Осада Корфу (1798—1799)
| Осада Корфу | |||
| Основной конфликт: Средиземноморский поход Ушакова | |||
 В. Коченков. Штурм Корфу | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
взятие Корфу штурмом | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Корфу — военная операция русско-турецкого флота против укрепившихся на острове французских войск в ходе Средиземноморского похода черноморской эскадры под командованием адмирала Ф. Ф. Ушакова.
Содержание
Предыстория
Одной из основных задач, поставленных перед объединённой русско-турецкой эскадрой Ушакова в Средиземном море, было освобождение от французов стратегически важных Ионических островов. С 1 октября[2] по 1 ноября 1798 года французские гарнизоны, потеряв 1500 убитыми, ранеными и взятыми в плен[3], были выбиты с островов Цериго, Занте, Кефалония и Санта-Мавра. Оставалось освободить самый большой и хорошо укреплённый остров архипелага — Корфу.
Укрепления острова и силы гарнизона
Город Корфу располагался на восточном побережье в центральной части острова между двумя крепостями:
- «Старой крепостью» («морской», «венецианской» или Палео Фрурио), расположенной на восточной оконечности города, отрезанной от города искусственным рвом, созданным в естественном стоке, с морской водой внизу.
- «Новой крепостью» («береговой» или Нео Фрурио) — на северо-западе от города, состоявшей из трёх отдельных укреплений, соединённых подземными переходами, чрезвычайно укреплённой и переоборудованной французами.
От новой крепости к старой по самому берегу тянулась высокая стена. Сам по себе город со стороны моря был прикрыт старой крепостью, со стороны суши — земляным валом с бастионами (форты Сан-Сальвадоре и Сан-Авраам, редут Сан-Роно (Сан-Роко)). С моря город прикрывал хорошо укреплённый остров Видо. Кроме того, в двух милях от берега располагался остров Лазаретто, который также укреплялся французами.
На Корфу французы имели следующие силы: 3 000 солдат, 650 орудий + 500 солдат и 5 артиллерийских батарей на острове Видо. В гавани находилась французская эскадра в составе 2 линейных кораблей (74-пушечного «Женере» («Женерозе») и 54-пушечного «Леандра»), 1 фрегата (32-пушечного фрегата «Ла-Брюн»), бомбардирского корабля «Ля Фример», брига и четырёх вспомогательных судов.
Командовал гарнизоном губернатор островов генерал Шабо и генеральный комиссар Дюбуа.
Осада острова
24 октября 1798 года русско-турецкая эскадра в составе 3 линейных кораблей, 3 фрегатов и ряда малых кораблей начала блокаду Корфу.
31 октября к эскадре присоединились линейный корабль «Святая Троица», 2 турецких фрегата и 1 турецкий корвет, а 9 ноября к Корфу подошли основные силы объединённого русско-турецкого флота под командованием вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова. Вскоре к ним присоединился отряд кораблей капитана 1 ранга Д. Н. Сенявина (3 линейных корабля и 3 фрегата).
Учитывая мощные укрепления острова и недостаток сил для десанта, было принято решение подвергнуть Корфу блокаде, дожидаясь подкрепления десантных сил от турок. В первый же день французы бросили свои укрепления на Лазаретто, который тут же был занят русскими и на нём была сооружена батарея.
13 ноября русские высадили на побережье Корфу небольшой десант, который, не встречая противодействия, занял небольшой городок Гуино в пяти верстах от крепости. Было выбрано место для батареи напротив форта Сан-Авраам, которая уже 16 ноября начала артиллерийский обстрел крепости.
18 ноября была установлена вторая батарея у церкви Св. Пантелеймона, откуда хорошо просматривались внешние укрепления и старая крепость. Однако через несколько дней французы организовали вылазку и захватили её, взяв в плен несколько человек. 27 ноября из бухты неудачно попытался прорваться линейный корабль «Женере».
В декабре к эскадре присоединились отряды кораблей контр-адмирала П. В. Пустошкина (74-пушечные линейные корабли «Св. Михаил» и «Симеон и Анна») и капитана 2 ранга А. А. Сорокина (фрегаты «Святой Михаил» и «Казанская Богоматерь»). Таким образом союзная эскадра насчитывала 12 линейных кораблей, 11 фрегатов и множество мелких судов.
В ночь на 26 января «Женере» (покрасив паруса в чёрный цвет) вместе с бригом предпринял ещё одну попытку прорваться из бухты, на этот раз удачную.
Продолжалось возведение береговых батарей — была восстановлена батарея на мысе Св. Пантелеймона. Ещё одна батарея возведена неподалёку от старой крепости. Кроме того, оборудовали батарею напротив форта Сан-Сальвадоре — наиболее мощного из внешних укреплений.
10 февраля на Корфу прибыли обещанные турецкие войска (около 4250 человек). Кроме того, на кораблях русской эскадры насчитывалось около 1700 морских гренадеров Черноморских и Балтийских морских батальонов. Было принято решение использовать во время штурма часть команд кораблей, которые проходили для этого соответствующую подготовку. Около 2000 солдат было получено от греков-повстанцев на острове.
Штурм 18—20 февраля 1799 года
На военном совете 17 февраля, состоявшимся на флагманском корабле «Святой Павел», был разработан план операции. Было принято решение силами корабельной артиллерии подавить береговые батареи и высадить десант на остров Видо — ключ к обороне Корфу.
Штурм Корфу начался в 7 часов утра 18 февраля 1799 года. Фрегаты «Казанская Богородица» и «Херим-Капитана» подошли на расстояние картечного выстрела и начали обстрел вражеской батареи № 1 на северо-западной оконечности острова. Линейный корабль «Мария Магдалина первая» и фрегат «Николай» начали обстрел батареи № 2. Остальные корабли (линейные корабли «Святой Павел» (капитан 1 ранга Е. П. Сарандаки), «Святой Пётр», «Захарий и Елисавета», «Богоявление Господне», «Симеон и Анна» (капитан 2 ранга К. С. Леонтович), фрегаты «Григорий Великия Армении» (капитан И. А. Шостак), «Святой Николай», «Навархия», шхуна, посыльное судно, а также два турецких корабля, пять фрегатов, корвет и канонерская лодка) начали обстрел остальных батарей острова. В результате четырёхчасового обстрела были подавлены все пять береговых батарей острова. Поддержку острову попытались оказать линейный корабль «Леандр» и фрегат «Ла-Брюн», но, получив повреждения, были вынуждены отойти под защиту батарей Корфу. В 11 часов на Видо с двух сторон был высажен десант в количестве 2160 человек. К 14.00 после двухчасового боя остров был взят. Из 800 человек, оборонявших остров, 200 человек было убито, в плен было взято 402 солдата, 20 офицеров и комендант острова бригадный генерал Пиврон. Около 150 человек удалось переплыть на Корфу. Русские потери составили 31 человек убитыми и 100 ранеными. Турки и албанцы потеряли 180 человек убитыми и ранеными.
После падения Видо ключ к Корфу был в руках Ушакова. Расположившиеся на захваченном острове русские батареи открыли огонь по укреплениям Новой и Старой крепостей. Их поддержали батареи у деревни Мандуккио и с холма Святого Пантелеймона, линейный корабль «Святая Троица», 46-пушечный фрегат «Сошествие Святого Духа» (капитан К. Константинов), акат «Святая Ирина», шебека «Макарий» и турецкий корабль, стоявший у южной части старой цитадели. На штурм бастиона Св. Рока пошли албанцы, но были отбиты. Повторный штурм русско-турецких сил заставил французов, заклепав пушки и взорвав пороховые погреба, отступить к укреплению Св. Сальвадора. Но русские ворвались в бастион на плечах отступавших и через полчаса ожесточённой рукопашной схватки также овладели им. Через некоторое время последний передовой форпост Новой крепости — укрепление Св. Авраама пал под натиском штурмующих.
На 19 февраля был назначен штурм старой и новой крепостей, но утром французы прислали парламентёров для обсуждения капитуляции. После переговоров 20 февраля 1799 года была принята почётная капитуляция. Согласно её условиям французам разрешалось покинуть остров с обещанием не участвовать в боевых действиях в течение 18 месяцев.
Итоги
В плен сдались 2931 человек (в том числе 4 генерала). Военными трофеями победителей стали: 114 мортир, 21 гаубица, 500 пушек, 5500 ружей, 37 394 бомбы, 137 тысяч ядер и т. д. В порту Корфу были захвачены линейный корабль «Леандр», фрегат «Брюне», бомбардирское судно, 2 галеры, 4 полугалеры, 3 купеческих судна и несколько других кораблей. Потери союзников составили около 298 человек убитыми и ранеными, из которых 130 русских и 168 турок и албанцев..
За этот штурм Павел I произвёл Ушакова в адмиралы и наградил бриллиантовыми знаками ордена святого Александра Невского, неаполитанский король — орденом святого Януария 1-й степени, султан — челенком — высшей наградой Турции.
Взятие Корфу завершило освобождение Ионических островов из-под власти французов, что имело большое военно-политическое значение. На освобождённых островах под временным протекторатом России и Турции была создана Республика Семи Островов, в течение нескольких лет служившая опорной базой для русской средиземноморской эскадры.
Получив известие о взятии Корфу А.В. Суворов писал[4]:
Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: Зачем не был я при Корфу, хотя бы мичманом!
В кинематографе
- Средиземноморскому походу Ф. Ф. Ушакова и осаде Корфу посвящён художественный фильм «Корабли штурмуют бастионы» (СССР, 1953, режиссёр — Михаил Ромм). В роли Ф. Ф. Ушакова — Иван Переверзев.
Напишите отзыв о статье "Осада Корфу (1798—1799)"
Примечания
Литература
- Д. А. Милютин «История войны России с Францией в царствование императора Павла I»
- Гармаш П. Е. Штурм Корфу / Ред. М. И. Хаметов.. — М.: Воениздат, 1990. — 112, [8] с. — (Героическое прошлое нашей Родины). — 25 000 экз. — ISBN 5-203-00697-0.
- [lib.ololo.cc/b/200458/read|А.Б. Широкорад. «Россия на Средиземном море»]
- [www.rusweek-corfu.ru/arhiv_ushakov.php Памятник Ф.Ушакову на о. Корфу]
- [www.rusweek-corfu.ru/arhiv_vido.php Памятный знак русским морякам штурмовавшим Корфу на о. Видо]
Отрывок, характеризующий Осада Корфу (1798—1799)
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
