Пилецкий, Витольд

Витольд Пилецкий
Witold Pilecki
Витольд Пилецкий
Дата рождения	13 мая 1901(1901-05-13)
Место рождения	Олонец, Олонецкая губерния
Дата смерти	25 мая 1948(1948-05-25) (47 лет)
Место смерти	Варшава
Принадлежность	Польша Польша
Род войск	кавалерия
Годы службы	1918—1921, 1939—1948
Звание	ротмистр
Командовал	инспектор Секретной Польской Армии, заместитель командира бригады Кедыва Армии крайовой.
Сражения/войны	Советско-польская война (1919—1921), Польская кампания (1939), Варшавское восстание (1944).
Награды и премии

Ви́тольд Пиле́цкий (польск. Witold Pilecki, псевдонимы: Witold, Druh, Roman Jezierski, Tomasz Serafiński; 13 мая 1901, Олонец, Олонецкая губерния, Российская империя — 25 мая 1948 Варшава) — ротмистр Войска Польского, деятель польского подполья, подчинённого польскому правительству в изгнании, организатор движения сопротивления в концентрационном лагере Освенцим. В Польской Народной Республике был приговорён к смертной казни по обвинению в шпионаже; приговор приведён в исполнение.

Детство и молодость

Родился в городе Олонец, Олонецкая губерния, куда его семья была сослана за участие в Польском восстании 1863 года. Происходил из польской шляхетской семьи, носящей герб Лелива.

С 1910 года проживал в Вильне, где учился в коммерческой школе. С 1914 года был членом запрещённого царскими властями харцерского движения (в 1916 основал свою группу). В 1921 году сдал экзамен на аттестат зрелости (польск. matura).

Советско-польская война (1919—1921)

В течение 1918—1921 служил в Войске Польском, сражался во время советско-польской войны. Как кавалерист участвовал в обороне Гродно. 5 августа 1920 поступил в 211 полк уланов и в его рядах участвовал в Варшавском сражении 1920 года, в бою в Рудницкой пуще и во взятии Вильнюса. Дважды награждён Крестом за доблесть.

После войны демобилизован. В 1934 имел звание подпоручика запаса со старшинством с 1 июля 1925 и 300 местом. Он оставался в списке военнообязанных в Уездном Военном Комиссариате в городе Лида с назначением в 26 Полк великопольских уланов в городе Барановичи.

Вторая мировая война

В августе 1939 он повторно мобилизован. Сражался против немцев в Польской кампании 1939 года в качестве командира взвода в эскадроне дивизионной кавалерии 19 пехотной дивизии армии «Пруссы». Последние бои его отряд провёл как партизанское подразделение. Пилецкий распустил свой взвод 17 октября 1939 года и перешёл на нелегальное положение.

Участие в подполье

После окончания Польской кампании 1939 года пробрался в Варшаву и стал одним из создателей подпольной организации «Тайная польская армия», созданной 9 ноября 1939 года под командованием Яна Влодаркевича (польск. Jan Włodarkiewicz), позже подчинённой Союзу Вооруженной Борьбы.

Добровольное заключение в концлагере Освенцим

В 1940 году Пилецкий представил командованию план проникновения в концентрационный лагерь «Освенцим». До этого времени было мало сведений о происходящем там, и о том что в Освенциме создан лагерь смерти, «Освенцим» считался скорее огромной тюрьмой новой конструкции. Требовалось изучить ситуацию в лагере. Командование одобрило план Пилецкого, он был снабжен поддельными документами. 19 сентября 1940 года во время проводимой немцами уличной облавы он добровольно сдался немцам (возле жилого корпуса на Аллее Войска Польского № 40 в Варшаве) с целью попасть в качестве узника для получения информации и проведения подпольной работы. После двухдневного заключения в Варшаве он был доставлен в этот концлагерь в ночь с 21 на 22 сентября 1940 года в составе так называемого второго варшавского транспорта, состоявшего из поляков, арестованных немцами.

Под фамилией Томаш Серафиньский (польск. Tomasz Serafiński), узник № 4859 Витольд Пилецкий был главным организатором польского подполья в лагере (существовали также группы других наций, в том числе советская). В организованной им сети, названной Пилецким «Союз военной организации» (польск. Związek Organizacji Wojskowej) состояли в частности: скульптор Ксаверий Дуниковский и лыжник Бронислав Чех. Пилецкий составлял доклады, посылаемые командованию Союза вооружённой борьбы в Варшаву и дальше на Запад. С марта 1941 года его сообщения получало польское правительство в Лондоне. Позже под его руководством в лагере тайно был построен радиопередатчик, детали для которого передавались в течение семи месяцев. Этот радиопередатчик использовали для сообщения количества приходящих в лагерь транспортных средств с заключенными, и другой важной информации. Позже передатчик был разобран, поскольку опасность его раскрытия охраной лагеря стала слишком высокой. Сообщения Пилецкого были основным источником информации об Освенциме, в том числе об истреблении заключенных-евреев, для польского Сопротивления и для сил Союзников. Однако, хотя Пилецкий планировал вооружённое освобождение лагеря, этот план был признан невыполнимым. В ноябре 1941 года он был произведён в лейтенанты приказом генерала Стефана Ровецкого. Перенёс в лагере пневмонию. В ночь на 27 апреля 1943 года Пилецкий с двумя товарищами вышел на смену в пекарне за пределами лагеря. Они разоружили охрану, забрали документы охранников, прервали телефонную связь и бежали. После побега он подготовил большой отчёт о положении в Освенциме — так называемый «Отчёт Пилецкого». Расширенная версия этого отчёта был написана им в 1945 году, но опубликована только в 2000 году.

Побег из концлагеря Освенцим; подполье и Варшавское восстание 1944 г

В ночь с 26 на 27 апреля 1943 года Пилецкому удалось совершить побег из лагеря вместе с двумя товарищами. Вдоль железной дороги они дошли до реки Сола, а потом и до Вислы, по которой они проплыли в найденной лодке. Католический священник в городке Альверня предоставил им еду и проводника. Через Тынец, окрестности города Величка и Неполомицкую пущу они пробрались в город Бохня, где скрывались в доме семьи Ожаров на улице Сондецкой. Потом они дошли до города Новы-Виснич, где Витольд Пилецкий нашёл настоящего Томаша Серафинского. Серафинский связал Пилецкого с местным отделом Армии крайовой, где Пилецкий предложил свой план атаковать концлагерь Освенцим. Однако его проект вооружённого захвата и освобождения концлагеря не получил одобрения со стороны верховного командования.

В период 1943—1944 Пилецкий служил в III отделе подразделения Кедыв Главного Командования Армии крайовой (в том числе в виде заместителя командира разведочно-информационной бригады «Камелеон»-«Еж»), участвовал в Варшавском восстании 1944 года. Вначале он сражался в качестве рядового стрелка в отряде «Варшавянка», потом командовал одним из отрядов группы «Хробры II» в т. н. «Витольдовом редуте» (польск.: Reduta Witolda) в бывшем помещении редакции газеты «Речьпосполита». В период 1944—1945 годов находился в немецком плену в Офлаге VII A Мурнау, потом — во 2-м польском корпусе в Италии. В октябре 1945 года по личному приказу генерала Владислава Андерса вернулся в Польшу с целью вести там разведывательную деятельность в пользу 2-го корпуса.

Деятельность после войны

Осенью 1945 года организовал разведывательную сеть и начал собирать информацию о положении в Польше, в том числе о солдатах Армии крайовой, заключённых в лагерях НКВД на территории Польши и ссылаемых в Советский Союз. Он получал разведданные из Министерства общественной безопасности, Министерства национальной обороны и Министерства иностранных дел.

Пилецкий игнорировал приказ генерала Владислава Андерса покинуть Польшу в связи с угрозой ареста. Он обдумывал возможность воспользоваться амнистией 1947 года, но в конце концов решил не выходить из подполья.

Процесс

Обвинение

8 мая 1947 он был арестован, подвергнут пыткам в следственном департаменте Министерства общественной безопасности под руководством полковника Юзефа Рожаньского.

3 марта 1948 года начался процесс так называемой «Группы Витольда». Пилецкий был обвинён в:

• нелегальном переходе государственной границы,
• использовании подложных документов,
• отсутствии регистрации в райвоенкомате,
• нелегальном владении оружием,
• ведении шпионской деятельности в пользу В. Андерса,
• подготовке покушения на группу чиновников Министерства общественной безопасности.

Обвинение в подготовке покушения Пилецкий решительно отверг во время процесса; относительно разведывательной деятельности, он считал её информационной деятельностью в пользу 2-го корпуса, офицером которого он по-прежнему считался. Он признал себя виновным по остальным пунктам обвинения во время процесса. Обвинение не только предъявило немало фальсифицированных материалов, но и выставило своим свидетелем бывшего заключенного Освенцима и являвшегося вместе с Пилецким одним из инициаторов создания групп Сопротивления в лагере, а в будущем – председателя совета министров Польши Юзефа Циранкевича, который отказался подтвердить роль Пилецкого в организации подполья в лагере и поддержать ходатайство о его помиловании.

Судебная коллегия

Прокурором, представлявшим обвинение Пилецкого, был майор Чеслав Лапиньский (польск. Czesław Łapiński), председателем судебной коллегии являлся подполковник Ян Хрыцковян (польск. Jan Hryckowian) (они оба — бывшие офицеры Армии крайовой), судьёй был капитан Юзеф Бодецкий (польск. Józef Bodecki). Состав судебной коллегии (один судья и один заседатель) не соответствовал законам того времени.

Приговор и казнь Витольда Пилецкого

15 мая 1948 года ротмистр был приговорён к смертной казни и вскоре казнён. Приговор был приведён в исполнение 25 мая в Мокотувской тюрьме на Раковецкой улице в Варшаве, выстрелом в затылок.

Витольд Пилецкий оставил жену, дочь и сына. Место похорон неизвестно, вероятно, останки были закопаны на свалке мусора около воинского кладбища Воинские Повонзки в Варшаве (т. н. Участок на лужке).

В Польской Народной Республике всякая информация о достижениях и судьбе Пилецкого запрещалась цензурой.

Приговоры членов группы

Вместе с ротмистром Пилецким были приговорены:
— Мариа Шелонговская (польск. Maria Szelągowska) — смертная казнь (заменена на заключение),
— Тадеуш Плужаньский (польск. Tadeusz Płużański) — дважды смертная казнь (заменена на заключение),
— Рышард Ямонт-Кживицкий (польск. Ryszard Jamontt-Krzywicki) — 8 лет заключения,
— Максимилиан Кауцкий (Maksymilian Kaucki) — 12 лет заключения,
— Витольд Ружицкий (Witold Różycki) — 15 лет заключения,
— Макарий Серадзкий (Makary Sieradzki) — пожизненное заключение,
— Ежи Новаковский (Jerzy Nowakowski) — 5 лет заключения.

Посмертная реабилитация

Главная Военная Прокуратура в 1990 году инициировала пересмотр процесса группы Витольда Пилецкого. Первоначально, заявление предусматривало реабилитацию, однако Тадеуш Плужаньский (польск. Tadeusz Płużański) добился аннулирования приговора. Объявление приговора недействительным наступило 1 октября 1990 года.

Посмертно Витольд Пилецкий был награждён Командорским крестом Ордена Возрождения Польши (1995). В 2002 году против бывшего прокурора Чеслава Лапиньского, который обвинял ротмистра в его процессе, был внесён Институтом Национальной Памяти акт обвинения. Вынесение приговора не наступило из-за смерти обвинённого в 2004 году.

30 июля 2006 президент Польши Лех Качиньский удостоил посмертно Витольда Пилецкого Ордена Белого орла.

7 мая 2008 Сенат Польши принял постановление о восстановлении в коллективной памяти поляков героической личности ротмистра Витольда Пилецкого. Этим постановлением сенаторы почтили 60-ю годовщину смерти героя Второй мировой войны.

После 1990 множество лиц и учреждений приняло участие в почтении его памяти.

В своей книге «Six Faces of Courage» британский историк профессор Майкл Фут (англ. Michael Foot) отнёс Витольда Пилецкого к числу шести самых отважных героев Второй мировой войны.

Пилецкому посвящена песня Inmate 4859 в альбоме Heroes группы Sabaton.

Общественная акция «Напомним о ротмистре»

В 2008 году польский Фонд «Paradis Judaeorum» ([michaltyrpa/.blogspot.com Fundacja Paradis Judaeorum]) проводил общественную акцию «Напомним о ротмистре» (Przypomnijmy o Rotmistrzu), целью которой было вернуть память о Витольде Пилецком. Организаторы кампании поставили задачи:

1. распространять свидетельства Пилецкого, в первую очередь — т. н. «Рапорт Витольда» из концлагеря Освенцим, написанный им в 1945 году ([witoldsreport.blogspot.com полный текст по-английски]);
2. создать полнометражный фильм, рассказывающий о судьбе «добровольца в Освенцим»;
3. установить 25 мая — день казни Витольда Пилецкого — в качестве памятного дня Европейского союза — Дня героев борьбы с тоталитаризмом.

Акция была приурочена к 60-й годовщине смерти Витольда Пилецкого, а также к 65-й годовщине его побега из концлагеря Освенцим.

Библиография

• Adam Cyra, Wiesław J. Wysocki, Oświęcim, 1997, ISBN 83-86857-27-7.
• Adam Cyra, Raport Witolda, «Biuletyn Towarzystwa Opieki nad Oświęcimiem» 1991 nr 12.
• Adam Cyra, Ochotnik do Auschwitz — Witold Pilecki 1901—1948, Oświęcim 2000. ISBN 83-912000-3-5
• Józef Garliński, Oświęcim walczący, Warszawa 1992.
• Rocznik Oficerski 1934, s. 125, 606,

См. также

• Улица ротмистра Витольда Пилецкого — в Варшаве
• Освенцим (концентрационный лагерь)

Категории в Польской Википедии

• Солдаты Армии крайовой
• Участники польской кампании 1939
• Варшавские повстанцы 1944

---

• Сталинизм в Польше
• Антикоммунистическое подполье 1944—1956
• Солдаты и деятели антикоммунистического подполья 1944—1956
• Польские жертвы сталинских репрессий
• Лица, приговорённые к смертной казни в Польше 1944—1956

Ссылки

• [www.pilecki.ipn.gov.pl Официальный сайт Института национальной памяти РП «Ротмистр Пилецки»]
• [analizyrynkowe.cal.pl/downloads.php?cat_id=1&download_id=6 Рапорт Витольда Пилецкого из Освенцима] — полный текст  (польск.)
• [witoldsreport.blogspot.com/ Рапорт Витольда Пилецкого из Освенцима]  (англ.)
• [www.diapozytyw.pl/pl/site/ludzie/witold_pilecki Биография (Diapozytyw)]
• [members.shaw.ca/escapinghell/ Konstanty Piekarski, Ucieczka z Piekła] — «Побег из ада», содержит сканы оригинальных рапортов Пилецкого из Освенцима
• [wilk.wpk.p.lodz.pl/~whatfor/biog_pilecki.htm Биография в Whatfor]
• [www.zwoje-scrolls.com/zwoje09/text02p.htm Andrzej Kobos, Witold M. Pilecki w piekle XX wieku] — Витольд Пилецкий в аду XX века.
• [ww6.tvp.pl/1238,20060117291617.strona Śmierć rotmistrza Pileckiego] — телевизионный спектакль «Смерть ротмистра Пилецкого».
• [aquarius.miks.uj.edu.pl:8080/~leb06/pilecki/index.htm Ротмистр Витольд Пилецкий]
• [michaltyrpa.blogspot.com/ Общественная акция «Напомним о Ротмистре»]

Отрывок, характеризующий Пилецкий, Витольд

– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.