Дрейпер, Чарльз Старк

Чарльз Старк Дрейпер
Charles Stark Draper
Чарльз Старк Дрейпер (в центре фото)
Место рождения:	Виндзор, Миссури, США
Место смерти:	Кембридж, Массачусетс
Научная сфера:	Теория управления
Место работы:	Массачусетский технологический институт, Лаборатория реактивного движения
Учёная степень:	Доктор наук (физика)
Альма-матер:	Миссурийский университет, Стэнфордский университет, Массачусетский технологический институт
Известен как:	«Отец инерциальной навигации»
Награды и премии:	Человек года (1960) Медаль Говарда Поттса (1960) Национальная научная медаль США (1964) Медаль за выдающуюся общественную службу (НАСА) (1967)

Чарльз Старк Дрейпер (англ. Charles Stark Draper, 2 октября 1901 — 25 июля 1987) — американский учёный и инженер, часто называемый «отцом инерциальной навигации». Основатель и директор Лаборатории измерительных приборов Массачусетского технологического института. Лаборатория позже была отделена от института и переименована в Лабораторию Чарльза Старка Дрейпера.

Биография

Родился в городе Виндзор, штат Миссури, США. В 1917 году поступил в Миссурийский университет, откуда в 1919 году перевёлся в Стэнфорд. В 1922 году получил степень бакалавра искусств в области психологии и поступил в Массачусетский технологический институт, где последовательно получил степени бакалавра наук (в 1926-м) и магистра (1928), а в 1938 году защитил докторскую диссертацию по физике. Начиная с 1938 года, Пирс начал преподавать в институте, в 1939 году уже на должности профессора читал лекции по аэронавтике.

Ещё будучи магистром в 1930 году основал лабораторию измерительных приборов, действующую и поныне. В 1961 году лаборатория получила контракт на участие в программе «Аполлон» по разработке бортового управляющего компьютера КА Аполлон. Компьютер размером в один кубический фут проводил вычисления и контролировал движение, навигацию, и управлял командным и лунным модулями в ходе полётов. С 1973 года лаборатория отделилась от Массачусетского института и стала носить имя Дрейпера.

Другой областью интересов Дрейпера были приборы инерциальной навигации, прикладной области инженерных наук, начавшей активно формироваться в 30-е годы XX века. Дрейпер внёс неоценимый вклад в становление и развитие инерциальной навигации, за что в 1981 году был введён в Национальный зал славы изобретателей. Лаборатория Дрейпера разрабатывала системы навигации и для военных нужд — для ракет «Атлас», «Тор», «Титан», «Поларис», «Посейдон», «Трайдент I», «Трайдент II».

Награды и признание

• 1957 год — Медаль Холли
• 1959 год — Премия Уильяма Проктера за научные достижения
• 1960 год — признан Человеком года по версии журнала Time;
• 1960 год — Медаль Говарда Поттса от американского Института Франклина;
• 1964 год — Национальная научная медаль США;
• 1967 год — Медаль за выдающуюся общественную службу (НАСА)
• 1970 год — Премия основателей NAE
• 1971 год — Медаль Джона Скотта
• 1971 год — Медаль Руфуса Ольденбургера
• 1973 год — Медаль Ламме американского Института инженеров электротехники и электроники (IEEE);
• 1981 год — Золотая медаль Лэнгли от Смитсоновского института;
• 1981 год — введён в Национальный зал славы изобретателей..

В знак заслуг учёного и инженера в 1989 году была основана Премия Чарльза Старка Дрейпера, присуждаемая за значительные инженерные достижения, оказавшие сильное влияние на общество, а также приведшие к улучшению качества жизни и/или облегчившие доступ к информации.

Интересные факты

• Как сам Дрейпер, так и многие его родственники играли заметную роль в жизни штата Миссури. В частности, его двоюродный брат, Ллойд Старк, был 39-м губернатором штата.

Отрывок, характеризующий Дрейпер, Чарльз Старк

Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.