Новоегипетский язык

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Новоегипетский язык
Страны:

Нового царства и Третьего переходного периода Египет

Статус:

мёртвый язык

Вымер:

ок. VIII в. до н. э

Классификация
Категория:

Языки Африки

Афразийская макросемья

Египетская семья
Письменность:

египетская (иероглифика, иератика)

См. также: Проект:Лингвистика

Новоегипетский язык — язык жителей Древнего Египта, использующий логографическое письмо, одна из стадий египетского языка. Основное распространение — периоды Нового царства и Третий переходный (ок. XIV—VIII вв. до н. э.). В российской египтологии термин предложен учёным Ю. Я. Перепелкиным[1]:1.





Периодизация

Новоегипетский язык появился в XIV веке до н. э. как разговорный вариант среднеегипетского языка. Наибольшего расцвета достиг в амарнский период, вытеснив среднеегипетский язык[2].

Памятники

На новоегипетском языке писалось очень много светской литературы, в основном — любовная лирика. Видным памятником литературы новоегипетского языка является лирическое произведение «Песни услаждения сердца»[3]. Так же, как и на протяжении всей истории Древнего Египта, была очень популярной религиозная литература. Примером памятника религиозной литературы на новоегипетском языке может служить «Гимн Атону» амарнского периода — религиозный гимн, посвящённый единому богу Атону.

Особенности письма

Новоегипетский язык отличался от других египетских языков, в основном, наличием силлабического письма. С реформами Эхнатона в языке появляется групповое письмо.

Напишите отзыв о статье "Новоегипетский язык"

Примечания

  1. Коростовцев М. А. [www.egyptology.ru/lang/Korost-Vvedenie/korost-vvedenie1.pdf Введение в египетскую филологию]. — 1963.
  2. Игорь Резько. [books.google.co.uz/books?id=etRfAwAAQBAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false 100 величайших загадок истории].
  3. [www.wayculture.ru/dones-363-1.html Новоегипетский язык. Литература.]. WayCulture. Проверено 15 марта 2015.


Отрывок, характеризующий Новоегипетский язык

[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.