Прауссова, Зофия

Зофия Прауссова
польск. Zofia Praussowa
Имя при рождении:	Зофия Кулеша
Дата рождения:	3 сентября 1878(1878-09-03)
Место рождения:	Будзов
Дата смерти:	17 января 1945(1945-01-17) (66 лет)
Место смерти:	Освенцим
Гражданство:	Польша Польша
Партия:	Польская социалистическая партия, Польская социалистическая партия — Прежняя революционная фракция, Союз вооружённой борьбы
Основные идеи:	социализм, патриотизм
Отец:	Александр Кулеша
Мать:	Эмилия Кулеша (Рогозиньская)
Супруг:	Ксаверий Праусс
Дети:	Ядвига Прауссова, Ева Прауссова

Зофия Прауссова (польск. Zofia Praussowa; 3 сентября 1878, Будзов — 17 января 1945, Освенцим) — польская социалистка, политическая и общественная деятельница. Участница борьбы за независимость Польши, сторонница Юзефа Пилсудского. Активистка ППС, ППС—Революционная фракция и ППС—Прежняя революционная фракция. Инспектор охраны труда, депутат сейма Второй Речи Посполитой. Видная деятельница польского феминистского движения. Участница Сопротивления в период немецкой оккупации. После ареста гестапо — заключённая нацистских концлагерей, погибла в Освенциме.

Подполье, аресты, эмиграция

Родилась в семье землевладельца. Училась в гимназиях Ченстохова и Казани. В 1904 окончила Бестужевские курсы в Санкт-Петербурге. По образованию — математик.

С 1899 примкнула к ППС, с 1904 — член партийной боевой группы. Помогала Юзефу Пилсудскому в побеге из тюрьмы.

Впервые арестована в 1905, за распространение листовок против призыва поляков в армию Российской империи. Была приговорена к ссылке, бежала, снова арестована, заключена в тюрьму Павяк, затем выслана за границу. В 1907—1911 изучала математику в Сорбонне.

Вернувшись в Польшу, работала школьной учительницей в Закопане. При расколе ППС вступила в радикальную ППС—Революционная фракция. В период Первой мировой войны занималась в Ченстохове набором бойцов в Польские легионы Пилсудского.

В польской политике

С осени 1918 поступила на курсы охраны труда, организованные ведомством Францишека Сокаля. После завершения курсов, в независимой Польше, стала инспектором труда. Развила на этом направлении большую активность, пользовалась высоким авторитетом в рабочей среде. В 1921 инициировала протесты против правительственных планов переподчинения инспекции труда министерству внутренних дел.

В 1922 возглавила варшавскую инспекцию труда. Тогда же была выбрана в сейм от ППС. Состояла в парламентском комитете по труду и социальной защите. Участвовала в разработке трудового законодательства, особое внимание уделяла вопросам труда женщин и молодёжи. В 1919—1935 — депутат городского совета Варшавы.

Состояла в Центральном исполнительном комитете ППС и в руководстве феминистской организации Женский прогрессивный политический клуб. Редактировала издание женского отдела ППС Głos Kobiet и социалистический еженедельник Trybuna.

В 1928 вновь избрана в сейм от ППС. В том же году партия раскололась на противников авторитарного режима Санации (большинство ППС) и сторонников маршала Пилсудского. Социалисты-пилсудчики во главе с Раймундом Яворовским и Енджеем Морачевским создали свою партию ППС—Прежняя революционная фракция, в которую вступила и Зофия Прауссова. После этого ещё более десятилетия оставалась в активной политике.

В движении Сопротивления

После нападения нацистской Германии на Польшу Зофия Прауссова примкнула к Союзу вооружённой борьбы, состояла в Армии Крайовой. 10 ноября 1942 была арестована гестапо, отправлена в тюрьму Павяк, оттуда в концлагерь Майданек, затем в Освенцим.

Зофия Прауссова умерла в Освенциме незадолго до прихода советских войск.

Семья и традиция

Муж Зофии Прауссовой — Ксаверий Праусс — был социалистом-подпольщиком, служил в Первой бригаде Пилсудского, занимал пост министра по делам вероисповеданий и просвещения в правительстве Енджея Морачевского.

Зофия Прауссова имела двух дочерей — Ядвигу и Еву. Ева Праусс-Плоская во время войны была бойцом Армии Крайовой, руководила женской диверсионной группой. Её муж Станислав Плоский — зять Зофии Прауссовой — тоже был участником Сопротивления, офицером Армии Крайовой.

Внучка Зофии Прауссовой — Зофия Ромашевская, дочь Евы и Станислава Плоских — активистка Комитета защиты рабочих и профсоюза Солидарность, была женой сенатора Збигнева Ромашевского. Её дочь Агнешка Ромашевская-Гузы — правнучка Зофии Прауссовой — вице-председатель Союза польских журналистов, жена первого председателя Независимого союза студентов Ярослава Гузы.

См. также

• Зофия Морачевская
• Констанция Яворовская

Отрывок, характеризующий Прауссова, Зофия

Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.