Мандела, Эвелин
| Эвелин Мандела | |
| Evelyn Mase | |
 Нельсон и Эвелин на свадьбе Уолтера Сисулу, 1944 год | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Нгкобо, ЮАР |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Супруг: |
Нельсон Мандела (1944-1958) Simon Rakeepile (1998–2004) |
| Дети: |
Madiba Thembekile, Makaziwe, Makgatho, Makaziwe |
Эвелин Мандела (Evelyn Mase; 18 мая 1922 — 30 апреля 2004) — южноафриканская медсестра, первая жена Нельсона Манделы, с 1944 по 1958 год. Она была матерью четырёх его детей, в том числе Макгахо и Маказиве.
Родившись в семье коса в Нгкобо[en] (Транскей), она стала сиротой в раннем возрасте, а затем была взята на попечение своим братом, политическим активистом Сэмом Мейзом. После переезда в Соуэто, район Йоханнесбурга, она познакомилась с Манделой, через своего двоюродного брата Уолтера Сисулу и его жены Альбертины, а затем Эвелин вышла за него замуж. Жили вместе в Соуэто, вырастили четырёх детей: Тембекиле (1945—1969) и Макгахо (1950—2005), и дочери Маказиве (первая родилась в 1947 году, умерла в возрасте девяти месяцев, а вторая родилась в 1954 году). Тем не менее, их брак оказался на грани распада, потому что Мандела стал принимать более активное участие в деятельности Африканского национального конгресса. Отказавшись от политики, она стала членом Свидетелей Иеговы. Обвинив его в супружеской измене, она развелась с ним в 1958 году, и Мандела в том же году взял себе в жёны Винни.
Забрав детей, она переехала в Кофимвабу и открыла продуктовый магазин, но Мандела продолжал появляться в южноафриканской прессе, наконец в 1990-х, он был освобожден из тюрьмы и стал президентом ЮАР. В 1998 году она вышла замуж за бизнесмена Саймона Ракипайла. Её похороны привлекли внимание международной общественности, из-за присутствия на них Манделы, его второй жены Винни и третьей, Грасы Машел.
Ранняя жизнь
Отец Эвелин, шахтёр, умер, когда она была ещё ребёнком, оставив свою вторую жену с шестью детьми. Трое братьев и сестер Эвелин умерли ещё в младенчестве, а мать Эвелин умерла, когда ей было 12 лет, оставив её и сестру Кейт под опекой старшего брата, Сэма Мэйза. Набожный христианин, Сэм имел тесные дружеские отношения со своим двоюродным братом, Уолтером Сисулу, с которым он ходил в одну школу. В 1928 году Сисулу переехал в Соуэто, район Йоханнесбурга, получив дом в поселке Орландо, позже к нему присоединился и Сэм. Под влияним событий, происходивших в стране они начали читать политическую литературу и вступили в Африканский национальный конгресс. В 1939 году Эвелин переехала к братьям, для поступления на учёбу медсестрой в городскую больницу в Хиллброу, по желанию покойной матери. Там она подружилась с подругой Уолтера, Альбертиной, с которой он познакомился в 1941 году, и женился в 1944 году.
Свадьба
Когда Уолтер и Альбертина переехали в большой дом на 7372 Orlando West, они сдали их старый дом Сэму. Эвелин и Сэм продолжали навещать Сисулу, и однажды Эвелин увидела его нового квартиранта — Нельсона Манделу. Позже она говорила, что «я думаю, что полюбила его в первый раз, как увидела», и и через несколько дней они начали встречаться. Через несколько месяцев он сделал ей предложение. Свадьба состоялась 5 октября 1944 года в местном суде Йоханнесбурга. Они не могли позволить себе свадебный пир.
Нельсон Мандела позже вспоминал о доме на 8115 Orlando West, в котором жил с Эвелин:
|
Сам дом был был похож на сотни других, построенных на участке размером с почтовую марку у грунтовой дороги. У него была та же самая стандартная жестяная крыша, тот же цементный пол, узкая кухня и ведро для туалета. Это был противоположностью великому, но это был мой первый собственный дом, и я им сильно гордился. Человек не является человеком, пока он не имеет собственного дома. | 
|
У молодой семьи было мало денег, и они переехали в комнату в доме сестра Эвелин, Кейт, где она жила вместе с мужем Мгудлвой, рабочим в шахте, и двумя детьми. Они не платили арендную плату, но делились деньгами. Позже она говорила, что их отношения в эти первые годы были счастливыми, что «все, кого мы знали, говорили, что мы очень хорошая пара».
Она забеременела, и 23 февраля 1945 года в доме престарелых родила сына Тембекиле[1]. Потом они переехали в двух-комнатный дом на 719 Orlando West. Именно в этот период, Мандела начал заниматься политической деятельностью в Африканской национальном конгрессе. Либи, сестра Манделы отмечала, что Эвелин «не хотела слышать и слова о политике».
Последующая жизнь
Эвелин переехала в Кофимвабу в Восточно-Капской провинции, где она открыла магазин, и просила оставить её в покое. Одному репортеру, Фред Бридгланду, все же удалось получить у неё интервью, в котором они обсуждали популярность и возможное освобождение Манделы из тюрьмы. Она злилась на эту ситуацию, говоря, что его рассматривают как второго Христа: «Как может человек, который совершил прелюбодеяние и оставил свою жену и детей быть Иисусом? Весь мир слишком много поклоняется Нельсону. Он только мужчина».
Эвелин умерла 30 апреля 2004 года. Нельсон Мандела присутствовал на похоронах вместе со своей второй и третьей женой[2].
Напишите отзыв о статье "Мандела, Эвелин"
Примечания
Ссылки
- [www.theguardian.com/news/2004/may/05/guardianobituaries.southafrica Эвелин Ракипайл. Некролог]. // The Guardian
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мандела, Эвелин
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
