Машковский, Михаил Давыдович

Михаил Давыдович Машковский
Дата рождения:	16 февраля (1 марта) 1908(1908-03-01)
Место рождения:	Пинск, Минская губерния, Российская империя
Дата смерти:	4 июня 2002(2002-06-04) (94 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР, Россия
Научная сфера:	экспериментальная и клиническая фармакология
Место работы:	ВНИХФИ
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	академик РАМН
Альма-матер:	2-й Московский государственный медицинский институт им. Пирогова, ныне РГМУ
Научный руководитель:	профессор Владислав Иринархович Скворцов
Известен как:	автор книги «Лекарственные средства» (пособие для врачей по фармакотерапи), широко известной как «справочник Машковского», председатель Фармакопейного комитета СССР
Награды и премии:

Михаи́л Давы́дович Машко́вский (16 февраля [1 марта] 1908, Пинск — 4 июня 2002, Москва) — советский учёный, академик РАМН, один из основоположников российской фармакологии, выдающийся специалист в области создания, классификации и описания лекарственных средств и фармакотерапии; автор многократно переиздававшегося издания «Лекарственные средства (пособие по фармакотерапии для врачей)».

Биография

Михаил Давыдович Машковский родился 16 февраля [1 марта] 1908 года в уездном городе Пинске неподалёку от Бреста в семье учителя еврейской начальной школы Давида Мошковского (расстрелянного белополяками по ложному обвинению в числе группы евреев в 1919 году). В судьбе Михаила Давыдовича важную роль сыграли его братья, известные в своих областях специалисты — Яков Давидович Мошковский (1905—1939), военный и полярный лётчик, один из организаторов воздушно-десантных войск в РККА и парашютного спорта, активный участник высадки экспедиции И. Д. Папанина на Северный полюс в 1937 г., начальник первой в СССР парашютной школы, погибший при выполнении 502-го прыжка с парашютом, и Шабсай Давидович Мошковский (1895—1982) — член-корреспондент АМН СССР, крупный инфекционист и эпидемиолог, много сделавший в области изучения малярии и борьбы с этим заболеванием. В память об этих людях одной из улиц Пинска дано имя «Улица братьев Машковских».

По окончании Пинской гимназии в возрасте 19 лет Михаил Давыдович приехал в Москву, поступил на работу в мастерские 2-й Московского государственного медицинского института, а в 1929 г. поступил на учёбу на лечебно-профилактический факультет этого института, ныне РГМУ. По окончании учёбы в 1934 г. проходил действительную военную службу в НИИСИ РККА, а с 1938 г. и до последних дней жизненный путь и карьера Михаила Давыдовича Машковского были связаны со Всесоюзным научно-исследовательским химико-фармацевтическим институтом (ВНИХФИ) в Москве, в котором он прошёл трудовой путь от младшего научного сотрудника до заведующего лабораторией фармакологии.

Свыше 30 лет Михаил Давыдович был председателем Фармакопейного комитета СССР и заместителем председателя Фармакологического комитета СССР. Под его редакцией были выпущены IX и X издания Государственной фармакопеи, а также первые выпуски её XI издания. Машковский был также экспертом Всемирной организации здравоохранения по качеству лекарственных средств и изданию Международной Фармакопеи. Михаил Давыдович Машковский являлся членом редколлегий нескольких медицинских журналов, включая «Регистр лекарственных средств России», главным редактором русского издания многотомного фундаментального информационного труда «Информация о лекарственных средствах для специалистов здравоохранения», выпускаемого Фармакопейной конвенцией США.

Высокий уровень научных заслуг Михаила Давыдовича Машковского оценён избранием его действительным членом Российской академии медицинских наук (1978), почетным президентом Всесоюзного (затем Всероссийского) научного общества фармакологов, а также членом ряда зарубежных научных обществ, награждением многими государственными наградами и премиями, присвоением звания Героя Социалистического Труда (1991). Он являлся почётным президентом конгресса «Человек и лекарство».

Племянница М. Д. Машковского — детская поэтесса Эмма Эфраимовна Мошковская (1926—1981).

Хроника жизни

• 1927 — переехал в Москву и поступил на лечебно-профилактический факультет 2-го Московского государственного медицинского института, ныне РГМУ.
• 1934 — окончил институт, призван на военную службу, которую проходил в качестве научного сотрудника отдела физиологии, а затем токсикологии Военно-санитарного института Красной армии, ныне Государственный научно-исследовательский институт экстремальной медицины, полевой фармации и медицинской техники Минобороны России в московском районе Лефортово.
• 1938 — поступил на работу в лабораторию фармакологии Всесоюзного научно-исследо­ватель­ского химико-фармацевтического института (ВНИХФИ), ныне ОАО «Центр по химии лекарственных средств».
• 1939 — защитил кандидатскую диссертацию по теме «Материалы по фармакологии дыхания» с присвоением учёной степени кандидата медицинских наук.
• 1941—1946 — участвовал в Великой Отечественной войне, занимал должности армейского, а затем главного токсиколога Калининского, Юго-Западного и 3-го Украинского фронтов.
• 1946 — демобилизован из Красной Армии, вернулся на работу во ВНИХФИ.
• 1948 — защитил докторскую диссертацию по теме фармакологии алкалоидов гелиотриданового ряда с присвоением учёной степени доктора медицинских наук, возглавил лабораторию фармакологии ВНИХФИ.
• 1950 — получил учёное звание профессора.
• 1954 — первое издание справочника «Лекарственные средства», написанного Михаилом Давыдовичем Машковским.
• 1960 — избран председателем Фармакопейного комитета Минздрава СССР.
• 1961 — избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.
• 1998 — в московском кремле Президентом России Б. Н. Ельциным награждён орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
• 1999 — опубликована монография М. Д. Машковского «Лекарства XX века».

Лекарственные препараты

Михаил Давыдович Машковский автор более 500 научных работ, 120 авторских свидетельств и патентов на изобретения.

Среди лекарственных препаратов (генериков), в воссоздании которых он принимал участие: первые в СССР стимуляторы дыхания Цитизин (и его лекарственная форма Цититон), антигистаминные (антиаллергические) препараты Димедрол и Дипразин, нейролептики Аминазин и Пропазин; антидепрессанты Имипрамин и Ипразид, ноотропные средства Ацефен, Аминалон, Пирацетам; первый синтетический анальгетик Промедол, средство для ингаляционного наркоза Фторотан, современные нестероидные противовоспалительные препараты Ортофен и Ибупрофен, сердечно-сосудистые средства Клофелин, Празозин и Пармидин, местный анестетик и антиаритмик Лидокаин.

На счету учёного также оригинальные отечественные лекарственные препараты, созданные под его руководством и при его непосредственном участии в ВНИХФИ. Среди нескольких десятков таких препаратов наркотический анальгетик Промедол, холиномиметическое средство Ацеклидин, α-адреноблокатор с выраженными антисеротониновыми свойствами Тропафен, антигистаминные препараты Фенкарол и Бикарфен, бронхорасширяющий препарат Тровентол, антидепрессанты Азафен, Инказан, Пиразидол и Тетриндол, психостимуляторы Сиднофен и Сиднокарб, ганглиоблокатор Димеколин, курареподобные препараты Диплацин и Квалидил, антигипертензивный препарат Метиаприл, антиаритмик Нибентан, α-β-адреноблокатор Проксодолол.

«Справочник Машковского»

В 1942 году, в разгар Великой Отечественной войны, Государственным медицинским издательством («Медгиз»), эвакуированным в Казань, выпущена первая книга Машковского «Новые лекарственные препараты (справочник для врачей)», написанная им ещё до войны в 1939 году, и ставшая предтечей известной книги «Лекарственные средства (пособие по фармакотерапии для врачей)».

Первое издание «Лекарственных средств» вышло в 1954 году. При жизни Машковского увидело свет 14 изданий (не считая 6 стереотипных изданий). Книга ранее выходила не только в России (РСФСР), но и в Белоруссии, Узбекистане, Молдавии, а также в Украине.
15-е издание книги автор сдал в издательство незадолго до своей смерти в 2002 году (вышло в свет в 2005 году).

В настоящее время справочник «Лекарственные средства» продолжает издаваться. В 2010 году вышло 16-е обновлённое издание этой книги.

Отзывы учеников и коллег

Я много лет дружил с Михаилом Давыдовичем. Его последняя книга — книга свидетеля того, как создавалась фармакология в мире и в России. Он никогда не считал себя в этом процессе судьей, а только свидетелем и участником этого движения. Главным своим делом он считал фундаментальные исследования для создания новых ЛС. Деятельность Машковского — доказательство того, насколько на доклиническом этапе ученый должен быть эрудирован, должен понимать процесс химико-технологического взаимодействия веществ. Одно из самых замечательных его качеств — способность воспринимать новации. Как только появлялись новые методы исследований, они сразу же появлялись в лаборатории Машковского. Он был удивительно ответственным человеком, все учились у него этому, он очень ответственно относился к оценке экспериментальных данных и к прогнозам.

Я был аспирантом, когда познакомился с Машковским, и помню, как он очень внимательно меня разглядывал. Через 5 лет встретился с ним в Женеве как с представителем Фармакопейного комитета СССР. Как фармаколог, он очень быстро вошёл в работу и пользовался авторитетом. Он был всегда умеренным консерватором, критично относился к идее быстрого использования какого-либо ЛС, вслушивался в аргументы противников. Он очень тщательно готовил документацию по лекарственным средствам для Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). Имя М. Д. Машковского останется в науке на долгие годы, он остается почетным председателем Фармакопейного комитета.

— А. П. Арзамасцев

Очень важно, я полагаю, что М. Д. Машковский всегда боролся за «чистоту», за честность научной работы, а не за интересы компании-производителя ЛС. Во все времена были частыми активные предложения заменить рецептурные препараты на безрецептурные, вывести из практики определенные ЛС. Со всеми предложениями он обращался на «Вы». Машковский сформулировал основные положения по лекарственной безопасности страны. Главный труд М. Д. Машковского уникален тем, что ему удалось популярно изложить материал об условиях рационального использования ЛС, сравнительные характеристики препаратов, их механизм действия, примеры взаимодействия, возможные побочные эффекты ЛС. Справочник используют и в основном цикле медицинского и фармакологического обучения, и в постдипломном образовании, и будут использовать ещё долгие годы.

— Член-корреспондент РАМН В. П. Фисенко

Михаил Давыдович был строгим и требовательным руководителем. Это вполне относилось и к нему самому. Он не терпел никакой приблизительности, многократно повторял эксперименты, был четок до педантичности, был гениальным редактором, выверял до запятой документацию, требовал абсолютного профессионализма. У него был аналитический ум, энциклопедическая эрудиция и государственный подход к решению научных проблем. Конечно, он пользовался очень высоким личным и научным авторитетом не только во ВНИХФИ, но и среди коллег-фармакологов и медиков. Он был настоящим Учёным и достойным Гражданином своей страны.

— Профессор Г. Я. Шварц

Награды

• Герой Социалистического Труда (30 апреля 1991) — за выдающийся вклад в развитие фармакологической науки, создание высокоэффективных лекарственных средств и подготовку научных кадров
• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (11 мая 1998) — за заслуги перед государством, многолетний добросовестный труд и большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества между народами
• Орден Ленина (30 апреля 1991)
• Орден Октябрьской Революции
• Орден Отечественной войны первой и второй степени
• Орден Трудового Красного Знамени
• Орден Дружбы народов
• Орден Красной Звезды
• Орден «Знак Почёта»

Литература

• Академик М. Д. Машковский / Авт.-сост. Г. Я. Шварц. — М.: Анахарсис, 2008. — 144 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=16373 Машковский, Михаил Давыдович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.devichnik.ru/2001/11/mashkovski.phtml Академик Машковский: Не злоупотребляйте лекарствами]
• [www.mashkovsky.ru/ Онлайн-версия справочника Машковского «Лекарственные средства»]

Отрывок, характеризующий Машковский, Михаил Давыдович

– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.