Косов
Город
|
Ко́сов (укр. Ко́сів, польск. Kosów) — город, районный центр Ивано-Франковской области, административно-торговый центр галицкой Гуцульщины.
Лежит у самого подножия Карпат, в долине реки Рыбницы, притока Прута.
Население — 8,3 тыс. человек (2001); в 1990 году было 8,9 тыс. жителей.
История
В 1424 году Великий князь литовский Свидригайло подарил село Косово «верному слуге» Максиму Владу Драгосиновичу.
Город возник во второй половине XVI века при польско-литовской власти благодаря ценным залежам соли. К этому времени за четверть мили от деревни Косов (теперь Старый Косов) существовала соляная баня, в которой из добытого сырья вываривали соль. И село, и баня относились к королевской (государственной) собственности — и потому административно входили в Снятинское староство и подчинялись старосте, то есть представителю короля. Снятинские старосты по очереди, пользуясь своим правом, арендовали косовскую баню и брали с неё доход, а примерно в 1560 году тогдашний староста Генчинский даже основал при ней городок Рыков. Однако после его смерти слуги Юрия Язловецкого, которому досталось в земельное арендное владение село Косов, совершили вооруженный набег на Рыков и разрушили его, а соляную баню захватил Язловецкий.
Через некоторое время город был восстановлен, — и уже под современным названием: налоговый реестр 1579 года, наряду с названием «Koszow, villa» (Косов, село), фиксирует «Koszow, oppidum» (Косов, местечко). В этом же документе Косов выступает как частное местечко, владелец которого — сын Юрия Язловецкого, Михаил. Ведь оказавшись в шляхетской собственности, оно отделилось от Снятинского староства и образовало вместе с четырьмя сёлами отдельную косовскую волость во владении Михаила Язловецкого. До распада польского королевства Косов оставался частным — и передавался по наследству одним владельцем другому. Дважды город был сожжен и уничтожен: осенью 1621 года — турками, татарами, валахами (подданными Османской империи), а в феврале 1624 года — буджакскими татарами.
Добыча и производство соли требовали большого количества рабочих и ремесленников. Прекрасный климат привлекал сюда поселенцев, благодаря чему хорошо развилось садоводство. Заботясь об увеличении прибыли, владельцы Косова поощряли евреев различными привилегиями селиться здесь, а те успешно занимались торговлей, арендой имений и промышленных объектов (солярные, мельницы, корчмы и пр.), сбором налогов и т. п. Так, в центральной части (среднеместье) преобладало еврейское население, а на окраинах, которые были сначала отдельными сёлами (Монастырское и Москалёвка) жили преимущественно украинцы. В Косове вместе с его окраинами насчитывалось около 50 % украинцев, 35 % — евреев и 15 % — поляков. Многие из них быстро богатели. Это, конечно, привлекало внимание опришков. Они часто нападали на город, в частности под руководством Василия Лунги (1698), Пинты и Пискливого (1704), Баюрака (1750). Примерно в 1740 году к шляхетскому двору в Косове подошёл Олекса Довбуш и «посылал ружья в усадьбу», но не нападал. В 1759 году в связи с активизацией опришковского движения организована главная стоянка карательного войска против повстанцев, которое возглавил Тадеуш Дидушицкий, тогдашний владелец Косова, галицкий хорунжий.
В австрийские времена жизнь стала более спокойной. Согласно патентам от 1773, 1778 и 1786 годов, направленным на огосударствливание соли, косовские соляные имения, то есть целый городок с близлежащими сёлами, перешли из частной собственности в государственную. Административно он несколько лет относился к Червонорускому округу («циркулу»), затем — к Станиславовскому и, наконец, Коломыйскому. С внедрением 1867 году нового уклада Косову предоставили статус уездного города, вследствие чего вся административно-политическая власть была передана уездному управлению — староству, возглавляемом старостой и подчинённому непосредственно галицкому наместничеству во Львове. Кроме солеварения, развивались художественные промыслы — резьба, вышивка, ковроткачество, керамика. В 1850 году основано Ткацкое общество, Косов становится центром ткачества. 1882 году общество учредило ткацкую школу. В конце XIX века начинает развиваться перспективная курортная отрасль.
В рамках «украинского национального возрождения», происходящего во всей Галиции, в Косове на рубеже XIX—XX веков большое влияние оказала Украинская радикальная партия. Одним из учредителей её наряду с Иваном Франко и другими деятелями, был косовчанин Михаил Павлик. Действовали общества «Сечь», «Воля», «Женская община», «Просвита». В июне 1914 года создан первый отдел стрелецтва «Киш Сечевых стрельцов». В начале мировой войны уездная управа УСС набирала добровольцев для борьбы на стороне Австрии. С осени 1914 года до начала лета 1915 года и с лета 1916 года до лета 1917 года Косов дважды занимала русская армия. После распада Австро-Венгрии (ноября 1918 г.) установлена Западно-Украинская Народная Республика, просуществовавшая до мая 1919 года. С 26 мая до конца августа город был занят румынскими войсками. Впоследствии вместе со многими другими землями Западной Украины вошла в состав Польши и стал центром Косовского уезда Станиславивского воеводства.
При польской власти продолжали развиваться художественные промыслы, в частности, производили продукцию килимарни «Гуцульский искусство», Грунковського, Медведчука, Гильман, трикотажные Шниберга и Рунду. Особенно увеличился приток летников и курортников, годовая посещаемость которых составляла около 3000 человек, а обслуживала их широкая сеть пансионатов. Расцвет соляной промышленности кончился, а в 1938 года солеварни окончательно остановлены.
22 сентября 1939 года в Косове была установлена советская власть. Под лозунгом помощи угнетённым «братьям-украинцам» были национализированы пансионаты, ковроткацкие предприятия, мельницы, магазины и другие хозяйства, контролируемые преимущественно поляками и евреями. Начала работать средняя школа с украинским языком обучения. На базе ткацкой создали многопрофильную промышленную школу гуцульского искусства. Одновременно советская власть ликвидировала украинские политические партии, организации, кооперативы.
Напишите отзыв о статье "Косов"
Ссылки
- [w1.c1.rada.gov.ua/pls/z7502/A005?rdat1=08.12.2011&rf7571=13785 Косов на сайте Верховной рады Украины]
- [kosiv.org.ua/ Справочник г. Косова]
- [www.kosivart.com/ Косов, Карпаты, Гуцульщина]
- [www.eleven.co.il/article/12204 Косов] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
| |||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Косов
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
