Питер Блад

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Капитан Питер Блад (англ. Captain Peter Blood, исп. Don Pedro Sangre, франц. Le Sang) — вымышленный пират, главный герой серии книг Рафаэля Сабатини.

Питер Блад
Peter Blood
Создатель:

Рафаэль Сабатини

Произведения:

"Одиссея капитана Блада", "Хроника капитана Блада", "Удачи капитана Блада"

Пол:

мужской

Национальность:

ирландец

Раса:

европеец

Возраст:

33-38 лет

Дата рождения:

предположительно около 1652 года

Дата смерти:

неизвестно

Семья:

жена - Арабелла Бишоп

Дети:

неизвестно

Род занятий:

врач, военный, пират, капер, губернатор Ямайки

Роль исполняет:

Эррол Флинн, Ив Ламбрешт, Шон Флинн и др.

Питер Блад — классический образ благородного разбойника, пирата с понятиями о чести и достоинстве.





Внешность и личность

Рафаэль Сабатини в романе «Одиссея капитана Блада» дает такое описание главного героя:

Внешность Блада заслуживала внимания: он был высок, худощав и смугл, как цыган. Из-под черных бровей смотрели спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглого лица. И этот взгляд и правильной формы нос гармонировали с твёрдой, решительной складкой его губ. Он одевался во всё черное, как и подобало человеку его профессии, но на костюме его лежал отпечаток изящества, говорившего о хорошем вкусе. Все это было характерно скорее для искателя приключений, каким он прежде и был, чем для степенного медика, каким он стал сейчас. Его камзол из тонкого камлота был обшит серебряным позументом, а манжеты рубашки и жабо украшались брабантскими кружевами.

В дальнейшем описания внешности Блада повторяются у Сабатини почти дословно. Это, видимо, связано с тем, что его образ сознательно романтизируется писателем.

Необычная для ирландца внешность и безупречное знание кастильского наречия испанского языка позволяют Бладу успешно выдавать себя за испанца. Испанцам Блад был известен как дон Педро Сангре (буквальный перевод Blood на испанский Sangre — кровь), французам — ле Сан (le Sang — кровь). Герой часто выдумывает себе фамилии, если ситуация требует соблюдать инкогнито, и пользуется испанским вариантом своего личного имени Питер — Педро.

Питер Блад обладает живым умом, изобретательностью и богатым воображением, легко находит выход из сложных ситуаций и почти всегда сохраняет ледяное спокойствие, обладает значительной физической силой и ловкостью, превосходно фехтует. Он весьма склонен к иронии и самоиронии, иногда вставляет в речь латинские выражения и поэтические обороты. Питер Блад никогда не проявляет бессмысленной жестокости, он не чужд состраданию, хотя в определенных ситуациях может быть суровым и непреклонным.

Питер Блад склонен к театральности и рыцарственности. Он всегда принципиально держит своё слово, за что его даже уважают испанцы, помогает дамам, попавшим в беду, и ведёт себя как джентльмен. Находясь под видом португальца в испанских владениях, Блад рассказывал сам о себе: «Мне из личного опыта известно, что этот страшный человек, этот Блад, не чужд понятия рыцарственности. Он человек чести, хотя и пират. Этот грабитель, этот сатана в облике человека никогда не проявляет бессмысленной жестокости и всегда держит слово».

Блад — католик, однако вспоминает об этом только тогда, когда ситуация требует. Сам герой, отказываясь от идеи захватить в плен католического кардинала, говорил следующее: «Богу, конечно, известно, что я грешник, но я все-таки надеюсь, что остался сыном истинной церкви».

Питер Блад курит трубку.

Книжная биография

Питер Блад, сын ирландского врача и уроженки графства Сомерсет, родился в 1653 году. В 20 лет получил степень бакалавра медицины в дублинском колледже. Отец умер через 3 месяца после того, как узнал об этом радостном событии (мать умерла за несколько лет до этого). Питер унаследовал несколько сот фунтов стерлингов. Неутолимая жажда приключений на 11 лет оторвала его от родного очага. Блад служил у голландцев во флоте у знаменитого де Ритёра. Произведен им собственноручно в офицеры. Питер провел треть жизни в Голландии. Потом служил во французской армии. Блад провел 2 года в испанской тюрьме в качестве военнопленного (в повести «Самозванец» автор пишет, что Блад провел два года в тюрьме севильской инквизиции — подобные незначительные противоречия встречаются в текстах Сабатини). За время заключения успел настолько блестяще овладеть испанским языком, что в дальнейшем мог при желании выдать себя за уроженца Кастилии, причём сами испанцы неизменно принимали его в таких случаях за соотечественника. Выйдя из тюрьмы, поступил на службу к французам и в составе французской армии участвовал в боях на территории Голландии, оккупированной испанцами. Устав от приключений, Блад возвращается в Англию и становится практикующим врачом в г. Бриджуотер графства Сомерсет.

Книга начинается с того, что Питер Блад занимается геранью, пока горожане готовятся к сражению на стороне герцога Монмута. Блад не принимает участия в восстании, но его арестовывают за оказание медицинской помощи бунтовщику, раненному в битве при Седжмуре.

19 сентября 1685 г. судья Джордж Джефрис осуждает его на одном из «кровавых ассизов» на основании статьи закона: «если кто-то, хотя бы и не участвовавший в мятеже против короля, сознательно принимает, укрывает и поддерживает мятежника, то этот человек является таким же предателем, как и тот, кто имел в руках оружие». Блада приговорили к казни через повешение, однако по чисто финансовым причинам король Англии Яков II решает отправить повстанцев в Вест-Индию для продажи в рабство. На острове Барбадос полковник Бишоп по просьбе своей племянницы покупает Блада для работы на сахарных плантациях, но позднее он находит более выгодным использовать его медицинские познания, по которым, как оказалось, он превосходит местных врачей.

Питер Блад знакомится с племянницей своего хозяина Арабеллой Бишоп и влюбляется в неё. Девушка тоже испытывает к нему некоторый интерес, однако их отношения нельзя назвать гармоничными. Питер Блад и Арабелла встречались и разговаривали всего несколько раз, причем однажды Блад нечаянно оскорбил её.

Питер Блад уже давно замышляет побег и с помощью двух других врачей Бриджтауна, которые были не прочь избавиться от него, так как он уменьшал их практику, покупает лодку для побега. Но именно в день побега Блада вызывают к губернатору, страдающему подагрой. Побег откладывается. Когда испанцы нападают на Бриджтаун, Блад с группой каторжников (в том числе бывшим шкипером Джереми Питтом, одноглазым гигантом Эдвардом (Недом) Волверстоном, Натаниэлем Хагторпом, а также бывшим старшиной второй статьи Николасом Дайком и канониром Недом Оглом, служившими в Королевском военно-морском флоте) совершает побег, захватывает испанский корабль и становится одним из самых успешных пиратов Карибского моря, внушающих испанцам ужас и ненависть.

Главными врагами Блада являются его бывший хозяин полковник Бишоп и дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес — брат дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес — умершего капитана корабля «Синко Льягас», впоследствии переименованного в «Арабеллу» (по имени возлюбленной Блада).

Во время своих морских путешествий Блад не переставал думать об Арабелле. Он опасался, что девушка будет считать его обыкновенным разбойником и преступником. Его страхи были не напрасны: когда Блад и Арабелла случайно встретились на борту захваченного корсарами испанского корабля, она, ревнуя его к дочке губернатора Тортуги, которую он некогда спас, произнесла фразу, которая очень ранила капитана: «Среди моих знакомых нет воров и пиратов». Расставшись на такой ноте с Арабеллой и вернувшись на Тортугу, Блад несколько месяцев пребывал в апатии и постоянно пил. Эта долговременная депрессия едва не положила конец его карьере флибустьера, но потом Блад заинтересовался предложением, которое ему сделал барон де Ривароль, и поступил на службу к королю Франции.

Де Ривароль организовал грабительский рейд на Картахену, в котором Бладу пришлось поневоле участвовать, хотя он намеревался покончить с пиратством навсегда. Позже де Ривароль сбежал, обманув Блада и не поделившись добычей.

После Славной революции начинается война между Англией и Францией. Бладу становится известно, что Ривароль собирается напасть на Ямайку (где находится Арабелла). Полковник Бишоп не исполнил свой долг губернатора и покинул остров вместе с эскадрой, надеясь поймать Блада. Тем самым он подверг Порт-Ройял большой опасности. Питер Блад вступает в бой с превосходящими силами барона де Ривароля и одерживает победу, хотя и огромной ценой: гибнет около трети корсаров, в том числе Хагторп, и флагманское судно Блада «Арабелла» погибает.

В Англии сменился монарх и политические осужденные были амнистированы, ссылка Блада заканчивается, и за помощь в спасении английской колонии он назначается её губернатором. По просьбе Арабеллы Блад решает пощадить полковника Бишопа, которому грозит казнь за оставление колонии в опасности. Сразу же после этого они признаются друг другу в любви. В книге содержится намек на то, что Питер Блад и Арабелла Бишоп всё же поженились.

Прототипы

Хотя Блад — литературный образ, исторический пласт романа в целом соотнесен с реальными событиями. Восставшие сторонники Монмута действительно были проданы в рабство, как и описывается в книге; а смена политического курса Англии после Славной революции 1688 г. была использована как возможность реабилитировать своего героя.

Образ Питера Блада и его история восходят к биографии нескольких людей: Генри Моргана, Томаса Блада и Генри Питмана — врача, действительно пострадавшего из-за восстания Монмута, проданного в рабство на Барбадосе, бежавшего и схваченного пиратами. Однако в отличие от литературного героя Питман не примкнул к ним, а вернулся в Англию, где написал знаменитую книгу о своих приключениях.

Список романов

Вторая и третья книги представляют собой не сиквелы, а, скорее, сборники рассказов, относящихся ко времени пиратской карьеры капитана Блада. Действие всех рассказов происходит во время, охваченное в первом романе, хотя Сабатини ошибочно датирует одну из историй 1690-м годом (несмотря на то, что конец пиратства Блада относится к концу 1689 г.).

  • Другие авторы:
    • Виноградова Т. — «Дети капитана Блада».
    • Попов Михаил — «Илиада капитана Блада».
    • Дивов Олег — «Мы идем на Кюрасао».

Список экранизаций

Другие адаптации

  • Captain Blood: A Swashbuckler Is Born (2005) — документальный фильм о капитане Бладе и Эрроле Флинне.
  • Captain Blood. Full Cast Audio production (2006) The Colonial Radio Theatre on the Air. Released by Blackstone Audio.
  • Captain Blood: The Legacy, a five-issue sepia-toned comic adaptation of the novel by Matt Shepherd and Mike Shoyket (2009, SLG Comics).
  • "Мы идём на Кюрасао" Олега Дивова (2006) представляет собой альтернативный вариант событий, предшествовавших пиратству Питера Блада.

Игры

Напишите отзыв о статье "Питер Блад"

Ссылки

  • [sabatini.clan.su/publ/4-1-0-12 Высказывания капитана Блада]

См. также


Отрывок, характеризующий Питер Блад

– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.