Историко-культурные области Латвии

Исто́рико-культу́рные о́бласти Ла́твии (латыш. kultūrvēsturiskie novadi) — исторические и культурные части территории Латвийской Республики.

Согласно Первому разделу Сатверсме (Конституции Латвийской Республики), территорию государства Латвии, в пределах, установленных международными договорами, составляют: Видземе в центре, Латгале на юго-востоке, Курземе на западе и Земгале на юге.

Помимо этого, традиционно из юго-восточной части Земгале и юго-западной части Латгале (Латгалии) выделяют пятую область — Селия.

Курземе (историческая область Курляндия) — находится на западе страны. До административной реформы 2009 года область состояла из земель Лиепайского, Кулдигского, Талсинского, Салдусского и Вентспилсского районов.

После реформы включает в себя два города республиканского подчинения Вентспилс и Лиепая, а также Айзпутский, Алсунгский, Броценский, Вайнёдский, Вентспилсский, Дундагский, Дурбский, Гробинский, Кандавский, Кулдигский, Ницский, Павилостский, Приекульский, Ройский, Руцавский, Салдусский, Скрундский, Талсинский края.

Земгале (Земгалия) — центральная часть Латвии. Омывается на севере водами Рижского залива, на востоке — рекой Даугавой, на юге — очерчена литовской границей. До административной реформы 2009 года включала в себя Бауский, Добельский, Елгавский и Тукумский район. Частично территории Айзкраукльского, Даугавпилсского, Огрского и Рижского района расположенных южнее Даугавы.

После реформы включает в себя город Елгаву, Балдонский, Бауский, Вецумниекский, Добельский, Елгавский, Иецавский, Озолниекский, Рундальский, Терветский, Тукумский, Энгурский и Яунпилсский края.

Видземе — когда-то бывшая частью Ливонии, до административной реформы 2009 года состояла из Алуксненского, Валмиерского, Цесисского, Гулбенского, Лимбажского, Мадонского, Валкского районов и частично из расположенных на север от Даугавы земель Айзкраукльского, Огрского и Рижского районов.

После реформы включает в себя Айзкраукльский, Алойский, Алуксненский, Аматский, Апский, Адажский, Бабитский, Беверинский, Буртниекский, Валкский, Вецпиебалгский, Гаркалнский, Гулбенский, Икшкильский, Инчукалнсский, Кокнесский, , Коценский, Кримулдский, Кегумский, Кекавский, Лиелвардский, Лигатненский, Лимбажский, Лубанский, Мадонский, Малпилсский, Марупский, Мазсалацкий, Огрский, Олайнский, Паргауйский, Плявинский, Приекульский, Раунский, Ропажский, Руйиенский, Салацгривский, Саласпилсский, Саулкрастский, Сейский, Сигулдский, Скриверский, Смилтенский, Стопинский, Стренчский, Царникавский, Цесисский, Цесвайнский, Эргльский, Яунпиебалгский края.

Латгалия — восточная область Латвии, до административной реформы 2009 года состояла из Балвского, Краславского, Лудзенского, Прейльского, Резекненского район и части Даугавпилсского и Екабпилсского района, к северу от Даугавы.

После реформы включает в себя три города республиканского подчинения: Даугавпилс, Екабпилс и Резекне; так же Аглонский, Балтинавский, Балвский, Вараклянский, Варкавский, Вилякский, Вилянский, Дагдский, Зилупский, Карсавский, Краславский, Крустпилсский, Ливанский, Лудзенский, Прейльский, Резекненский, Риебинский, Ругайский, Циблский края и часть Даугавпилсского края.

Селия — иногда выделяемая отдельно пятая область — рассматривается как часть Земгалии. Включает в себя её восточную часть и до административной реформы 2009 года состояла из расположенных южнее Даугавы участков Айзкраукльского, Даугавпилсского и Екабпилсского районов.

После реформы включает в себя левобережную часть города Даугавпилса, Акнистский, Виеситский, Екабпилсский, Илукстский, Неретский, Салский, Яунелгавский края, а также части Даугавпилсского и Краславского краёв.

Иногда Курляндию и Земгалию рассматривают как один регион, так как они долго входили вместе в Курляндское герцогство, а затем в Курляндскую губернию. Это отражено на Государственном Гербе Латвийской Республики, на котором три звезды символизируют Курляндию (включая Земгалию и Селию), Видземе и Латгалию, которые объединились в Латвию. Та же символика применена и на главном монументе Латвии — памятнике Свободы.

См. также

• Статистические регионы Латвии

Отрывок, характеризующий Историко-культурные области Латвии

Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.