Польская социалистическая партия

«Польская социалистическая партия»
Дата основания:	23 ноября 1892 / 15 ноября 1987
Дата роспуска:	1948
Идеология:	Социализм, социал-демократия, прометеизм
Партийная печать:	«Robotnik» / «Nowy Robotnik»
Персоналии:	члены партии в категории (55 чел.)

К:Политические партии, основанные в 1892 году

По́льская социалисти́ческая па́ртия (По́льская па́ртия социалистов, ППС, польск. Polska Partia Socjalistyczna, PPS) — польская партия, существовавшая в 1892—1948 годах.

История

В 1892 году в Париже состоялся съезд четырёх польских социалистических групп (II Пролетариат, Союз польских рабочих, Zjednoczenie Robotnicze и Gmina Narodowo-Socjalistyczna) на котором был образован Заграничный союз польских социалистов.

В 1893 году на конспиративном съезде в Польше была образована Польская социалистическая партия. Центральным пунктом программы ППС было создание независимой польской республики. В том же году в Берлине польскими эмигрантами была оформлена ППС в Пруссии. Из ППС почти сразу после создания выделилось интернационалистское крыло — Социал-демократия королевства Польши и Литвы, которое считало более важной целью социальную революцию, а не независимость Польши.

В 1900 году от ППС откололась группа Л. Кульчицкого, действовавшая под названием ППС—Пролетариат. На 9-м съезде ППС (ноябрь 1906 года, Вена) партия раскололась на две фракции: ППС—левица приняла интернационалистическую платформу, ППС—революционная фракция во главе с Юзефом Пилсудским стала придерживаться националистических идей.

Первоначально партия не признавала террора, но в 1904 года она впервые применила террористические акты в Варшаве против российской администрации, войск и полиции. Через несколько месяцев на VII съезде партии террор был признан официальной тактикой борьбы с врагами польского народа и включен в Программу партии. Была создана Боевая организация ППС. Боевики организации совершали экспроприации, убийства полицейских и чиновников, террористические акты. Известными активистами Боевой организации были, в частности, Валерий Славек, Казимеж Пужак, Раймунд Яворовский, Юзеф Локетек, Юзеф Квятек, Болеслав Бергер.

13 ноября 1904 года на Гржибовской площади Варшавы произошли ожесточённые столкновения между полицией и боевой группой ППС во главе с Болеславом Бергером — первая вооружённая акция в Царстве Польском после восстания 1863 года.

19 апреля и 8 мая 1906 ППС осуществила покушения на пользовавшегося всеобщей ненавистью и.о. генерал-губернатора Калиша полковника Ф.А.Келлера - первое покушение не удалось (Келлер поймал бомбу на лету и она не взорвалась), в результате второго Келлер был тяжело ранен.

2 (15) августа 1906 года террористы ППС совершили нападения на полицейские и военные патрули одновременно в разных частях Варшавы, убив 50 солдат и полицейских и ранив вдвое больше. Этот день получил название «Кровавая среда».

В Галиции была учреждена школа для боевиков, в которой члены ППС готовились к исполнению террористических актов. С 1909 года ППС—революционная фракция приняла старое название ППС. Во время первой мировой войны некоторые члены ППС (революционная фракция) участвовали в создании польских легионов, воевавших на стороне Австро-Венгрии против России.

ППС—левица во время Первой мировой войны провозглашала пацифизм, затем в декабре 1918 года она соединилась с СДКПиЛ, создав Коммунистическую рабочую партию Польши.

В апреле 1919 года на XVI (объединительном) съезде ППС в Кракове в Польскую социалистическую партию вошли другие течения польской социал-демократии: Польская социалистическая партия (революционная фракция), Польская социалистическая партия в Пруссии и Польская социал-демократическая партия Галиции и Силезии-Цешина.

В 1918 году ППС участвовала в создании независимого Польского государства. ППС не выступила против войны Польши с Советской Россией. В июле 1920 года во время советского контрнаступления вошла в состав коалиционного правительства В. Витоса, в мае 1926 года поддержала государственный переворот Пилсудского. Возражая против этого, левая фракция вновь отделилась, создав партию под историческим названием ППС—левица (существовала 1926—1931 гг.).

В ноябре 1926 года ППС отказалась от сотрудничества с «санационным» режимом и перешла в оппозицию. Небольшая группа партийных деятелей во главе с Раймундом Яворовским, которые по-прежнему поддерживали Пилсудского, вышла из ППС и создала отдельную партию под названием ППС-Прежняя революционная фракция (существовала 1928—1939 гг.).

Во время Второй мировой войны и немецкой оккупации ППС работала в подполье как Польская социалистическая партия — Свобода, Равенство, Независимость (лидеры — Казимеж Пужак, Зигмунт Заремба, Тадеуш Штурм де Штрем, Болеслав Дратва, Томаш Арцишевский). В сентябре 1944 года ППС во время XXV съезда в Люблине) вошла в коалиционное правительство, управляемое коммунистами, в котором премьер-министрами были деятели ППС: Эдвард Осубка-Моравский (1944-1947 гг.) и Юзеф Циранкевич (1947—1948 гг.).

15—20 декабря 1948 года ППС объединилась с коммунистической Польской рабочей партией в ПОРП.

Параллельно существовала ППС в эмиграции (продолжение Заграничного комитета ППС), которая действовала в Западной Европе до 1990 года. Представители этой партии входили в «правительство Польши в изгнании», премьер-министрами которого были члены ППС Томаш Арцишевский (1944—1947 гг.), Тадеуш Томашевский (1949—1950 гг.), Альфред Урбанский (1972—1976 гг.).

В Польше ППС вновь возродилась в ноябре 1987 года под руководством левого диссидента Яна Юзефа Липского. В 1990 году произошло соединение с эмиграционной ППС. Партия была в коалиции с СДЛС с 1992—1999 гг.

Литература

• PPS 1892—1992 / Roman Stefanowski. — Warszawa: Książka i Prasa, 1992. — 204 с. ISBN 83-900401-3-1

См. также

• Боевая организация ППС
• Заграничный комитет ППС
• ППС в Пруссии
• ППС—демократическая революция
• ППС—Оппозиция
• ППС—Пролетариат
• ППС—революционная фракция
• ППС—Прежняя революционная фракция
• Рабочая милиция Варшавы (1921—1939)
• Польская социалистическая партия — Свобода, Равенство, Независимость
• Рабочая милиция PPS—WRN

Отрывок, характеризующий Польская социалистическая партия

Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!