Ковальчук, Николай Кузьмич

Николай Кузьмич Ковальчук<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Заместитель Министра государственной безопасности СССР
7 мая 1946 — 17 августа 1949
Глава правительства:	И. В. Сталин
Министр государственной безопасности Украинской ССР
24 августа 1949 — 6 сентября 1952
Глава правительства:	Д. С. Коротченко
Предшественник:	С. Р. Савченко
Преемник:	П. И. Ивашутин
Министр государственной безопасности Латвийской ССР
14 февраля 1953 — 16 марта 1953
Глава правительства:	В. Лацис (Vilis Lācis)
Министр внутренних дел Латвийской ССР
16 марта 1953 — 23 мая 1953
Глава правительства:	В. Лацис (Vilis Lācis)
Рождение:	13 (26) июля 1902(1902-07-26) село Долгобычево Грубешовского уезда Люблинской губернии, Царство Польское, Российская империя
Смерть:	1972(1972) Киев, Украинская ССР, СССР
Партия:	ВКП(б) / КПСС
Образование:	курс военной школы (экстерном);</br> Коммунистический университет при комитете КП(б) Грузии
Военная служба
Годы службы:	1926 – 1954
Принадлежность:	СССР СССР
Звание:
Награды:

Николай Кузьмич Ковальчук (13 (26) июля 1902, село Долгобычево Грубешовского уезда Люблинской губернии Царства Польского, Российская империя — 1972, Киев, Украинская ССР, СССР) — генерал-лейтенант (1944), заместитель Министра государственной безопасности СССР, министр государственной безопасности Украинской ССР, министр государственной безопасности Латвийской ССР, министр внутренних дел Латвийской ССР.

Биография

Родился в семье таможенного досмотрщика, украинец. Трудовую деятельность начал с 13 лет: в 1915—1918 батрачил у помещика.

В 1919 поступил в рабоче-крестьянскую милицию; с января 1919 по октябрь 1925 работал на разных должностях в милиции Саратовской губернии (города Беково, Сердобск). С октября 1925 по ноябрь 1926 был инструктором Исполнительного комитета Сердобского уездного Совета (Саратовская губерния).

В 1926 перешёл на службу в ОГПУ; с ноября 1926 — в войсках ГПУ при СНК ЗСФСР, с марта 1927 по апрель 1932 — помощник уполномоченного, старший уполномоченный 37-го пограничного отряда ОГПУ (Батуми).

В 1927 вступил в ВКП(б).

В 1932 экстерном сдал экзамены за курс военной школы.

С апреля 1932 по ноябрь 1938 — в Полномочном представительстве ОГПУ — Управлении НКВД по ЗСФСР (НКВД Грузинской ССР): занимал должности уполномоченного 3-го отделения I отдела, инспектора Оперативного отдела, секретаря, помощника (с мая 1937 по январь 1938 — старшего помощника) начальника 2-го отделения Оперативного отдела Управления пограничной и внутренней охраны; с января по ноябрь 1938 — начальник 5-го отделения IV отдела УГБ НКВД ГССР.

В 1934 окончил Коммунистический университет при комитете КП(б) Грузии Управления НКВД по Грузинской ССР. 10 сентября 1936 присвоено звание «капитан».

С ноября 1938 переведён на северо-запад — заместителем начальника IV отдела УГБ НКВД по Ленинградской области; с февраля 1939 по июль 1941 — заместитель начальника, начальник Следственной части Управления НКВД по Ленинградской области. 27 апреля 1939 присвоено звание «капитан государственной безопасности».

С началом Великой Отечественной войны — в органах военной контрразведки.

С июля по октябрь 1941 — начальник Особого отдела НКВД Лужской оперативной группы войск Северного фронта. C октября 1941- заместитель начальника, начальник следственной части Особого отдела Ленинградского фронта. 23 августа 1941 присвоено звание «майор государственной безопасности».

2 июня 1942 — 29 апреля 1943 — начальник Особого отдела НКВД Сибирского военного округа. С 14 февраля 1943 — полковник.

С 29 апреля 1943 — начальник Управления контрразведки (Смерш) Южного фронта. 26 мая 1943 присвоено звание «генерал-майор» (Постановление СНК СССР № 592). С 20 октября 1943 — начальник Управления контрразведки 4-го Украинского фронта (одновременно с января по июнь 1945 — помощник уполномоченного НКВД СССР по 4-му Украинскому фронту). 25 сентября 1944 присвоено звание «генерал-лейтенант» (Постановление СНК СССР № 1282).

В послевоенное время продолжал служить в органах контрразведки (22 июля 1945 — 7 мая 1946 — начальник Управления контрразведки Прикарпатского военного округа), затем занимал ряд государственных постов.

С 7 мая 1946 по 17 августа 1949 — заместитель Министра государственной безопасности СССР, одновременно с августа 1946 по 24 августа 1949 — главный резидент и уполномоченный МГБ СССР в Германии.

С 24 августа 1949 по 6 сентября 1952 — министр государственной безопасности Украинской ССР, после чего до февраля 1953 состоял в резерве МГБ СССР.

С 14 февраля по 16 марта 1953 — министр государственной безопасности Латвийской ССР, с 16 марта по 23 мая 1953 — министр внутренних дел Латвийской ССР.

С 10 июня по 20 июля 1953 — старший советник МВД СССР при Министерстве общественной безопасности Польши, затем до сентября 1953 — в распоряжении УК МВД СССР.

С 8 сентября 1953 по 4 мая 1954 — начальник Управления МВД по Ярославской области

26 июня 1954 уволен из органов МВД СССР. Постановлением Совета Министров СССР № 2349—1118сс от 23.11.1954 лишён звания генерал-лейтенант «как дискредитировавший себя за время работы в органах госбезопасности и недостойный в связи с этим высокого звания генерала».

Награды

• три ордена ордена Ленина (16.5.1944; 30.4.1945; 24.6.1948 — «за успешное выполнение заданий Правительства»)
• три ордена Красного Знамени (17.9.1943; 3.11.1944; 24.11.1950)
• два ордена Красной Звезды (26.4.1940 — «за успешное выполнение заданий Правительства по охране государственной безопасности»; 21.4.1943)
• Орден Кутузова II-й степени (21.4.1945 — «за очистку тыла фронтов Красной Армии»)
• Орден Суворова II-й степени (29.6.1945)
• Орден Отечественной войны I степени
• Орден «Знак Почёта»
• Орден «Крест Грюнвальда» 2-го класса (Польша)
• Орден Белого льва I-й степени (Чехословакия)
• два ордена (Чехословакия)
• медали СССР и Польши
• боевое оружие
• знак «Заслуженный работник НКВД».

Ссылки

• [www.yaroslavl.fsb.ru/book/liders/kowal.html Биография на сайте УФСБ по Ярославской области]  (Проверено 19 сентября 2011)
• [www.knowbysight.info/KKK/03251.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]  (Проверено 19 сентября 2011)
• [agenturaforum.com/forum/viewtopic.php?f=3&t=7431 ГУКР Смерш]  (Проверено 19 сентября 2011)

Отрывок, характеризующий Ковальчук, Николай Кузьмич

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.