Королевские ворота

Достопримечательность

Королевские ворота

Короле́вские воро́та (нем. Königstor) — одни из семи сохранившихся городских ворот Калининграда. Расположены на пересечении улицы Фрунзе и Литовского вала. В 2005 году Королевские ворота были символом празднования 750-летия Калининграда. С того же года в воротах размещается Историко-культурный центр «Великое посольство», являющийся филиалом Музея Мирового океана. В воротах расположены экспозиции, посвящённые возникновению и развитию города-крепости Кёнигсберг, посещению Кёнигсберга выдающимися людьми и дипломатической истории Кёнигсберга-Калининграда (в частности, посещению Кёнигсберга Великим посольством Петра I.

Ворота выстроены в псевдоготическом стиле и внешне напоминают маленький замок.

История

Немецкое время

Нынешние Королевские ворота унаследовали своё название от более старых ворот, располагавшихся на том же месте. Первоначально на этом месте находились Кальтхофские ворота. В 1717 году они были снесены, а во время вхождения Кёнигсберга в состав России во время Семилетней войны ворота на этом месте были построены заново русскими инженерами. Эти ворота первоначально назывались Гумбинненскими, так как именно в Гумбиннен (ныне Гусев) вела шедшая через них дорога. В 1811 году ворота были переименованы в Королевские, по названию улицы, на которой они находились (нем. Königstrasse). Название же улицы связано с тем, что по ней следовали прусские короли, направлявшиеся из кёнигсбергского замка на войсковые смотры в предместье Девау.

В конце первой половины XIX века в Кёнигсберге началась модернизация городских укреплений. Тогда старые ворота были снесены, а на их месте были построены новые, сохранившиеся до сих пор.

Торжественная закладка новых Королевских ворот состоялась 30 августа 1843 года в присутствии короля Фридриха-Вильгельма IV, а завершилось строительство в 1850 году.

В конце XIX века оборонительные сооружения, в состав которых входили Королевские ворота, устарели с военной точки зрения и стали мешать развитию города. В 1910 году военное ведомство признало, что эти оборонительные сооружения окончательно утратили военное значение и продало их городу. Позднее в XX веке валы, примыкавшие к воротам по бокам, были срыты, поскольку они мешали возросшему автомобильному движению. Таким образом ворота стали свободностоящим, островным строением. Теперь они выполняли функцию своеобразной триумфальной арки.

Не известно, использовались ли Королевские ворота в качестве оборонительного сооружения во время штурма города советскими войсками в ходе Восточно-Прусской операции Великой Отечественной войны. По крайней мере в хрониках военных действий и в мемуарной литературе они не упоминаются (к примеру, нет упоминаний о боях у ворот ни в массово изданном советском сборнике «Штурм Кёнигсберга», ни в мемуарах руководителя немецкой обороны генерала Отто Ляша).

Ворота получили повреждения от артиллерии и бомбардировок, но это не говорит о том, что они были целью, ведь артобстрелам и бомбардировкам подвергался весь город.

Советское время

Об истории ворот в период с 1945 по 1960 год ничего не известно. Первый официальный послевоенный документ, имеющий отношение к Королевским воротам — постановление Совета Министров РСФСР № 1327 от 30 августа 1960 года. Этот документ устанавливал перечень исторических памятников города, взятых на государственную охрану.

Однако единственным следствием этого постановления было то, что ворота украсились табличкой «Памятник состоит на учёте и охраняется государством». Никаких реставрационных и даже консервационных работ тогда не проводилось.

К тому времени сквозного проезда через ворота уже не было.

В течение ещё пятнадцати лет в истории ворот ничего не происходило. Их не реставрировали, о них не писали. Ворота постепенно разрушались.

В 1975 году в Министерство культуры РСФСР и Управление по охране памятников истории и культуры пришло следующее письмо, подписанное председателем калининградского горисполкома В. В. Денисовым:

Калининградский горисполком сообщает, что ремонтно-консервационные работы на «Королевских воротах», расположенных по улице Фрунзе — Литовский вал и являющихся памятником архитектуры государственного значения, будут выполнены в ближайшие годы. В дальнейшем это сооружение будет приспособлено для культурных нужд города.

— Опубликовано в книге «В казематах королевского форта», автор Овсянов Авенир

Однако на деле эти благие намерения никаких последствий не вызвали. Наоборот, вскоре над воротами нависла новая угроза:

Просим Вашего разрешения как не представляющие ни исторической, ни государственной ценности снести следующие скульптурные изображения, горельефы, барельефы и медальоны: а) с Королевских ворот скульптурные изображения Фридриха I, герцога Альбрехта и Оттокара II, б) с Бранденбургских ворот медальоны с изображениями генералов Астера и Бойена и герб Пруссии…

— Опубликовано в книге «В казематах королевского форта», автор Овсянов Авенир

Автором этого письма, отправленного в государственную инспекцию по охране памятников истории и культуры в 1976 году был начальник Управления культуры Калининградского облисполкома В. К. Глушков.

Однако московские эксперты не дали добро на «обтёсывание» ворот.

В том же году впервые с конца войны ворота стали использоваться: в них разместился книжный магазин № 6.

В последующие годы попытки местных властей уничтожить ворота не прекращались. В номере от 8 января 1978 года газета «Калининградская правда» написала о том, что ворота следовало бы снести. Вряд ли эта статья была случайностью, так как примерно тогда же Калининградский горисполком направил в Министерство культуры и Центральный совет Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры официальный запрос о снятии с Королевских ворот государственной охраны.

Однако и на этот раз инициатива калининградских властей по уничтожению свидетельств довоенной истории города не встретила поддержки в Москве. Статья из «Калининградки» попала на глаза начальнику Управления по охране памятников истории и культуры Министерства культуры РСФСР А. Н. Копылова, который резко раскритиковал инициативу.

Для того, чтобы решить вопрос ценности Королевских ворот, в Калининград Министерством культуры была послана специальная комиссия. Она работала в городе с 10 по 16 сентября 1978 года. В результате охранный статус ворот был подтверждён, и из Министерства культуры в Калининград пришло письмо, в котором обосновывалось историческое и культурное значение ворот, и давался отказ на просьбу о снятии с них статуса охраняемого памятника.

К началу перестройки книжный магазин в воротах перестал существовать. Они вновь стали бесхозным сооружением, за которым никто не ухаживал, и которое постепенно разрушалось. Некоторое время ворота использовались под склад и магазин. В 1990 году в воротах располагалось кооперативное кафе.

Ворота после перестройки

К 1991 году ворота были заброшены. В течение последующих десяти лет это положение не менялось, несмотря на то, что существовало множество вариантов их восстановления и дальнейшего использования.

Поворотным событием в истории ворот стало празднование семисотпятидесятилетия Кёнигсберга, которое отмечалось в 2005 году. Королевские ворота стали не только одним из многих объектов, отреставрированных к юбилею, именно это сооружение стало главным символом юбилея.

Юбилейный символ представлял собой силуэт ворот на фоне российского флага с надписями «Калининград» и «750».

Осенью 2004 года из федерального бюджета для реставрации ворот было выделено 20 миллионов рублей, однако потом стоимость увеличилась более чем вдвое, до 49 миллионов рублей.

Реставрационные работы начались в ноябре 2004 года. К этому времени состояние ворот оставляло желать много лучшего, ведь они были повреждены ещё во время войны и простояли без ухода почти шестьдесят лет. Были повреждены барельефы: у Фридриха I, герцога Альбрехта и Оттокара II были отбиты головы.

Реставрационные работы здания проводились ООО «Монострой».

Ход реставрации ворот курировался на самом высоком уровне, так как оргкомитет по подготовке празднования 750-летия Кёнигсберга возглавлял министр экономики РФ Герман Греф. В феврале 2005 года он заявил, что если к 3 июля (последний день юбилейных торжеств) ворота не будут полностью отреставрированы, то рядом с ними для чиновников, ответственных за реставрацию, будет установлена Королевская виселица.

Однако прибегать к таким крутым мерам не пришлось: ворота были готовы в срок. Их открытие после реставрации состоялось 1 июля.

Реставрация барельефов «трёх безголовых королей», как их прозвали в Калининграде (хотя один из них, Альбрехт, не был королём) представляла собой особую трудность. Практически не было документации, и судить о том, как они выглядели до войны, можно было только по фотографиям. Отправить фигуры на реставрацию в Германию, где имеется большой опыт подобных работ, было крайне сложно из-за российских законов, которые предусматривают сложную процедуру оформления разрешения на временный вывоз объектов культуры за границу. В связи с этим было решено реставрировать фигуры на месте.

Для реставрации фигур в Калининград из Санкт-Петербурга прибыли мастера Алексей Кадыров и Сергей Бугаев, скульпторы-реставраторы, которые до этого реставрировали Певческую капеллу им. Глинки в Санкт-Петербурге. Также для реставрации барельефов был приглашён ведущий реставратор Государственного Эрмитажа Вячеслав Мозговой.

Трудность реставрации заключалась среди всего прочего в том, что фигуры были выполнены из песчаника особой породы, и для укрепления голов пришлось создавать специальный состав.

Отреставрированные рельефы были заново смонтированы на фасаде ворот 6 июня 2005 года.

Не обошлось и без курьёзов: когда головы уже были практически готовы, в одном из польских архивов были обнаружены детальные фотографии фигур. Головы пришлось делать заново. Теперь на тот случай, если короли в будущем по каким-либо причинам вновь лишатся голов, их можно будет заменить запасными.

10 ноября 2005 года в стену Королевских ворот было вмуровано послание к потомкам — стеклянный футляр с книгой «Город моей мечты», из которой калининградцы будущего узна́ют, как представлялось их время калининградцам 2005 года. Одна из записей в книге была сделана президентом России Владимиром Путиным 2 июля, во время посещения им юбилейных торжеств.

Создание послания потомкам было инициативой Музея Мирового океана.

10 февраля 2005 года ворота были переданы Музею Мирового океана. Здесь разместилась экспозиция, посвящённая Великому посольству Петра I в Европу.

Архитектура ворот

Как и остальные ворота Кёнигсберга, Королевские ворота были выстроены в стиле неоготики, но именно в Королевских воротах стиль выражен наиболее ярко. Материал ворот — кирпич.

Автор проекта ворот — генерал Эрнст Людвиг фон Астер, (по неподтверждённой версии, за художественное оформление фасадов отвечал архитектор Фридрих Август Штюлер), барельефы создал скульптор Вильгельм Людвиг Штюрмер.

Королевские ворота состоят из одного проезда шириной в 4,5 метра, по бокам от которого расположены бывшие казематы. Со стороны города казематы имели окна и двери, а со внешней стороны — амбразуры. С внешней стороны ворот располагалась так называемая кордегардия — дворик, простреливавшийся со всех сторон.

Вертикальное членение ворот состоит из трёх равношироких частей (порталов), две боковые части членения заключают в себя казематы, средняя же принадлежит проезду. Горизонтальное членение обозначено пояском-карнизом, который делит ворота на два яруса. Казематы имеют высоту в один ярус, средняя часть ворот (часть с проездом) возвышается над ними на высоту ещё одного яруса. На краях крыши как казематов, так и центральной части расположены зубцы. На четырёх углах высокой центральной части расположено по башне. На внешних углах нижнего яруса имеются четыре таких же башни, таким образом, ворота имеют восемь башен. Сейчас все восемь башен выглядят одинаково, однако в XIX веке башни нижнего яруса имели форму турелей — стилизованных дозорных башенок. Скорее всего башни нижнего яруса приобрели свой теперешний вид тогда, когда ворота перестраивали после их продажи городу.

Первый ярус ворот украшен тремя порталами, второй — тремя нишами, в которых установлены барельефы короля Чехии Отакара II (слева), короля Пруссии Фридриха I (посередине) и герцога Пруссии Альбрехта I (справа). Под фигурами размещены их родовые гербы. Выше ниш изображены гербы прусских земель — Замланда и Натангии.

Лицевые стены имеют толщину в два метра, своды — 1,25 м. Покрытия ярусов и перекрытия между ярусами выполнены в виде системы крестовых сводов. Так как эти своды вызывали сильный распор, на боковых гранях ворот были устроены контрфорсы.

За время своего существования архитектура ворот претерпела изменения. Ещё в 1875 году северный каземат был переделан в проход для пешеходов, позднее то же самое произошло и с южным казематом. После продажи ворот городу была снесена кордегардия и некоторые другие элементы, необходимые оборонительному сооружению, но ненужные для ворот — триумфальной арки. Были перестроены торцевые стороны ворот, которые стали видны после срытия вала.

Ворота как возможное место сокрытия утраченных культурных ценностей

Во время войны в Кёнигсберг направлялись культурные ценности, похищенные немецкими войсками в музеях, архивах, библиотеках и церквях Советского Союза. Весной 1945 года эти ценности, вместе с ценностями из кёнигсбергских музеев и других учреждений культуры, захоранивались в разных тайниках. Возможным местом нахождения таких тайников являются и городские ворота, в том числе и Королевские.

Есть версии того, что ценности прятались в воротах Кёнигсберга, в том числе и в Королевских.

В архивах Калининградской геолого-археологической экспедиции (полузасекреченная организация, занимавшаяся поисками утраченных культурных ценностей) имелся документ с показаниями доктора Штрауса, работника органов культуры тогдашней ГДР. Вот что он рассказал:

Местами захоронения ценностей могут быть — башни времён 1840—1860 годов, ворота Фридландер, Закхаймер, Кёнигс (то есть Королевские), Ростгартер…

В основном поиски экспедиции были сосредоточены на Ростгартенских воротах, так как имелись другие свидетельства того, что там были спрятаны ценности. Поиски большей частью ограничились визуальным осмотром помещений. Своих приборов у экспедиции не было, использовались приборы, взятые во временное пользование в военно-инженерном училище. Хотя эти приборы и не были предназначены для такого использования, выбора у поисковиков не было.

Дело № 82 было закрыто в 1975 году, хотя по вышеописанным причинам (отсутствие специализированного оборудования) исследования были довольно поверхностными.

Литература

• Ланге Г. Городские ворота Кенигсберга в стиле неоготики. Проекты Фридриха Аугуста Штюлера в тайном государственном архиве прусского культурного наследия в Берлине / Пер. Чекина С.Е. // Калининградские архивы. — Калининград, 2007. — Вып. 7. — С. 138 — 149.
• Овсянов Авенир. В казематах королевского форта: очерки о фортификационных сооружениях старого Кёнигсберга. — Калининград: Янтарный сказ, 1999. — 414 с. — 5000 экз.
• Кёнигсберг Калининград, 1255-2005: иллюстрированный энциклопедический справочник / ред. А.С. Пржездомский.. — Калининград: Янтарный сказ, 2006. — 800 с. — 5000 экз. — ISBN 5 7406 0840 5.

Ссылки

• [world-ocean.ru/ru/monuments/pos/index.php Официальный сайт]
• Балдур Кёстер. [www.koenig.ru/kn/11/ Кёнигсберг. Сегодняшний Калининград. Архитектура немецкого времени]. Перевод с немецкого. Baldur Köster , Husum Druck; 2000, ISBN 3-88042-923-5

Королевские ворота в новостях

• [www.regnum.ru/news/453897.html «Умрем, но отреставрируем Королевские ворота в Калининграде»]

Музей Мирового океана

Музейные суда и корабли: «Витязь» | «Космонавт Виктор Пацаев» | Б-413 | СРТ-129 | «Красин» (филиал в Санкт-Петербурге)  Другое: Королевские ворота | Фридрихсбургские ворота

Отрывок, характеризующий Королевские ворота

Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.