Праздники в Токио
Поделись знанием:
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
Токио — место проведения многих мацури (яп. 祭, фестивалей). Самые крупные — Санно-мацури в Хиэ-дзиндзя (яп. 日枝神社, святилище Хиэ) и Сандзя-мацури в Асакуса-дзиндзя (яп. 浅草神社, святилище Асакуса). Раз в два года в мае в Токио проводится Канда-мацури, во время которого тысячи людей собираются посмотреть на парад богато украшенных повозок. В последнюю субботу июля над рекой Сумида запускают фейерверки; за этим наблюдает до миллиона зрителей. Весной зацветает сакура, и толпы японцев идут на ханами в парк Уэно, парк Инокасира и Синдзюку-гёэн (яп. 新宿御苑, императорский сад Синдзюку).
| Название фестиваля | Место проведения | Описание | Время |
|---|---|---|---|
| Бункё-цуцудзи-мацури[1] | Бункё (святилище Нэдзу) | фестиваль азалий | с апреля по май |
| Фудзи-мацури | Кото (святилище Камэйдо-тэндзин) | фестиваль глициний (японской) | с апреля по май |
| Хинодэ мацури[2] | Оме (святилище Митакэ) | фестиваль восхода Солнца | 8 мая |
| Катия-мацури[3] | Кото (святилище Катори) | фестиваль в честь молитвы Фудзивары Хидэсато о победе над мятежным Тайрой-но Масакадо. В день проведения фестиваля Хидэсато совершил подношение в виде лука и стрел в честь победы в сражении. Во время проведения Катия-мацури подношение победоносной стрелы (яп. 勝矢 катия) повторяют, затем следует военный парад | 5 мая |
| Канда-мацури[4] | Тиёда (святилище Канда мёдзин) | Канда-мацури — один из трёх главных фестивалей Токио, его проводят с периода Эдо. Кульминация мацури — парад, в котором участвуют добровольцы, несущие двести переносных святынь | Май |
| Тэнно-мацури[5] | Синагава (святилища Синагава и Эбара-дзиндзя) | Включает небольшой каппа-мацури | начало июня |
| Кифунэ-мацури | О́та (святилище Кифунэ) | в промежутке с марта по май | |
| Кураями-мацури | Футю (Окунитама) | Фестиваль чёрной ночи | в промежутке с марта по май |
| Весенний праздник храма Мэйдзи | Сибуя (храм Мэйдзи) | в промежутке с марта по май | |
| Осафунами тайсай | Сэтагая (храм Тамагава дайси) | включает ритуал хождения по песку | в промежутке с марта по май |
| Сандзя-мацури | Тайто (Асакуса-дзиндзя) | фестиваль проводится в честь троих мужчин, нашедших статую богини Каннон, рядом с которой в Асакусе был основан храм Сэнсо-дзи. Сандзя-мацури — один из трёх крупнейших фестивалей в Токио. Известен парадом микоси, музыкантов и танцоров | Третьи выходные мая |
| Сиси-мацури | Тосима (святилище Нагасаки) | фестиваль львиного танца | в промежутке с марта по май |
| Такиги но | Минато (Дзодзё-дзи) | ночное представление Но на открытом воздухе при свете факелов | в промежутке с марта по май |
| Яёй-мацури | Тайто (у Сэнсо-дзи) | организатор фестиваля — Управление пожарной охраной Токио | в промежутке с марта по май |
| Коэндзи-ава-одори | Коэндзи | Токийский вариант танцевального фестиваля Ава-одори с Токусимы | в промежутке с июня по август |
| Асакуса-самба-мацури | в промежутке с июня по август | ||
| Сумидагава-ханаби-тайкай | река Сумида | в промежутке с июня по август | |
| Фейерверки над Токийским заливом | в промежутке с июня по август | ||
| Фейерверки Дзингу | в промежутке с июня по август | ||
| Фукагава-хатиман-мацури | Фукагава | в промежутке с июня по август | |
| Токио-дзидай-мацури | Асакуса | фестиваль истории Токио (не путать с Киотосским фестивалем Дзидай-мацури) | 3 ноября |
| О-эсики | Икэгами хоммондзи | 11—13 октября | |
| Хацумодэ | Храм Мэйдзи, сэнсо-дзи и другие крупные храмы и святилища | новогоднее посещение храмов | с декабря по февраль |
| Дэдзомэ-сики | смотровая площадка | парад пожарных | в промежутке с декабря по февраль |
| Сэцубун | крупные храмы | в промежутке с декабря по февраль |
Напишите отзыв о статье "Праздники в Токио"
Примечания
- ↑ [www.asiarooms.com/travel-guide/japan/tokyo/tokyo-festivals-&-events/bunkyo-tsutsuji-matsuri.html Bunkyo Tsutsuji Matsuri, Tokyo, Bunkyo Tsutsuji Matsuri Festival, Celebrating Bunkyo Tsutsuji Matsuri Festival in Tokyo, Tokyo Festivals & Events in the Month of April, Tokyo Festivals & Events, Events in Tokyo, Festivals in Tokyo]
- ↑ [books.google.com/books?id=0ZRwse7B95gC&pg=PA100&dq=%22Hinode+Matsuri%22&ie=ISO-8859-1&sig=yVBRZUnBkNMgZiaHiz4LF4jr1LU Day Walks Near Tokyo - Google Books]
- ↑ [www.tourism.metro.tokyo.jp/english/s_event/search.php?=&=&andor=and&endday=&endmon=&page=9&pagenum=10&startday=&startmon=&word=festival Tokyo Tourism Info/www.kanko.metro.tokyo.jp]
- ↑ [www.tourism.metro.tokyo.jp/english/topics/030508/3.html Kanda Matsuri (Kanda Festival)]
- ↑ [www.tourism.metro.tokyo.jp/english/tourists/spot/area_spot/area_spot/area_spot15_2.html Shinagawa-ku 1]
Отрывок, характеризующий Праздники в Токио
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
