Сейлор Мун (персонаж)

Сейлор Мун
セーラームーン
Вечная Сейлор Мун
Произведение	«Сейлор Мун»
Появление	(см. ниже)
Сэйю	(см. ниже)
Информация
Прозвище	Усаги Цукино Сейлор Мун Принцесса Серенити Новая Королева Серенити Супер Сейлор Мун Вечная Сейлор Мун Принцесса Сейлор Мун Сейлор Космос
Группа крови	0 (I)
Возраст	14<br- 16 Приблизительно 1 000 как нео-королева Серенити
Рост	1 м 50см
Дата рождения	30 июня (Рак)
Род занятий	Школьница, «борец за добро и справедливость»
Навыки	Атаки, относящиеся к свету (особенно лунному) и любви. Силы исцеления.
Формирование	Воины в матросках
Родственники	Мать, домохозяйка; отец, редактор журнала; брат Шинго, школьник; дочь Малышка
Есть в манге	Есть
Есть в аниме	Есть

Сейлор Мун (яп. セーラームーン Сэ:ра: Му:н) — персонаж в метасерии «Сейлор Мун» и главная героиня франчайза. Её имя — Усаги Цукино (яп. 月野 うさぎ Цукино Усаги, — или Банни Цукино в переводе). Беззаботная школьница, которая может превращаться в де-факто лидера основных героинь сериала, воинов в матросках.

Из-за популярности произведений во многих странах и её необычной и многократно копированной — прически оданго, она стала одной из самых узнаваемых и канонических аниме-персонажей во всём мире.

Её парень на протяжении большей части серии, Мамору Тиба, зовёт её нежным прозвищем «Усако» (что является уменьшительной формой, суффикс -ко значит «ребенок»).

Профиль

Метасерия представляет Усаги Цукино как школьницу, живущую в XX веке в Токио. Она изначально изображена как добросердечная девушка, но ленивая и плакса, предпочитающая жить жизнью обычной земной девочки-подростка. Но при этом она продолжает сражаться со злом из её прошлой жизни и защищать Землю с помощью Серебряного кристалла, как борец за добро и справедливость, Сейлор Мун, что и составляет основной конфликт во всех произведениях серии.

Её приключения начинаются, когда по пути в школу она спасает кошку, над которой издеваются соседские дети (в манге она наступает на эту кошку). Позже кошка заявляется в её комнату и представляется Луной. С этого момента она становится наставником (англ.) для Сейлор Мун. Луна даёт Усаги магическую брошь, которая помогает ей трансформироваться в Сейлор Мун — «борца за добро и справедливость». Луна также рассказывает, что существуют другие воины, которых надо найти, также как и их принцессу. Несмотря на то, что в начале Усаги изображена как «вынужденный герой» (в аниме её часто приходится спасать Такседо Маску), но с ходом времени она становится уверенней в себе и опытней, хотя все равно временами опять становится плаксой.

Усаги живёт в Адзабу Дзюбан (реальный район в Токио) вместе со своей матерью Икуко Цукино, отцом Кэндзи Цукино и братом Шинго Цукино. Члены семьи Усаги названы в честь членов семьи создателя произведения, Наоко Такэути. Среди сейлор воинов только Усаги и Минако Аино живут в традиционной полной семье. Усаги также единственная, о ком известно, что она не единственный ребёнок в семье.

Усаги не очень хорошо учится в школе, хотя скорее всего, что это из-за боязни получить плохую оценку и лени, а не настоящей нелюбви к школе. Например, занимаясь, она легко сдает школьные экзамены. Она часто изображается персонажем, которые лучше знаком с гуманитарными науками, а не точными, так например, вопрос о том, по какой причине падали яблоки с деревьев у Ньютона ставит её в тупик.

Усаги встречается с парнем по имени Мамору Джиба. Отношения между ними являются важной частью жизни Усаги, так же как и сюжета сериала. Любовь помогает Усаги пройти через многие испытания. После многих испытаний Мамору становится парнем Усаги, и они встречаются довольно долгое время в течение сериала.

В конце первой сюжетной арки произведений раскрывается самый главный секрет Сейлор Мун: она осознаёт, что является переродившейся принцессой Серенити, наследной принцессой Серебряного Тысячелетия. Во второй арке также становится известно, что в будущем у неё и Мамору будет дочь — Малышка. Усаги также станет правительницей Земли, известной как нео-королева Серенити в XXX веке.

Усаги любит всё сладкое, она обожает пирожки настолько, что Такэути перечисляет их среди её хобби, а её любимый предмет в школе — домохозяйство. Также известно, что она не любит морковь, хотя в аниме она ест её, и имеет ужасные оценки по английскому языку и математике. Кроме того, что она настоящий друг, Усаги просто великолепно умеет соглашаться с людьми или устраивать истерики, чтобы получить то, что она хочет. Она боится стоматологов и призраков, а её мечта — стать невестой. Усаги любит кроликов и кошек, а её любимые цвета — розовый и белый. Также видимо она является членом клуба манга-художников в школе, хотя уровень её навыков варьируется сильно, если смотреть аниме. Её рост 150 сантиметров.

В манге и аниме Мамору дает Усаги прозвище «Оданго» (в разных вариантах перевода - «голова с шишками», «голова-данго»), в связи с её причёской. В начале это всегда сопровождается суффиксом «-атама», значащим «голова», но со временем он пропадает. Сначала Усаги ненавидит это имя, но по мере сближения с Мамору оно становится знаком симпатии. Другие важные в жизни Усаги «мужчины»: Харука и Сэйя, — также переняли привычку использовать это имя. При демонстрации аниме на русском Мамору вместо этого использует эпитет «круглолицая», а Сэйя — «куколка».

Различия между версиями

Усаги часто кажется нелогичной из версии в версию. В манге она изначально была плаксой, но быстро набралась опыта и начала сама принимать решения. В аниме же Усаги никогда не принимает важных решений.

Аниме обычно изображает её более неуравновешенной. Она часто пререкается с Малышкой, прося Мамору купить ей что-либо, или совершенно по-детски ссорится с Рэй и с Минако. С ходом сериала Усаги взрослеет и меняется, но намного слабее, чем в манге, исключая события последних серий каждой сюжетной арки.

Усаги в игровом сериале мало отличается от себя же в аниме и манге. Она выглядит более открытой и легко заводит друзей, что сразу же противопоставляет её остальным воинам, так как все они в разной степени являются одиночками. Она редко использует официальные обращения, и обращается ко всем «[имя]-тян», что является очень неформальным обращением, допустимым лишь между близкими людьми. Она даже дразнит Ами, за то что та продолжает называть её «Цукино-сан», то есть довольно формально, говоря что это как будто они не друзья. Каждый раз, когда появляется новый воин Усаги старается подружиться с ним, несмотря на то, что все они сопротивляются. Под влиянием Усаги другие воины начинают осознавать, что вместе они сильнее, чем по одиночке. Также Усаги обычно пытается увлечь своими интересами тех, с кем она подружилась.

Формы

Первое появление
Форма	Манга	Аниме	Дорама
Усаги Цукино	Акт 1	Серия 1	Акт 1
Сейлор Мун	Акт 1	Серия 1	Акт 1
Принцесса Серенити	Акт 9	Серия 34	Акт 25
Принцесса Сейлор Мун	--	--	Акт 36
Нео-королева Серенити	Акт 16	Серия 68	--
Супер Сейлор Мун	Акт 30	Серия 111	--
Вечная Сейлор Мун	Акт 42	Серия 167	--

Как персонаж с несколькими реинкарнациями, особыми силами, трансформациями и долгим временем жизни, растянутым между эрой Серебряного Тысячелетия и 30-м веком, по ходу серии Усаги получает разные формы и псевдонимы. Иногда случалось, что встречались разные инкарнации и формы Сейлор Мун.

Встреча форм и инкарнаций	Названия	Произведения о Сейлор Мун
Врата времени и 30 век	Нео-королева Серенити и Сейлор Мун	манга Акт 23, аниме арка «Будущее»
Гибель Земли	Принцесса Сейлор Мун и Усаги Цукино	финал телевизионного фильма
Галактический котёл	Сейлор Космос и Вечная Сейлор Мун

Сейлор Мун

В метасерии личность Усаги как воина, Сейлор Мун, называют «борцом за добро и справедливость» и однажды «воином тайны». Её форма, в которой изначально преобладали синий и красный или тёмно-розовый с мотивом полумесяца, постепенно меняется и в ней появляется больше розового и жёлтого, а также начинает преобладать мотив из сердечек.

Названия атак Сейлор Мун вертятся вокруг луны, любви, танца и света. В начале она не уверена в своих силах и другим приходится вытаскивать её из неприятностей, но позже она полностью принимает свои способности.

Становясь сильнее, Сейлор Мун получает новые силы, а в ключевые моменты меняется её внешний вид и титул, чтобы отразить это. Первый раз она меняется в третьей сюжетной арке — 30 акт манги и 111 серия аниме — когда она получает Святой Грааль и становится Супер Сейлор Мун. Её униформа становится более украшенной и её силы возрастают; сначала она не может принять эту форму без Грааля и слабеет, когда её эффект проходит. Ближе к концу третьей арки она принимает эту форму, используя кристал самого чистого сердца и силы других воинов после уничтожения Грааля. Позже в 34 акте манги (128 серия аниме) сила Пегаса дает ей возможность трансформировать без всего.

Сейлор Мун получает свою третью форму в конце четвёртой сюжетной арки (в 41 акте манги Мечта и 168 серии аниме). Сила других воинов превращает её в Вечную Сейлор Мун, о ком Диана говорит, что она ближе всего по силе к нео-королеве Серенити. Её униформа ещё более радикально меняется — самое значимое, что у неё появляются две пары ангельских крыльев за спиной. Они заменяют её обычный бант сзади. В манге Вечная Сейлор Мун использует Серебряный Лунный кристалл (эволюционировавшую форму Серебряного кристалла) для атак. В аниме же название у кристалла не меняется. Также имеет истинное звездное семя и кристал святого грааля

Принцесса Серенити

Принцесса Серенити (яп. プリンセス・セレニティ Пуринсэссу Сэрэнити) жила в Лунном королевстве во времена Серебряного Тысячелетия, она дочь королевы Серенити, правившей Серебряным Тысячелетием. Телохранителями и лучшими друзьями принцессы Серенити были Сейлор Меркурий, Сейлор Марс, Сейлор Юпитер и Сейлор Венера, которые являлись принцессами своих планет, но жили на Луне.

Принцесса Серенити часто посещала Землю, чтобы увидеть настоящую зелень, несмотря на то, что это было запрещено. Во время одного из своих визитов, она встретила наследного принца Земли Эндимиона, и они влюбились друг в друга.

Во время атаки на Лунное королевство принц Эндимион погиб, защищая Серенити. В манге она с горя совершила самоубийство, тогда как в аниме королева Металия убила их обоих. Мать Серенити, королева, смогла запечатать зло, вызвавшее атаку, но почти все погибли. Перед своей собственной смертью королева воспользовалась силой Серебряного кристалла, чтобы дать своей дочери и другим ещё один шанс в жизни, надеясь, что в этот раз Серенити и Эндимион смогут жить счастливо вместе. В игровом сериале принцесса Серенити сама уничтожила Лунное королевство после смерти Эндимиона.

В любом случае Серенити переродилась как Усаги Цукино в XX веке. Усаги иногда во время событий серии становится принцессой Серенити, часто в важные моменты, когда требуется больше силы, чем есть у Сейлор Мун. Усаги узнает о том, что она принцесса в 9 акте манги, 34 серии аниме или 25 акте телесериала.

В манге пока Такэути рисовала саму Усаги с белыми, жёлтыми или даже розовыми волосами, Серенити же всегда была среброволосой. В аниме оба персонажа всегда блондинки. Прическа обычно и выдает, что принцессой является Усаги, ещё до того, как сюжет раскрывает этот факт.

В критические моменты у Усаги в форме Серенити появляются ангельские крылья. Это происходит в финальных битвах четвёртого и пятого сезонов аниме.

Имя Серенити основано на имени богини из древнегреческая мифологии Селены, которая была влюблена в юношу Эндимиона. На японском имя звучит как "Сэрэ: нэ: " («セレーネー»).

Принцесса Сейлор Мун

В таком виде персонаж появляется только в игровом телесериале. Она является комбинацией принцессы Серенити и Сейлор Мун, появляющейся перед зрителями, когда Усаги оказывается «захвачена» духом себя прошлой. Первый раз она появляется после того, как королева Погибель уводит Мамору, беря в заложники ситэнно. В молчаливом бешенстве Сейлор Мун становится Принцессой Сейлор Мун и останавливает Погибель своим мечом.

Принцесса Сейлор Мун — не то же самое что Усаги, потому что она не проявляет интереса к судьбе ситэнно (как минимум Нефрита) и к Мамору она обращается только как «Эндимион» вместо того, чтобы использовать его имя. Она также постоянно сердита, и стремится сжечь все на своем пути.

Принцесса Сейлор Мун сообщает Усаги во время их внутреннего диалога, что она может даже разрушить Землю, если Эндимион когда-либо покинет её, а позже она даже вызывает своих собственных слуг, чтобы сражаться с друзьями. Усаги пытается подавить её силу из страха, что она уничтожит мир, что и случается в конце дорамы. Её внутренний конфликт играет важную роль во второй части сериала.

У принцессы Сейлор Мун также есть меч, который также превращается в арфу с невидимыми струнами. Она играет на ней в печали, думая о своем потерянном принце, и может использовать её, чтобы лечить людей и Землю. Используя меч непосредственно как оружие, принцесса Сейлор Мун может отражать вражеские атаки и высвободить силы разрушительных атак. Она также обладает способностями к левитации и может телепортироваться.

Как и для всех уникальных персонажей телесериала, дизайн её костюма был разработан лично Наоко Такэути. В её сейлор костюме детали более проработаны, чем в матроске Сейлор Мун, и включает жемчуг на перчатках и кружево на юбке.

Нео-королева Серенити

Во второй сюжетной арке становится известно, что Усаги, как Серенити, станет царствующей королевой нового Серебряного Тысячелетия, называемого Кристальным Токио, которое существует в XXX веке. Впервые она показана в этой форме в 16 акте манги и 68 серии аниме. Усаги узнает, что ей будет дан титул «Властительницы Земли», а Мамору станет королём Эндимионом вместе с ней. В аниме упоминается, что она станет нео-королевой после второго ледникового периода, но подробности этого неизвестны. Эта её инкарнация намного взрослее, чем настоящая Усаги, хотя временами её прежний характер даёт о себе знать: в 104 серии она пишет письмо в настоящее, где она почти не использует кандзи, в 146 серии Диана упоминает, что король и королева иногда притворяются заболевшими, чтобы не выполнять свои обязанности, также письма от неё Малышке подписаны рисунками её или иногда Эндимиона, а не именем.

По словам Дианы нео-королева Серенити самая могущественная форма Усаги. В манге нео-королева говорит внутренним воинам из настоящего, что, став королевой, она потеряла свои силы как воин. Несмотря на то, что теперь она не превращается в Сейлор Мун, её силы очень велики. Сейлор Уран и Нептун называют её «Мессией мира» или «Истинным Мессией», противостоящей Мессии Безмолвия, Мистресс Найн.

Она носит новую версию платья, которое носила как принцесса, с наплечниками и бо́льшим бантом сзади, чем у принцессы. В манге платье нео-королевы Серенити такое же, как у её прошлой формы. Она также носит корону и новые сережки. Полумесяц всегда виден на её лбу, как и в форме принцессы.

В аниме и манге эта форма единственная, которую Малышка признаёт своей матерью, тогда как Усаги из настоящего воспринимается скорее как старшая сестра.

Способности

Чтобы превратиться, ей надо воспользоваться специальным предметом (обычно брошью) и прокричать ключевую фразу, активирующую устройство. Для её первого превращения команда: «Лунная призма, дай мне силу!» (англ. Moon Prism Power, Make-up!). У неё появляется новая последовательность трансформации в каждой из сюжетных арок. Сначала команда меняется, отражая тот факт, что она стала сильнее и получила новый предмет для превращения, на «Moon Crystal Power» и позже «Moon Cosmic Power». Чтобы превратится в Супер Сейлор Мун, ей нужно быть уже в форме воина и использовать дополнительный предмет (называемый Holy Chalice/Rainbow Moon Cálice) также как и команду «Crisis, make-up!», но в аниме это со временем подрывает её силы. В четвёртой сюжетной арке она получает возможность превращаться сразу в Супер Сейлор Мун с помощью Moon Crisis, и в пятой сюжетной арке становится Вечной Сейлор Мун с помощью Silver Moon Crystal Power в манге или Moon Eternal в аниме (и один раз в манге).

Большая часть заставок трансформации её в Сейлор Мун включают использование сияющих красных или розовых лент, появляющихся из её броши и создающих её униформу. Перья и крылья также фигурируют в некоторых последовательностях, особенно при превращении в Вечную Сейлор Мун. Когда она детрансформируется, ленты исчезают и возвращаются назад в её брошь. Обычно одежда, в которой она была до трансформации, возвращается, но если её детрансформация была вынужденной, она может остаться обнаженной с множеством лент вокруг её тела. У неё также есть ручка трансформации, которая позволяет надеть костюм любого человека, произнеся «Moon Power!» Она часто используется в первой сюжетной арке, но потом лишь упоминается мельком в третьей.

Как главная героиня и лидер команды Сейлор Мун обладает особыми силами. Их список включает в себя Sailor Moon Kick и Sailor Body Attack, также как при возможности использует заколки для атаки. В самой первой её битве она плачет в ужасе и красные заколки в её оданго могут создавать звуковые волны, нанося повреждения врагу. Они также могут быть использованы, чтобы слышать удаленные звуки, хотя это редко используется.

В большинстве своих атак она использует магию. Во всех версиях метасерии она может снимать свою диадему и превращать её в метаемое оружие, становящееся первой выученной ею атакой. В аниме она демонстрирует способность контролировать направление полета диадемы, и однажды она увеличивает его в размерах и окружает ей врагов, обездвиживая. В манге усиление тиары позволяет ей атаковать Moon Twilight Flash, тогда как в телесериале эта атака требует предмет, называемый Лунной палочкой и она является её основной атакой, хотя временами она использует цепочные атаки без названия. В манге и аниме она использует Лунную палочку только для Moon Healing Escalation, чтобы возвращать превращенных в демонов людей назад в их нормальное состояние; Луна говорит в аниме, что этот предмет принадлежит лидеру воинов. В дораме она может лечить людей без всяких заклинаний. Жезл создан в манге из любви принцессы Серенити и принца Эндимиона, а в аниме он был вручен Сейлор Мун королевой Серенити. Монстры кричат: «Cleansing!» В манге она использует его однажды вместе с Малышкой. Moon Gorgeous Meditation, Использует Moon Kaleidoscope, который в манге был куплен Мамору и улучшен Пегасом, в аниме он достался прямо от Пегаса. В манге и фильме SuperS это двойная атака с Сейлор Малышкой. Монстр кричит: «Stage out!»'.

Некоторые атаки случаются лишь раз в критических ситуациях; часто постоянно используемые в аниме силы в манге мелькали лишь раз. В аниме Сейлор Мун использует команду для превращения в битве против короля Металии и позже, обращая сестер Аякаши в обычных женщин. Она произносит Moon Cosmic Power, когда сражается с Фараоном 90,

Временно Сейлор Мун может получить силы от других воинов, как демонстрируется в кульминации «Sailor Moon R movie» и несколько раз в аниме. Также она часто атакует вместе со своей будущей дочерью, Сейлор Малышкой, и, в критичные моменты, может получить силы и от кого-то другого, например, Луны, королевы Серенити, самой себя из будущего, Мамору, Чиби-Чиби.

Самым важным же предметом в арсенале Сейлор Мун является Серебряный кристалл, являющийся «священным камнем» Серебряного Тысячелетия..

Разработка персонажа

Изначально все пять героинь «Сейлор Мун» имели сильно различающиеся костюмы. Но в итоге было решено, что их костюмы будут основаны на одной теме. Концепция костюма Сейлор Мун была ближе всех к итоговой. Изначально в нём были небольшие отличия, например другие цвета, и ленты вокруг перчаток и сапог. Также она носила маску, которая исчезла в манге после нескольких первых глав. Эти детали костюма Сейлор Мун есть в ранних набросках, вместе с пистолетом и плащом.

Прическа Усаги связана с «хорошей приметой» художницы; в колледже Такэути делала себе причёску оданго перед сложными экзаменами или занятиями. В первых набросках волосы Сейлор Мун были розовыми. В середине разработки Такэути планировала сделать персонажа блондинкой в обычном виде, а при превращении в воина цвет волос менялся бы на серебряный, но её редактор сказал, что серебряные волосы будут смотреться слишком бледно на обложке.

Из всех персонажей характер Усаги наиболее схож с характером самой Такэути на момент создания «Сейлор Мун».

Определенные детали характера Усаги выбраны символично — например, её астрологический знак, Рак, относящийся в астрологии к Луне. В отношении популярного японского верования, её группа крови даётся как O, означая дружелюбие, оптимизм и беззаботность.

Кандзи фамилии Усаги переводятся как «луна» (яп. 月 цуки) и «поле» (яп. 野 но). Её имя записано на хирагане (яп. うさぎ усаги) и его значение неочевидно, но само слово означает «кролик», что часто обыгрывается в серии, даже в её прическе и на её вещах. Полностью её имя построено как игра слов, так как слог «но» определяется притяжательный падеж в японском языке, так что её имя также звучит, как и «Лунный заяц». В японском фольклоре есть упоминания о кролике, которого можно увидеть на лице Луны. При переводе на другие языки во многих случаях использовалось имя Банни (англ. bunny — кролик), чтобы отразить эту игру слов. В том числе компанией 2х2 телемаркет для первых 3-х сезонов аниме. «Усаги» не является распространённым именем в Японии.

Имя принцессы тоже содержит намёк на Луну: при прочтении как «Селенити» — от Селены, богини луны в греческой мифологии, влюбившейся в смертного пастуха Эндимиона, либо как «Серенити» — от лат. Mare Serenitatis, моря Ясности, на Луне. Оба варианта имени на японском звучат как seɽeneti.

Популярность

Шейла Роуз Браунинг описывает Сейлор Мун как «одного из самых популярных и известных персонажей манги в Японии». В октябре 2009 года Сейлор Мун заняла 9 место в рейтинге «25 лучших аниме-персонажей всех времён» сайта IGN.com

• Образ Сейлор Мун был не раз использован и в произведениях других авторов. Например, пародией на Сейлор Мун является героиня «Рубак» Амелия Вил Тесла Сейрун, часто повторяющая позы и слова воина в матроске.
• В юмористической повести Андрея Белянина «Сестрёнка из преисподней» племянница главного героя воображает себя Сейлор Мун и отправляется «бороться за добро и справедливость».

Актрисы

В аниме Усаги озвучивала Котоно Мицуиси, использовавшая более высокий голос, чем обычно. При записи первых серий Мицуиси приходилось морально готовить себя к роли Усаги. Пока Мицуиси вырезали аппендикс, на съемках в 44-50 сериях вместо неё озвучивала персонажа Каэ Араки. В новой версии аниме, Sailor Moon Crystal, Котоно Мицуиси вернулась к озвучанию Усаги, став единственной в составе сейю, кто участвовал и в первой, и во второй аниме-экранизации манги.

В мюзиклах роль Усаги исполняли шестеро актрис: Анза Оояма, Фумина Хара, Миюки Канбэ, Марина Куроки, Оокубо Сатоми и Номото Хотару. Мюзиклы часто делятся на «стадии» в зависимости от того, какая актриса исполняет роль Сейлор Мун.

В «Pretty Guardian Sailor Moon» роль Усаги исполняет Мию Саваи, также играющую роль и королевы Серенити в Special Act.

Отрывок, характеризующий Сейлор Мун (персонаж)

Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.