Ириб

Село Ириб авар. ГIириб Страна РоссияРоссия Субъект Федерации ДагестанДагестан Муниципальный район Чародинский Координаты 42°09′41″ с. ш. 46°49′06″ в. д.42.16139° с. ш. 46.81833° в. д. / 42.16139; 46.81833    Население ↗1106 человек (2010) Национальный состав аварцы Конфессиональный состав мусульмане Часовой пояс UTC+3 Автомобильный код 05 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=82259830001 82 259 830 001]

Ириб (авар. ГІириб) — село в центре Чародинского района республики Дагестан, является административным центром муниципального образования Сельсовет «Ирибский».

Ириб, в прошлом столица Тленсерухского вольного общества — государственного образования из 13 сёл, сегодня является политическим центром общества Тленсерух. В период Кавказской войны, Ириб вошёл в состав имамата, в качестве резиденции мудира всего Южного Аваристана Даниял-бека. После поражения Шамиля и до 1928 года — административный центр Тленсерухского участка в составе Гунибского округа Дагестана.

Население

Численность населения
2002	2010
1099	↗1106

Население — около 210 хозяйств (вместе с кутаном в Тарумовском районе), моноэтническое аварское село. Ирибцы в Дагестане проживают, большей частью в Махачкале — более 300 хозяйств.

География

Аул Ириб расположен в горном ущелье, на левом берегу реки Тленсерух (один из притоков Кара-Койсу), у слияния её с речкой Дарган. Река Дарган делит село пополам.

Высота над уровнем мирового океана — 1648 метров.

Село расположено в 190 км к юго-западу от Махачкалы и в 10 км от районного центра — села Цуриб.

Ближайшие населённые пункты: на севере — сёла Хинуб и Мукрух, на западе — село Рульдаб, на юге — село Нукуш.

Этимология

Существует несколько версий происхождения названия села. Согласно одной из них название аула произошло от аварского слова «гьириял», под которым понимают все ираноязычные народы. Объясняется это тем, что основателями и долгое время единственными жителями селения были иранцы — Паргадан. В литературе по топономии Аварии приводится другая версия: название села произошло от слова «гIор», что на аварском означает «река», то есть у реки. И наконец третья версия исходит от слова гIири. С кесерского диалекта аварского языка это слово переводится как надгробная плита, которую, если верить местным преданиям, добывали в месте где расположено село.

История

Село Ириб имеет богатую и древнюю историю, уходящую своими корнями в период Сасанидской империи. Для укрепления границ своего государства, её правители возвели в горах Кавказа целый ряд укреплений, среди которых был и Ириб. Арабские источники говорят об этом следующее:

Ануширван основал города Шабиран, Керкера и Баб ул-Абваб. А Абваб — это 360 замков и укреплений в горных ущельях.

— Ибн Хордадбех. Книга путей и стран.

Сохранившиеся в ауле старинные могильники, четыре крепостные, сторожевые, сигнальные и оборонительные башни с подземными сообщениями, также говорят о древности поселения.

В дошамилёвский период Ириб был столицей Тленсерухского вольного общества, территория которой охватывала большую часть современного Чародинского района.

Вплоть до вхождения в Северо-Кавказский имамат здесь действовали свои писанные законы. Так, если одно село нападет на другое, то с него взыскивались 30 овец. С человека укравшего с пастбища что-либо, независимо от целей — 5 овец и возвращение украденного. С человека присвоившего себе что-либо с горы Гочота (земли Кессера в долине реки Самур) — будь то скот или что-нибудь другое — возвращение присвоенного и штраф — 50 овец. За разжигание вражды предусматривался штраф в размере 100 овец. За отрезание хвоста у коня, кобылы или мула — 10 овец хозяину животного, 1 бык вольному обществу. То есть основным видом наказания был штраф, который применялся с целью компенсации причиненного ущерба и дальнейшего недопущения правонарушения.

В конце XVII века ирибцы приняли участие в освобождении Белокан от грузин.

В начале XVIII века, Казикумухский хан Сурхай, проводивший политику экспансии на запад, вторгся в Тленсерухское общество. Захватив аул Рис-ор, жители которого бежали в крепость Ириб, Сурхай решил овладеть столицей Тленсерухского общества. Однако на перевале между селом Косрода и местечком Маълиб, принадлежащим селу Ириб, он был разбит и вынужден уйти в свои владения.

В XVIII веке, ирибцы, возглавляемые горским предводителем Хамдалатом, участвуют в разгроме Надир-шаха в Андалале. В эпической песне о разгроме Надир-шаха говорится:

Когда очень туго андалалцам пришлось,

Хамдалат ушёл за подмогой в сторону Бис-ор
Попросить помощи из общества Тленсер,
А Муртазаали в сторону Хунзаха ушёл,

Чтобы привести в Хициб хунзахскую рать.

Из этих строк видно, насколько тяжела была ситуация, если такие воины, как Хамдалат и Муртазали, должны были покинуть поле битвы и идти за помощью. К пятому дню сражения персидские войска перешли реку Цамтиор, и отогнали андалалцев к их центру — аулу Согратль. В тот же день пришла подмога из Тленсеруха и Хунзаха, после чего, спустя некоторое время, аварцы вынудили персов бежать.

Кавказская война

В период Кавказской войны жители села воевали на стороне имама Шамиля, Ириб стал центром Тленсерухского наибства, а также всего южного Аваристана. В 1844 году в аул прибыл наиб Шамиля, последний правитель Илисуйского султаната Даниял-бек, который основал здесь свою резиденцию. В том же году, главным инженером при Шамиле Юсуф-Хаджи Сафаровым, в Ирибе была построена крепость. В ирибской крепости располагался крупный военный гарнизон из 550 воинов, собранных со всего Тленсеруха. Из них 300 были конные и 250 пешие.

За счет средств Даниял-бека, в селе была построена мечеть. Аул Ириб, во время войны, действительно был неприступным укрепленным пунктом, захватить аул российским войскам так и не удалось. По этому поводу различные авторы пишут:

Пути наступления с лезгинской линии (долины Алазани) и из южного Дагестана преграждались укрепленным аулом Ириб или Ири на Кара-Койсу, в котором находились 9 орудий и большие запасы провианта и пороха.

— [apsnyteka.org/492-veydenbaum_putevoditel_po_kavkazu.html Вейденбаум Е. Путеводитель по Кавказу. Тифлис. 1888 г. с.197]

Ириб действительно есть неприступное место для враждующих против него. Его укрепление, строенное Шамилем, значительно по отношению к окружающей его местности, всюду представляющей собой укрепление.

— [pdf-boooks.com/a/iosseliani_pi/14434/putevye_zapiski_po_dagestanu_v_1861_godu/ Иоселиани Т. Путевые записки по Дагестану. Тифлис. 1861 г.]

Кроме того из Ириба приходил самый большой доход в казну Имамата. Так, согласно записям Гаджи-Али, секретаря Шамиля, который вел учёт за всеми его приходами и расходами,

Самые большие доходы Шамиля были со стороны Ириба и Уллукале, где жили мухаджиры. Откуда они делали набеги на Грузию, Акушу и другие места и из добыч своих пятую часть уделяли Шамилю.

— [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/Arabojaz_ist/Gadzi-Ali/text2.htm Чохский Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле. 1873 г.]

Генерал царской армии и военный историк Р. А. Фадеев, в своем труде «Шестьдесят лет Кавказской войны» называет Ириб «главным пунктом всего Дагестана», что весьма справедливо, учитывая, что по количеству арсенала и оборонительных построек аул занимал одно из лидирующих позиций в Имамате. То же самое отмечал другой русский генерал Бобровский Павел, в работе «История 13-го Лейб-гренадёрского Эриванского Его Величества полка за 250 лет», исследователь Евгений Козубский в своих памятках по Дагестану и некоторые другие авторы.

14 августа 1859 года Даниял-бек сдал аулы Ириб и Дусрах генералу Врангелю. Через два дня Лезгинский отряд князя Меликова вступил в Ириб. После разрушения башен, крепости и вывоза хранившихся в нём 4 орудий, запасов пороха, снарядов, пуль и прочих военных запасов и устройства управления Тленсерухским обществом, князь Меликов, забрав с собою семейство и имущество Даниял-бека, покинул село.

Дагестанский историк Булач Гаджиев сообщает о намерении Шамиля перебраться в Ириб если тот не удержится на Гунибе. Он пишет «Даниял-бек договорился с Шамилем, что, если последний не удержится на Гунибе, то со своим семейством переедет к нему в Ириб, имеющий достаточно вооружения и отменных храбрецов». В исторических документах, однако, подтверждения этому не найдено.

До окончания Кавказской войны в Ирибе была сосредоточена одна из крупнейших торговых площадок в Дагестане, здесь скрещивались пути, устраивались различные ярмарки. Согласно записям генерала Генштаба Российской армии Глиноецкого, посетившего село в 1860 году,

Ириб, в прежнее время, был одним из наиболее значительных аулов нагорного Дагестана в нём считалось до 120 семейств, и он служил как бы средоточием всей внутренней торговли западного Дагестана; в нём были многочисленные лавки, в которых, по выражению горцев, можно было достать все, что только угодно. Куяда доставляла сюда лучшее своё оружие, Андийцы свои знаменитые бурки, из Аварии привозили сюда тонкие и теплые сукна, вырабатываемые в самых горах и идущие на одежду жителей; наконец, сам Ириб славился седельным производством: его седла считались лучшими во всем Дагестане и даже в Закавказье. Теперь же пропало всякое торговое значение Ириба: вследствие постоянных войн и неразрывных с ними опустошений, упали те незначительные промышленности, которые прежде существовали в горах: так, например, теперь вовсе, кажется, прекратилась выделка знаменитых андийских бурок. Притом же, с падением Шамиля, вся торговля перешла в пункты, где расположены наиболее значительные части наших войск, и горцы отправляются туда для покупки всего им необходимого и для сбыта своих небогатых произведений.

Вследствие того, вместе с упадком торговли в Ирибе, торговые сношения с горцами стали усиливаться в Закаталах, Кумухе и в Темир-Хан-Шуре. Конечно, в прошедшем Ириб более всего обязан своим блестящим положением тому, что в нём имел постоянное своё местопребывание Даниель-Бек, бывший, прежде чем он передался Шамилю, генералом нашей службы. Весьма естественно, что и все потребности Даниель-Бека должны были быть более сложны, чем потребности простых горцев: он имел около себя как бы некоторого рода свой двор и скорее мог называться союзником, чем подвластным Шамиля. Поэтому неудивительно, что резиденция его приобрела некоторое значение в горах и что в ней проявлялись некоторое оживление и торговля. Но теперь, когда прекратилось это значение Ириба, он снова впал в разряд обыкновенных горских аулов, несмотря на то, что в нём имеет своё местопребывание наиб из туземных жителей, в ведении которого находится до 12 смежных аулов.

— [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1860-1880/Glinoeckij_E/text1.htm Глиноецкий Е. Из путевых заметок, веденных на Кавказе в 1860 г.]

В составе России

В конце XIX века Тленсерухское наибство было переименовано в участок, в составе Гунибского округа. В 1886 году с селе впервые была проведена перепись населения: население Ириба составило 562 человек. Ириб оставался административным центром участка, вплоть до преобразования его в Чародинский район. Лишение статуса центра по всей видимости связано с тем, что в период гражданской войны ирибцы активно поддерживали противников большевизма. Так, ирибцы участвовали во взятии Темир-Хан Шуры, в неудачном походе на Порт-Петровск и в других действиях войск пятого имама. Идеологом и идейным вдохновителем ирибцев был престарелый Осман-дибир Ирибский, который одним из первых поддержал Нажмудина Гоцинского и Узун-Хаджи Салтинского. С приходом коммунистов к власти, в ауле, как и по всей Аварии, началось массовое уничтожение исторических и религиозных книг на арабском языке.

В 1940—1960-е годы многие ирибцы, как и другие дагестанцы, переселились из горной местности на равнину.

Тухумы

• Паргадан — в переводе с персидского это слово означает «Гарнизон крепости». Основатели Ириба, потомки военного гарнизона, направленного сюда, Сасанидским царем Хосровом Ануширваном I приблизительно в 563 году.
• Дарбишал — потомки араба из Шама (Сирии) Дервиша Али, приехавшего в Ириб для распространения ислама в горах. Само слово «дервиш» обозначает странствующего проповедника, суфия, человека отказавшегося от мирских благ и посвятившего себя служению Всевышнему. Представители этого тухума проживают также в соседнем Нукуше.
• ЦIиркьилал — самый многочисленный тухум в Ирибе.
• Шунилал. — переселились из поселения Кудади, расположенного в 3 км от Ириба.
• Ярагьанал — потомки окружения и родни наиба Ириба и Южной Аварии, мудира имама Шамиля — Даниял-бека, султана Илисуйского. Даниял перешёл на сторону Шамиля в июне 1844 года, и в том же году он и его родственники, окружение и наиболее мужественная часть илисуйцев ушли из сожженного царскими войсками Илису и основались в Ирибе.

Кварталы

Село делится на старый Ириб и новый Ириб, которые разделены рекой Дарган.

Старая часть села включает в себя следующие кварталы:

• Ас-къватI — с аварского переводится как верхняя улица. Самый старый квартал в селе, основан в 563 году тухумом Паргадан.
• Соли. Квартал был построен в конце ХIII столетия тухумом Дарбишевых.
• КIулекI. Построен в ХIV-ХVII веках тухумом Шунилал. Один из центральных кварталов села, где находится ирибская мечеть.
• Гванзу-къватI. Квартал построен в ХIV-ХVII века. Первоначально застраивался тухумом Шунилал. В 1844 году в квартале поселились беженцы из сожженного Илису.
• Гъоркь къватI. В переводе с аварского — нижняя улица. Основан в ХVI веке тухумом Циркьилал.
• Щубад. С аварского — на краю. Построен в ХVIII веке тухумом ЦIиркъилал.
• Гъунол. Застраивался с ХIV по ХVII века. Первоначально здесь поселился тухум Шунилал. Вторая волна — ЦIиркъилал.
• ГIуракь. Первый дом построен в начале второй половины ХХ-го века. Здесь только три жилых дома, остальные строения — административные и общественные здания, построенные в 1960—1980-х годах. Это больница, школа, канцелярия колхоза, почта, клуб, детский сад, здание сельской администрации и десяток гаражей.

Новый Ириб начал застраиваться во второй половине XX века. В него входят кварталы:

• Лизги-Уба. Первый дом в 1963 году представителем тухума Дарбишевых. Название квартал получил от прозвища его основателя — «Лизги».
• Улукь. Начал застраиваться с середины 1970-х годов. Строятся дома там и теперь.
• Магъилъ. Первые дома построены здесь в конце 1970-х годов. Квартал в основном уже застроен.
• Инхли. Начало его строительству положено в конце 1980-х годов. Наиболее активно застраиваемый квартал.

Известные ирибцы

• Курамагомедов Курамагомед Шарипович — российский борец вольного стиля, чемпион мира 1997 года, пятикратный чемпион Европы и шестикратный чемпион России.
• Ибрагимов Магомед Магомедович — прокурор ДАССР с 1971 по 1985 гг., заслуженный юрист РСФСР.
• Марко Шахбанов — известный дагестанский журналист и историк. Автор многих работ по истории Дагестана, бывший главный редактор популярных газет «Новое Дело» и «Черновик».
• Раджаб Хабибуллаевич Асхабалиев — российский борец вольного стиля, заслуженный мастер спорта, чемпион мира среди профсоюзов, призёр чемпионата мира 1999 года, чемпион СССР среди молодёжи, чемпион Турции и Азербайджана, победитель международных турниров.
• Магомед Идрисович Ибрагимов — российский и узбекистанский борец вольного стиля, бронзовый призёр летних олимпийских игр 2016 года.

Галерея

• Аул Ириб.jpg

  Пейзаж на юге села

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вид со стороны реки Тленсерух

• Ириб. Вид с реки.jpg

  Нижний Ириб

• Ириб. Чародинский район.jpg

  Верхний центр села

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вид на реку Тленсерух со стороны Ириба

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Главная улица села

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Мечеть в селе Ириб

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Ирибская средняя общеобразовательная школа. 1988 г.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Ирибцы на годекане возле мечети. 1988 г.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вид на село Ириб с северной стороны

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Сёла Ириб, Хинуб и Мугрух

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Въезд в село Ириб

См. также

• Сельсовет «Ирибский»
• Тленсерух
• Даниял-бек

Ссылки

• Ириб // Военная энциклопедия Сытина: В 18 томах. Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: Т-во И. Д. Сытина, 1911—1915.
• [irib.dagschool.com/ Ириб] — статья на школьном портале Министерства образования и науки Республики Дагестан.

Отрывок, характеризующий Ириб

Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.