осведомителей на промышленных предприятиях. Среди польских рабочих слово ormowiec сделалось презрительным обозначением доносчика-сексота.

Против забастовок

Во время студенческих волнений марта 1968 именно ORMO использовались для прямого насилия. Бойцы ORMO врывались в аудитории, нападали на студентов и избивали их. Такие действия отмечались в Кракове, Люблине, Гливице, Вроцлаве, Гданьске, Познани. Были захвачены и переданы в руки милиции более 2,7 тысячи студентов-забастовщиков.

Против рабочих забастовок применение ORMO было гораздо более ограниченным — здесь использовались профессиональные спецподразделения ЗОМО. Однако во время протестов лета 1976 отряды ORMO были стянуты к бастующим предприятиям.

Организация и виды использования

Структура по направлениям

ORMO структурировались по территориальному принципу и замыкались на соответствующие комитеты ПОРП. Оперативное командование осуществляли воеводские штабы, которые обычно возглавлялись партийными секретарями. Заместителями начальников штабов, на которых возлагалось руководство в текущем режиме, как правило являлись отставные офицеры милиции, реже армии или пожарной охраны. Закона, регулирующего деятельность ORMO, в ПНР не было. В отсутствии формально-правовой базы управление осуществлялось по партийным директивам и внутреннему оргрегламенту.

В структуре ORMO, особенно после 1969, выделились два основных подразделения — Oddziały Zwarte (OZ, подсобная оперативная служба) и Brygady Ruchu Drogowego (BRD, подсобная структура автоинспекции). OZ выполняли функции советских ДНД при милиции, вплоть для «ловли стиляг» и принудительных доставок в парикмахерские, и взаимодействовали с ЗОМО в подавлении оппозиции, а также при обеспечении порядка на массовых мероприятиях (спортивные соревнования, культурные фестивали, официальные демонстрации). BRD наблюдали за соблюдением правил автовождения (они имели право задержания нарушителей, но обязаны были сдавать их милиции, без самостоятельного наложения штрафов). Эта структура использовалась для привлечения в ORMO граждан, в том числе представителей интеллигенции.

Форма, вооружение, мотивация

Члены ORMO имели униформу двух типов — повседневную и праздничную. Повседневная была почти точной копией обмундирования ВВС ПНР, за исключением воинских знаков различия. Головным убором являлся синий берет. Бойцы OZ на операциях надевали специальные шлемы. Знак принадлежности к ORMO — польский орёл над контурами завода, скрещёнными винтовками и колосящимся полем — отличался небольшими размерами и не бросался в глаза.

В первые годы существования, в период гражданской войны, отряды ORMO вооружались винтовками и пистолетами-пулемётами. Впоследствии им выдавались дубинки и газовые пистолеты, изымавшиеся после проведения акций. Права на владение огнестрельным оружием члены ORMO, как гражданские лица, не имели.

Членам ORMO не выплачивалось повременное содержание, но практиковались крупные денежные премии и многочисленные социально-бытовые льготы — квартиры вне очереди, автомашины, улучшенное медобслуживание, престижное трудоустройство.

К 1980 численность ORMO достигала 450 тысяч человек.

Кризис и ликвидация

Партийное руководство не решилось использовать ORMO против забастовочного движения в августе 1980. Многие члены ORMO оказались деморализованы размахом движения Солидарность. В ноябре-декабре 1981, при наибольшем обострении политической ситуации, партийная пропаганда предупреждала о возможных нападениях на членов ПОРП и бойцов ORMO, однако ни один такой случай не был зафиксирован (во всяком случае, не был предан огласке).

В период военного положения подавление «Солидарности» и протестных акций было возложено на ЗОМО, милицию и армию. ORMO при этом почти не применялись — поскольку в этих формированиях состояло немало выходцев из рабочей среды, партийное руководство не было уверено в их благонадёжности. Лишь изредка к разгону демонстраций привлекались отдельные OZ. Последующие расследования Института национальной памяти выявили ряд случаев, когда члены ORMO использовались для провокаций на протестных акций с избиениями участников.

Несколько чаще ORMO использовались для охраны отдельных партийных руководителей местного уровня. Из них формировались Grupy samoobrony partyjnej — «Группы партийной самообороны» (более 3 тысяч человек в Варшаве, до 60 тысяч по всей стране). 3 февраля 1982 командование гражданской милиции по инициативе министра внутренних дел Чеслава Кищака и по согласованию с организационно-административным отделом ЦК ПОРП учредило Oddziały Polityczno-Obronne — «отделы политической обороны». Эта организация, построенная по армейской модели (взводы, роты, батальоны), укомплектованная самыми проверенными членами ORMO, использовалась для помощи госбезопасности и ЗОМО. Однако в основном функции ORMO в 1980-х сводились к демонстрации «народной поддержки политики ПОРП», пропаганде и психологическому давлению на противников режима.

Вокруг ORMO сложилась атмосфера общественного негодования, презрения и обструкции. Количество бойцов резко сократилось из-за массового выхода. Попытки партийного руководства и милицейского начальства реанимировать организацию оставались безрезультатными. Решение сейма о роспуске ORMO, принятое 23 ноября 1989 лишь констатировало фактическую смерть организации.

См. также

• Боевые группы (ГДР)
• Рабочая милиция (ВНР)
• Народная милиция (ЧССР)

Отрывок, характеризующий Добровольный резерв гражданской милиции (ПНР)

– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.