Маяковская (станция метро, Москва)

Эта статья — о станции метро в Москве. Об одноимённой станции метро в Санкт-Петербурге см. Маяковская (станция метро, Санкт-Петербург).

«Маяковская» 02 Замоскворецкая линия
Московский метрополитен
Дата открытия:	11 сентября 1938 года
Проектное название:	Триумфальная площадь (1935 год), Площадь Маяковского (1936 год)
Прежние названия:	нет
Район:	Тверской
Округ:	ЦАО
Тип:	колонная трёхсводчатая глубокого заложения
Глубина заложения, м:	33 метра
Количество платформ:	1
Тип платформы:	островная
Форма платформы:	прямая
Длина платформы, м.:	156
Ширина платформы, м.:	14,3
Архитекторы:	А. Н. Душкин
Архитекторы вестибюлей:	второй выход (2005 года): Н. И. Шумаков, Г. С. Мун, при участии Я. В. Мун
Инженеры-конструкторы:	Е. М. Гринзайд, Р. А. Шейнфайн
Станцию возвело:	Шахта № 75 (руководитель И. Д. Гоциридзе)
Выход к улицам:	Триумфальная площадь, Тверская улица, Садовая-Триумфальная улица, Большая Садовая улица
Наземный транспорт:	А м1, 101, 904, Б, Т3, Т10, Т39; Н1 (ночной)
Время открытия:	5:30
Время закрытия:	1:00
Работающие операторы сотовой связи:	МТС, Билайн, МегаФон
Код станции:	034
«Маяковская» на Викискладе

Маяковская (станция метро, Москва)Маяковская (станция метро, Москва)

«Маяко́вская» — станция Замоскворецкой линии Московского метрополитена. Расположена между станциями «Белорусская» с северной стороны линии и «Тверская» — с южной. Находится на территории Тверского района Центрального административного округа города Москвы. Своё название станция получила в честь советского поэта Владимира Маяковского. Станция «Маяковская» построена по проекту архитектора Алексея Душкина. Свод станции украшен мозаиками, выполненными по эскизам художника Александра Дейнеки. В 1939 году проект станции получил Гран-при на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Станция имеет статус ценного объекта культурного наследия регионального значения. Конструкция станции — колонная трёхсводчатая глубокого заложения. Станция открыта 11 сентября 1938 года в составе второй очереди Московского метрополитена.

История

Проект Горьковского радиуса метро, предполагающий строительство станции под Триумфальной площадью, появился в первой половине 1930-х годов. В генеральном плане 1935 года этот проект был утверждён. Автор проекта станции архитектор С. М. Кравец и инженер Н. И. Ушаков в качестве эксперимента решили построить колонную станцию глубокого заложения с продольными аркадами. Оформить станцию предполагалось в духе итальянского Ренессанса. Однако этот проект был отклонён как неудачный. К работе над станцией подключился архитектор А. Н. Душкин, который существенно изменил первоначальный проект. На заводе «Дирижаблестрой» в Долгопрудном для отделки станции были изготовлены ленты из нержавеющей стали. Ниши свода центрального зала украсили мозаичные панно, выполненные по эскизам художника А. А. Дейнеки. «Маяковская» стала первой станцией глубокого заложения, где была использована стальная колонная система.

Согласно генплану 1935 года, станцию предполагалось назвать «Триумфальная площадь» по её расположению под одноимённой площадью. В 1936 году в связи с переименованием площади проектное название станции было изменено на «Площадь Маяковского». В конечном итоге станции было решено дать более лаконичное название «Маяковская» в честь советского поэта Владимира Маяковского.

Строительством станции на заключительном этапе руководил Гоциридзе Илларион (Илья) Давидович.

Станция «Маяковская» была открыта 11 сентября 1938 года в составе участка «Сокол» — «Площадь Свердлова» (ныне «Театральная») второй очереди Московского метрополитена. В 1939 году проект станции «Маяковская» получил Гран-при на Всемирной выставке в Нью-Йорке.

Во время Великой Отечественной войны станция использовалась как бомбоубежище. 6 ноября 1941 года на «Маяковской» состоялось заседание Московского Совета депутатов трудящихся с московскими партийными и общественными организациями, приуроченное к 24-й годовщине Октябрьской революции 1917 года. В этот день здесь с докладом выступил Иосиф Сталин, причём на «Маяковскую» он приехал на поезде со стороны станции «Белорусская».

В 1950-х годах на «Маяковской» были установлены гермоворота, в результате чего одно из мозаичных панно было утрачено. В конце 1950-х годов в торце станции был установлен бюст Владимира Маяковского. 7 ноября 1959 года открылся второй вход на станцию с противоположной стороны Тверской улицы (ликвидирован 26 сентября 2005 года). С 1980-х годов станция имеет статус памятника архитектуры. В 2001 году станция включена в список памятников истории и культуры местного значения как один из ценнейших архитектурных объектов города Москвы.

С середины 2000-х годов на «Маяковской» велась реконструкция. В 2005 году был открыт второй выход станции. К 2007 году на станции были заменены старые эскалаторы. 22 апреля 2010 года реконструкция станции была завершена, при этом многие детали оформления были заменены на новые. В конце 2012 года на станции началась замена ламп на лампы с «холодной» цветовой температурой, однако после возмущения общественности в марте 2013 года было решено поставить вместо них аналогичные, но с более «тёплым» светом.

Техническая характеристика

Конструкция станции — колонная трёхсводчатая глубокого заложения (глубина заложения — 34 метра). Построена по индивидуальному проекту. «Маяковская» является первой в мире станцией глубокого заложения колонного типа. Автор проекта — А. Н. Душкин. Строительство станции выполнено при участии работников 75-й шахты под руководством инженера И. Д. Гоциридзе.

Общая ширина платформы составляет 14,3 метра, а длина — 156 метров. В конструкции станции впервые в СССР использована сталь вместо железобетона. Стальные колонны поперечного сечения 65×75 сантиметра поддерживают три станционных нефа. Колонны стоят на продольной металлической балке диаметром 1,6 метра, уложенной на бетонной плите. В средней части станции сделан ряд металлических распорок-затяжек для увеличения жёсткости конструкции. Высота сводов центральных арок составляет 5,3 метра; ширина пролётов — 8,9 метра; шаг арок — 4,2 метра.

При строительстве станции сначала были пройдены боковые тоннели. Сооружение среднего свода осуществлялось при помощи проходческого щита незамкнутого контура. Полущит монтировался в торце станции и перемещался по роликам, уложенным в боковых тоннелях. Конструкции среднего свода жёстко соединялись с тюбингами крайних тоннелей при помощи продольных металлических балок, которые опираются на колонны. Боковые станционные тюбы имеют диаметр 9,5 метра и располагаются на расстоянии 13,5 метра друг от друга.

Ордината оси станции — ПК19+53,4. К станции прилегают перегоны: в нечётном направлении — «Маяковская» — «Белорусская»; в чётном направлении — «Маяковская» — «Тверская». Расстояние до станции «Белорусская» — 1025 метров; расстояние до станции «Тверская» — 923 метра. (расстояние между пикетами станций).

• Схема сооружения станции «Маяковская»
• Mayakovskaya station construction.jpg

Архитектура и оформление

Станция

Несмотря на то, что архитектура «Маяковской» относится к «сталинской неоклассике», наличие некоторых авангардных деталей придаёт ей оттенок стиля «ар-деко». Архитектура станции отличается лёгкостью и изяществом. Трёхнефный колонный зал кажется просторнее, хотя ширина платформы меньше, чем у других станций глубокого заложения. Колонны и арки станции впервые в московском метро отделаны полированной рифлёной нержавеющей сталью. Угловые части колонн на высоту человеческого роста декорированы уральским камнем «орлец» (родонит); к настоящему времени значительная часть камней заменена более дешёвыми аналогами. Стальные конструкции арок обрамлены вставками из тёмно-серого мраморовидного известняка грузинского месторождения «Садахло». Свод станции покрыт белой штукатуркой.

Светильники находятся в тридцати четырёх овальных нишах свода центрального зала. Вдоль пояса каждого купола размещены 16 бра. В перспективе зала эти освещённые ниши смотрятся как люстры. Здесь также размещены вентиляционные решётки. Украшением станции являются размещённые в нишах мозаичные панно из смальты (автор эскизов — А. А. Дейнека, тема — «Сутки советского неба»). Мозаики были набраны в мастерской В. А. Фролова в Ленинграде. Изначально станцию украшало 35 панно. Одно, находившееся ближе к старому выходу, было впоследствии утеряно из-за строительства гермозатвора.

Верхняя часть путевых стен отделана бело-голубым мрамором «уфалей», нижняя — чёрно-оливковым мраморовидным известняком «давалу». Цоколи путевых стен оформлены серо-зелёным диоритом. Путевые стены завершаются карнизом из нержавеющей стали. Выше просматривается тюбинговый рельеф боковых тоннелей. Своды боковых тоннелей завершают поперечные полуарки из нержавеющей стали, к концам которых подвешены двояковыпуклые светильники. Прямоугольные впадины между полуарками по замыслу автора призваны зрительно облегчить свод. Однако эти впадины и тюбинговые полосы архитектор С. М. Кравец относил к недостаткам станции, так как по его мнению они вносят зрительное беспокойство.

Пол станции выложен геометрическим орнаментом мрамора. Использованы три сорта камня: желтоватый «газган», красный «салиети» и оливковый «садахло». Вдоль краёв перронов станции уложен серый гранит.

К недостаткам оформления станции можно отнести тот факт, что мозаичные панно фактически исключены из общего архитектурного ансамбля. Чтобы их рассмотреть, необходимо встать под один из куполов и задрать голову вверх. Критики также отмечали отсутствие темы Владимира Маяковского в первоначальном оформлении станции, бюст поэта там появился только после войны.
Темы мозаик (начиная от выхода к Триумфальной площади):

1. «Знамя СССР» (утрачено)
2. «Два самолёта и цветущая яблоня»
3. «Прыжок в воду парня и девушки»
4. «Плодовое дерево»
5. «Сигнальщик»
6. «Бомбардировщики днём»
7. «Парашютист»
8. «Спасская башня днём»
9. «Комбайн»
10. «Прыгун с шестом»
11. «Планёры»
12. «Парашютисты»
13. «Прыжок лыжника»
14. «Сосна»
15. «Статуя девушки с веслом»
16. «Самолёт»
17. «Бомбардировщики ночью»
18. «Дирижабль над Спасской башней ночью»
19. «Парашютист ночью»
20. «Биплан ночью»
21. «Бомбардировщики ночью»
22. «Домна»
23. «Стратостат»
24. «Авиамоделисты»
25. «Игра в волейбол»
26. «Парашютисты утром»
27. «Самолёт и портик»
28. «Монтажник-высотник»
29. «Чайки»
30. «Мать»
31. «Два самолёта»
32. «Опоры ЛЭП»
33. «Подсолнухи»
34. «Апельсины»
35. «Знамя СССР»

Вестибюли

Внешние изображения
	[www.mosmetro.ru/files/1524646415464c00162529f/mayakovskaya.swf План-схема станции]

Станция имеет два наземных вестибюля. Южный вестибюль был открыт вместе со станцией в 1938 году. Он встроен в здание Концертного зала имени П. И. Чайковского на углу Тверской и Большой Садовой улиц. Авторы вестибюля — А. Н. Душкин, Я. Г. Лихтенберг и Ю. П. Афанасьев, фасад спроектировал Д. Н. Чечулин. Архитектурное оформление вестибюля относительно скромное. В отличие от других станций второй очереди, где эскалаторы доводились до верха, на «Маяковской» к ним ведут две лестницы. Согласно проекту, машинное отделение эскалаторов было вынесено из-под здания концертного зала. Прямо за входом станции расположен широкий лестничный марш, который ведёт в промежуточный зал, облицованный «уфалеем» и освещённый светильниками бра. От первого зала под углом 90° другая лестница ведёт к подземному эскалаторному и кассовому залу. Нижний зал облицован тёмно-красной «шрошей». Потолок зала обработан квадратными кессонами, в которых за бронзовыми решётками расположены светильники. Зал соединяется со станцией трёхленточным эскалатором модели Е55Т высотой 28,7 м. С 7 ноября 1959 по 25 сентября 2005 года кассовый зал имел выход к ещё одному вестибюлю станции, встроенному в дом № 30/2 по Тверской улице. 26 сентября 2005 года выход был замурован в связи с аварийным состоянием здания.

С 26 сентября 2005 года по 15 мая 2007 года южный вестибюль станции был закрыт на реконструкцию. За это время полностью реконструирован наклонный ход с полной заменой эскалаторов на новые, модернизированные. В вестибюле произведена полная замена технического оснащения, построены новые кассы, установлены новые турникеты (типа УТ-2005), пожарная и охранная сигнализации, заменены все кабельные коммуникации, сантехника и вентиляция. Открытие ранее замурованного выхода восточной лестницы южного вестибюля после реконструкции произошло лишь 25 декабря 2013 года. Цоколь здания был при этом полностью перестроен и заменён на современные железобетонные конструкции.

2 сентября 2005 года на пересечении 1-й Тверской-Ямской улицы и 1-го Тверского-Ямского переулка открыт второй (северный) выход станции. Авторы — архитекторы Н. И. Шумаков и Г. С. Мун при участии Я. В. Мун, инженеры: Э. И. Ханукова, Д. Савельева и М. А. Белова. Планируется, что в будущем вестибюль будет встроен в здание. В его отделке использованы различные виды мрамора, нержавеющая сталь, пол выложен гранитом. В новом вестибюле находится бюст Владимира Маяковского работы А. П. Кибальникова, перенесённый из торца станционного зала. Египетские лотосовидные колонны кассового зала, напоминают колонны метро «Кропоткинская». В оформлении вестибюля принял участие известный художник Иван Лубенников. Свод кассового зала он украсил мозаиками на тему неба. Мозаичные панно окружены жёлтым фоном, похожим тетрадный лист в клеточку, где записаны цитаты из стихотворений Владимира Маяковского. Зал освещают светильники индивидуального изготовления. Необычным является сообщение вестибюля со станцией: спустившись на эскалаторе, необходимо пройти по пешеходному коридору к другому эскалатору, по которому можно подняться к платформе. Трёхленточные эскалаторы моделей Е55Т и Е25Т имеют высоту соответственно 37,2 и 8,8 метров.

Режим работы

Станция «Маяковская» открывается для входа пассажиров в 5 часов 30 минут и закрывается в 1 час ночи. Первый состав в сторону станции «Речной вокзал» отправляется в 5 часов 53 минуты 25 секунд, первый состав в сторону «Алма-Атинской» — в 5 часов 39 минут.

Согласно статистическому исследованию 1999 года, суточный пассажиропоток станции составил 53 980 человек. В марте 2002 года пассажиропоток составлял: по входу — 51 700 человек, по выходу — 44 300 человек. По данным 2005 года, пассажиропоток станции составил 48 000 человек в сутки.

Расположение

Станция Маяковская расположена на территории Тверского района Москвы на пересечении Тверской улицы и Садового кольца. Южный вестибюль имеет выход на Триумфальную площадь, к улицам Тверская, Большая Садовая и Садовая-Триумфальная. Северный вестибюль имеет выход к 1-й Тверской-Ямской, 2-й Тверской-Ямской улицам и к 1-й Тверской-Ямской переулок.

Наземный общественный транспорт

Вблизи станции «Маяковская» расположены остановки автобусов № м1, 101, 904, Б, Т3, Т10, Т39 и Н1.

Маршруты автобусов и троллейбусов (данные на 2016 год)

Автобус № м1: Улица Кравченко — Больница МПС.

Автобус № 101: Дворец спорта «Мегаспорт» — Метро «Китай-город».

Автобус № 904: 4-й мкр Митина — Метро «Китай-город».

Автобус № Б: по Садовому кольцу.

Автобус № Т3: Улица Фонвизина — Метро «Маяковская».

Автобус № Т10: Даниловская площадь — Самотёчная площадь.

Автобус № Т39: Фили — Метро «Маяковская».

Автобус № Н1 (ночной): Озёрная улица — Аэропорт Шереметьево.

Достопримечательности

Вблизи станции расположено несколько учреждений культуры. Южный вестибюль встроен в здание Концертного зала имени П. И. Чайковского. Рядом с южным выходом находится Московский академический театр сатиры (Триумфальная площадь, дом 2) и Театр имени Моссовета (Большая Садовая, дом 16). Неподалёку от северного выхода станции расположен Государственный центральный музей музыкальной культуры им. М. И. Глинки (улица Фадеева, дом 4).

• Станция «Маяковская» на почтовых марках СССР
• 1938 CPA 634.jpg

  (1938)
• Stamp 1947 1152.jpg

  (1947)

Литература

• Зверев В. Метро московское. — М.: Алгоритм, 2008. — 272 с. — ISBN 978-5-9265-0580-8.
• Зеленин М. А., Кравец С. М., Маковский В. Л. Архитектура Московского метрополитена. — М.: Гос. архитектурное изд-во академии архитектуры СССР, 1941.
• Зиновьев А. Н. Сталинское метро. Исторический путеводитель. — М., 2011. — 240 с. — ISBN 978-5-9903159-1-4.
• Кравец С. М. Архитектура Московского метрополитена имени Л. М. Кагановича. — М.: Изд-во Всесоюзной академии архитектуры, 1939. — 83 с.
• Наумов М. С., Кусый И. А. Московское метро. Путеводитель. — М.: Вокруг света, 2006. — 360 с. — ISBN 5-98652-061-0.

Ссылки

• Категория:Изображения:Маяковская (станция метро, Москва)

• [old.mosmetro.ru/stations/zamoskvoretskaya/mayakovskaya/ Официальный сайт Московского метрополитена]. Проверено 4 января 2014.
• [www.metro.ru/stations/zamoskvoretskaya/mayakovskaya/ Сайт «Московское метро»]. Проверено 4 января 2014.
• [news.metro.ru/f28.html Сайт «METRO.Фотоальбом»]. Проверено 4 января 2014.
• [www.metrowalks.ru/moscow/station-2-8 Сайт «Прогулки по метро»]. Проверено 4 января 2014.
• [wiki.nashtransport.ru/wiki/Маяковская_(станция_метро,_Москва) Сайт «Энциклопедия нашего транспорта»]. Проверено 4 января 2014.

• [metroblog.ru/post/1511/ Реконструкция станции «Маяковская» (фотографии)]. metroblog.ru. Проверено 23 марта 2013. [www.webcitation.org/6FcXZopd0 Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Маяковская (станция метро, Москва)

– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.