Смуда, Францишек

Францишек Смуда
Общая информация
Родился	22 июня 1948(1948-06-22) (75 лет) Любомя, Польша
Гражданство	Польша
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1962—1967	Уния Рацибуж
1967—1969	Одра
Клубная карьера*
1970	Сталь
1970—1971	Пяст
1971—1974	Вистала Гарфилд
1975	Хартфорд Байсентенниалс	20 (3)
1975—1977	Легия	33 (0)
1978	Окленд Стомперс	13 (0)
1978	Лос-Анджелес Ацтекс	10 (0)
1978	Сан-Хосе Эртквейкс	2 (0)
1979—1981	Гройтер
1982	ВфР Кобург
Тренерская карьера
1983	ВфР Кобург
1984—1987	АСВ Форт
1988	ФК Херцогенаурах
1989	Алтай
1992	Коньяспор
1993	Венделштайн
1993—1995	Сталь
1995—1998	Видзев
1998—1999	Висла Краков
1999—2001	Легия
2001—2002	Висла Краков
2002	Видзев
2002—2003	Пиотроцовья
2003—2004	Видзев
2004	Омония
2005	Одра
2005—2006	Заглембе
2006—2009	Лех
2009	Заглембе
2009—2012	Польша
2013	Ян Регенсбург
2013—2015	Висла Краков
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Франци́шек Сму́да (польск. Franciszek Smuda, произношение [franˈt͡ɕiʂɛk ˈsmuda]; родился 22 июня 1948 года в Любоме, Польша) — польский футболист. Главный тренер национальной сборной Польши (2009—2012).

Ранние годы

Францишек Смуда родился в 22 июня 1948 года, в семье поляков, которые раньше были гражданами Германской империи (″Reichsdeutsche″), в Любоме.

Карьера игрока

Как игрок, Смуда в основном выступал на позиции защитника. Он начинал свою карьеру в «Уния Рацибуж». Позже Францишек перешёл в «Одра».

Его дебют в Чемпионате Польши по футболу за «Сталь» пришёлся на сезон 1970-71. Смуда также играл за «Пяст», затем на некоторое время переехал в США, играя за «Вистала Гарфилд» и за клуб NASL «Хартфорд Байсентенниалс».

В 1975 Смуда вернулся в Польшу, чтобы играть за «Легию».

В 1978 вернулся в США, где играл за три других клуба.

Заканчивал свою игровую карьеру Францишек в Германии, где, далее, и начал свою тренерскую карьеру.

Тренерская карьера

Он начал свою тренерскую карьеру успешно в низших лигах Германии. Затем в конце 1980-х годов работал в Турции. Смуда тренировал «Алтай» и «Коньяспор» в общей сложности 4 года. В 1993 году Францишек вернулся в Польшу, чтобы помочь спасти «Сталь» от вылета, что ему удалось.

«Видзев»

В мае 1995 года Смуда был назначен главным тренером «Видзев», где закончил сезон на втором месте сразу после «Легии» в сезоне 1994/1995. В следующем сезоне его команда не проиграла ни одного матча, что позволило Видзеву участвовать в квалификации Лиги чемпионов в сезоне 1996/1997. В плей-офф Смуда одолел чемпиона Дании и попал в групповой турнир, где ему достались сложные соперники «Атлетико Мадрид», «Боруссия» (Дортмунд) и «Стяуа». «Видзев» занял 3-е место в группе. Команде из Лодзи вновь смогла повторить свой подвиг и одержала победу в Экстракласса. В следующем сезоны перспективы были менее радужными, они продали часть своих ключевых игроков и вылетели в отборе Лиги чемпионов. «Видзев» закончил в том сезоне на 4-м месте и не пробился в еврокубки. Вскоре после этого, Смуда перешёл в «Вислу», где имел успех. Он вернётся в «Видзев» на короткое время в 2002 и 2003—2004 годах во время кризиса клуба из Лодзи.

«Висла Краков»

После обретения популярности и значимости, Смуда был назначен главным тренером «Вислы» в конце сезона 1997/1998. Его целью было создать команду, которая добьётся успеха не только в Польше, но и в еврокубках. В следующем сезоне ему удалось выиграть Чемпионат Польши, однако Висла была отстранена от участия в европейских турнирах из-за фаната кинувшего нож в Дино Баджо во время матча Кубка УЕФА против «Пармы». В сентябре 1999 года Смуда был отстранён от должности за проигрыш в одном матче. В июне 2001 года он был вновь нанят, после того как «Висла» проиграла «Легии». Он не смог переиграть «Барселону» в 3-м квалификационном раунде Лиги чемпионов. После поражений от «Легии» и «Полонии» в марте 2002 года он был заменён на Хенрика Касперчака.

«Легия»

После увольнения из «Вислы» в сентябре 1999 года, Смуда был приглашён в «Легию». Тем не менее, он не завоевал ни одного трофея и не выходил в еврокубки. После поражения 0:4 от «Заглембе» в марте 2001 года Францишек был уволен.

«Лех»

В мае 2006 года Смуда стал главным тренером «Леха», после слияния с ФК «Амика». Он привёл клуб к шестому месту в сезоне 2006/2007 и к четвёртому в следующем. В сезоне 2008/2009 «Леху» удалось стать зимнем чемпионом, но серия ничьих в весенней части чемпионата привели клуб к 3 месту по итогам сезона. Его контракт с клубом не был продлён.

Другие клубы

Смуде также удалось потренировать «Пиотроцовью Пётркув-Трыбунальский» из Польши и кипрскую «Омонию». Он также был кандидатом на пост главного тренера национальной сборной Габона. С 2004 года был тренером в Чемпионате Польши. Францишек помог клубу «Одра» избежать вылета. Через год он закончил на третьем месте с «Заглембе» и заработал место в Кубке УЕФА на следующий сезон. После нескольких сезонов в клубе «Лех», Смуда вернулся в «Заглембе» в августе 2009 года.

Национальная сборная Польши

Польские СМИ неоднократно предлагали Францишека Смуду в качестве кандидата на пост главного тренера сборной Польши. После отставки Антония Пехничека в 1997 году он был близок к тому, чтобы занять эту должность, однако должность получил Януш Вуйцик. Осенью 1999 года после отставки Вуйцика он снова мог стать главным тренером сборной. Но Смуда был не в состоянии стать временным тренером, потому что у него были контрактные обязательства перед «Легией», новым тренером стал Ежи Энгель. Его имя ещё раз всплыло после плохого выступления национальной сборной на Чемпионате мира 2006 под руководством Павела Янаса.

29 октября 2009 года Смуда был выбран в качестве нового главного тренера сборной Польши. Смуда руководил сборной на домашнем для поляков Евро-2012. Сборная Польши заняла лишь четвертое место в группе, сыграв вничью два первых матча с Грецией и Россией, а потом проиграв решающий матч чешской сборной. 19 июня 2012 года было объявлено, что Смуда покинет пост главного тренера сборной в конце августа по истечении срока своего контракта.

Ссылки

• [franciszeksmuda.pl/ Официальный сайт] (польск.)
• [www.nasljerseys.com/Players/S/Smuda.Franz.htm Статистика в NASL] (англ.)
• [www.mackolik.com/Antrenor/1819/Franciszek-Smuda Францишек Смуда на mackolik.com] (англ.)

Отрывок, характеризующий Смуда, Францишек

В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.