Ивасаки, Минэко
| Минэко Ивасаки | |
| яп. 岩崎 峰子 | |
| Имя при рождении: |
田中源 政子 |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Киото |
| Профессия: | |
| Гражданство: |
Япония |
| Псевдонимы: |
Минэко |
| Амплуа: |
татиката |
Минэко Ивасаки (яп. 岩崎 峰子 Ивасаки Минэко), урождённая Масако Танака-Минамото (яп. 田中源 政子 Танакаминамото Масако, родилась 2 ноября 1949 в Киото) — бывшая гэйко (киотоское название гейши). До ухода из профессии в 29 лет была самой высокооплачиваемой гейшей Японии. Артур Голден писал Мемуары гейши, опираясь на историю её жизни[1].
Содержание
Детство
Масако родилась в семье разорившегося аристократа Синэдзо по фамилии Танака из клана Минамото, её мать происходила из пиратского рода. Во время революции Мэйдзи предки Масако отказались переезжать в новую столицу Токио, потеряли титулы и стали простыми людьми. К моменту рождения дочери семья держала лавочку, где продавались расписанные отцом Масако кимоно. Из-за того, что Синэдзо приходилось содержать всю свою родню, семья бедствовала. Старших девочек Яэко и Кикуко родители продали в гионский домик гейш «Ивасаки окия», чтобы поправить финансовое положение, но мать Масако родила ещё девять детей. В «Ивасаки окия» затем продали ещё одну дочь — Кунико — а позже — Томико и саму Масако, которой было пять лет.
Окия
Хозяйка домика гейш по имени Оима (яп. お今) решила сделать Масако своей наследницей (яп. 跡取 атотори). Родители сперва отказывались, так как в этом случае Оима удочеряла девочку, она становилась её приёмной дочерью, но после многодневных переговоров решили позволить дочери самой выбрать свою судьбу. Кроме того, старшая сестра Яэко не выполнила долговых обязательств перед окия как гейша, поэтому родители Масако чувствовали себя виноватыми.
В окия Масако, как и все остальные гейши, получила профессиональный псевдоним — Минэко. Через некоторое время хозяйка окия выбрала Минэко «старшую сестру» (яп. お姉さん о-нэ:сан) — фактически, куратора и наставника из числа более опытных гейш. Выбор пал на Яэко — родную сестру Минэко — получившую псевдоним Яэтиё (яп. 八重千代). Яэтиё, из-за воспитания авторитарной бабушки, отличалась вздорным характером, их сотрудничество было крайне неудачным.
В шесть лет, шесть месяцев и шесть дней, согласно традиции, Минэко начала обучение традиционным танцам кё-май (яп. 京舞 кё:май, танцы в стиле Киото) школы Иноуэ, каллиграфии и игре на сямисэне, цудзуми и кото. Танцам Минэко учила сама владелица школы Иноуэ Ятиё IV (яп. 四世家元 四代目井上八千代 ёнсэй иэмото ёндаймэ иноуэ ятиё).
Танцы стали страстью Минэко, она занималась больше других учениц и показывала очень хорошие результаты. После сдачи экзаменов Минэко стала минараи (яп. 見習い, ученик, наблюдающий за учителем). Через полтора месяца должен был состояться её дебют мисэдаси, после которого Минэко стала бы майко, гейшей-ученицей. Дебют был омрачён смертью госпожи Оима.
После дебюта Минэко получила возможность посещать банкеты с клиентами о-дзасики (яп. お座敷) и старалась побывать в как можно большем количестве чайных домиков за вечер работы. Первый о-дзасики в жизни Минэко состоялся в знаменитом домике Итирики. Её талант отмечали и клиенты и случайные прохожие: она стала лицом Мияко одори ещё будучи минараи, то есть, даже не являясь официально ученицей. Со временем Минэко стала получать приглашения на банкеты со знаменитостями: она развлекала таких известных людей как Джеральд Форд, Элиа Казан, Хидэко Такаминэ, Хидэки Юкава, принц Чарльз и королева Елизавета II, Альдо Гуччи[en] и зарабатывала около 500 000 долларов в год. Однако, это стоило ей больших лишений: всего три часа сна в день, многолетняя работа без выходных и постоянные изнуряющие уроки по нескольку часов ежедневно привели к дисфункции почки. Кроме того, зависть менее успешных коллег и окружающих выливалась в преследования и физическое насилие: в подол кимоно Минэко вкалывали иголки, на неё нападали на улице.
Ивасаки смягчила других гейш, начав заказывать их вместе с собой на банкеты. Заработок для неё был не важен, так как окия Ивасаки мог позволить любые расходы. Страстью Минэко был танец, и она злилась, видя, что не может выбирать, какие танцы исполнять.
Клиентом Минэко был и Синтаро Кацу, известный актёр. Через несколько встреч он заявил, что влюблён в Минэко, и, желая избавиться от него, Минэко сказала, что сможет задуматься над его предложением лишь если он проведёт каждый вечер следующих трёх лет на одзасики. Подобное условие ставила своему жениху Оно-но Комати.
После церемонии эрикаэ, перехода из учениц в гейши, Минэко решила попробовать жить самостоятельно, вне окия. Она сняла роскошную квартиру, но вскоре поняла, что совершенно не обладает навыками самостоятельной жизни: она даже не знала, как включить газовую плиту. Через год она переехала обратно. Синтаро солгал Минэко, обещав на ней жениться, но продолжая встречаться со своей женой, поэтому они разошлись.
Закат карьеры
Получив аккредитацию школы Иноуэ и став мастером традиционного танца, Минэко ещё острее чувствовала ограничения в выборе мест выступлений (несколько театров и сцен школы), она не могла выбирать репертуар, даже аксессуары. Кроме того, за публичные выступления любого масштаба исполнителям почти ничего не платили. Минэко отчаялась жаловаться в ассоциации, регулирующие жизнь гейш, и решила открыть ночной клуб.
Однако организация жизни гейш не менялась. Минэко решила уйти в отставку, чтобы привлечь внимание к бедственному положению исполнителей. За ней последовали семьдесят других гейш, но всё остальное осталось прежним. Минэко закрыла Ивасаки окия и построила на его месте трёхэтажное здание. Часть его занимал ресторан Кунико, часть — клуб Минэко.
Спустя некоторое время она познакомилась с художником и реставратором Дзинъитиро Сато, за которого вскоре вышла замуж. Условием брака был немедленный развод в случае несчастливого союза. У пары родилась дочь Коко (Минэко зовёт её Косукэ, мужским именем).
В 2006 году Ивасаки сменила имя на омофоничное её профессиональному псевдониму Минэко (яп. 究香).
Мемуары гейши
Ивасаки — одна из гейш, которых Артур Голден интервьюировал перед написанием Мемуаров гейши. По версии Ивасаки, она согласилась говорить с Голденом при условии, что её участие будет сохранено в тайне, но Голден указал её в разделе благодарностей[2] и в нескольких интервью. После выхода книги Минэко стали угрожать за нарушение правила молчания.
Минэко почувствовала себя так, словно её предали, кроме того, Голден исказил описание жизни гейш, представив их вовлечёнными в ритуализированную проституцию[3]. Ивасаки утверждает, что продажа девственности (мидзуагэ) в Гионе никогда не практиковалась, а была только у ойран (сам Голден в ответ заявил, что Ивасаки не только признавалась, что продала свою девственность, но и называла точную сумму — миллион йен, или 500 000 фунтов стерлингов, огромная сумма для 60-х гг.[4]). Ивасаки не устраивало также то, что Саюри, главная героиня «Мемуаров», явно списана с самой Минэко, в жизни Саюри происходило множество эпизодов из жизни Минэко.
Минэко подала на Голдена в суд за разглашение личной информации и нарушение условий договора[5]. Процесс проходил в феврале 2003 года[6]. Стороны пришли к согласию: Голден выплатил Ивасаки неназванную сумму.
Настоящие мемуары гейши
Ивасаки решила опубликовать автобиографию, взамен романа Голдена, насыщенного фактическими ошибками[7]. Её книга, написанная в соавторстве с Рэнд Браун, выпущенная под названиями Geisha, a Life (Жизнь гейши) в США, Geisha of Gion (Гионская гейша) в Великобритании и «Настоящие мемуары гейши» в России, описывает её реальную жизнь. Она стала международным бестселлером.
По мотивам книги снят фильм Хана икуса[8]. Он соответствует книге в описании истории детства и юношества Минэко, но личная жизнь героини фильма сложилась иначе, чем у прототипа.
Напишите отзыв о статье "Ивасаки, Минэко"
Примечания
- ↑ Parry, Richard Lloyd. [timesonline.typepad.com/times_tokyo_weblog/2006/03/the_queen_and_t_1.html The Queen and the Geisha], Times Online (30 марта 2006). [web.archive.org/20060421172553/timesonline.typepad.com/times_tokyo_weblog/2006/03/the_queen_and_t_1.html Архивировано] из первоисточника 21 апреля 2006. Проверено 14 января 2008.
- ↑ Sims, Calvin. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9C0CE7DE1031F93AA25755C0A9679C8B63 A Geisha, a Successful Novel and a Lawsuit], New York Times (19 июня 2001). Проверено 14 января 2008.
- ↑ Weider, Tamara. [bostonphoenix.com/boston/news_features/qa/documents/02473409.htm News and Features / Remaking a Memoir], The Phoenix (10 октября 2002). Проверено 14 января 2008.
- ↑ Gilligan, Andrew. Memoirs of a real geisha ; The new film based on a bestselling book shames Japan's oldest profession, says one of today's working women of the 'flower and willow world'. Evening Standard [London (UK)] 03 Nov 2005: 33.
- ↑ Italie, Hillel. [asianweek.com/2001_05_04/news7_lawsuitofageisha.html Lawsuit of a Geisha], Asian Week (4 мая 2001). Проверено 14 января 2008.
- ↑ [www.cbc.ca/news/story/2005/11/29/geisha-premiere-051129.html Tokyo Premiere of 'Memoirs of a Geisha' Nets Mixed Reaction, Criticism], CBC News (29 ноября 2005). Проверено 14 января 2008.
- ↑ Kolsky, Alyssa. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,393813,00.html Real Geisha, Real Story], Time Magazine (25 октября 2002). Проверено 14 января 2008.
- ↑ [www.world-art.ru/cinema/cinema.php?id=19704 Ханаикуса (2007), www.world-art.ru].
Ссылки
- [www.bostonphoenix.com/boston/news_features/qa/documents/02473409.htm Remaking a memoir — A new autobiography, former geisha Mineko Iwasaki]
- [jaic.sakura.ne.jp/mineko_net/index.html Блог Минэко Ивасаки]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ивасаки, Минэко
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
