Союз немецкой молодёжи
| Союз немецкой молодёжи | |
| нем. Bund Deutscher Jugend | |
| Идеология: | |
|---|---|
| Этническая принадлежность: | |
| Лидеры: | |
| Активна в: | |
| Дата формирования: | |
| Дата роспуска: | |
| Союзники: | |
| Противники: | |
| Крупные акции: |
агитация, демонстрации, прямое действие |
Союз немецкой молодёжи (нем. Bund Deutscher Jugend) — западногерманская крайне правая антикоммунистическая организация 1950—1953 годов. Проводил антикоммунистическую и антисоветскую агитацию, акции прямого действия, имел подпольное военизированное крыло. Поддерживался и финансировался спецслужбами США на случай военного конфликта с СССР. Запрещён властями ФРГ как антиконституционная организация.
Содержание
Идеология антикоммунистического сопротивления
Инициатором создания выступил 29-летний медик и журналист Пауль Лют[1]. Во время Второй мировой войны Лют был военврачом в вермахте. В 1945—1947 состоял в КПГ, по некоторым оценкам, проводил в компартии политическую разведку[2]. К началу 1950-х Пауль Лют открыто занял крайне антикоммунистические и антисоветские позиции.
23 июня 1950 года он учредил во Франкфурте-на-Майне Союз немецкой молодёжи (BDJ). Задачей Союза было объявлено «сопротивление большевизму», борьба против коммунистического тоталитаризма и советской экспансии.
Программа Союза немецкой молодёжи была изложена в манифесте Пауля Люта Bürger und Partisan. Über den Widerstand gestern, heute und morgen — Гражданин и партизан. О сопротивлении вчера, сегодня и завтра[3]. Положение в мире с 1939 года Лют характеризовал как оборонительную войну свободы против тоталитаризма. Опасность он усматривал не только в прямом нападении Советского Союза, но и в тайных операциях советских спецслужб, в распространении политического влияния коммунистов. Лют подчёркивал необходимость и эффективность сопротивления: «В конечном счёте диктатура всегда терпит поражение».
Идеология BDJ в общем и целом оставалась в рамках традиционного правого мировоззрения. Однако жёсткость антикоммунистической позиции, наличие военизированного крыла, конспиративный характер деятельности, ориентация на прямое действие, обращение к радикальной молодёжи позволяло отнести Союз к ультраправым организациям.
Организационная структура
В организационной деятельности BDJ активно применялся опыт традиционных немецких молодёжных союзов, особенно Вандерфогель. Организация строилась по «двухэтажному принципу» сочетания легальных и подпольных групп. При этом в легальных структурах состояла преимущественно молодёжь, подпольем руководили люди среднего возраста.
Многим активистам было от 14 до 18 лет. В то же время в руководящий состав привлекались опытные военные и политические организаторы. Предпочтение отдавалось бывшим офицерам вермахта и Ваффен-СС[4] функционерам НСДАП и иногда КПГ — в равной мере имеющим навыки централизованного управления военизированными структурами[5].
Организационная структура BDJ включала территориальные организации (Бавария, Франкония, Нижняя Саксония, Северный Рейн-Вестфалия, Гамбург, Бремен, Гессен, Шлезвиг-Гольштейн, Рейнланд-Пфальц, Баден-Вюртемберг) и функциональные отделы (политический, социальный, организационный, молодёжный). Численность BDJ к 1951 году превысила 17 тысяч человек.
Особое место занимало силовое подразделение — Technischer Dienst («Техническая служба»). Его организатором стал бывший гауптштурмфюрер СС, впоследствии агент франкфуртской полиции и британской разведки Ганс Отто. Его помощниками являлись Рихард Топп и бывший лейтенант люфтваффе Эрхард Петерс[6]. Видную роль в руководстве играли предприниматели Фридрих Карл Клефф, Рудольф Радермахер, Отто Рейдорф.
Политическая активность
На «легальном этаже» BDJ вёл активную антикоммунистическую и антисоветскую агитацию, издавал соответствующие материалы. При этом Союз резко критиковал неонацистов, в частности Социалистическую имперскую партию Отто Ремера, за их выступления против США и НАТО. Пауль Лют и его соратники отмечали общие тоталитарные черты нацизма и большевизма, совпадение политических интересов неонацистских организаций и Советского Союза.
В то же время неофашистские взгляды были характерны для многих активистов[7]. В формировании BDJ участвовал Клаус Барбье.
Организация устраивала публичные акции, спортивные соревнования, музыкальные концерты. Часто под предлогом такого рода мероприятий создавались военно-тренировочные лагеря. Активисты интенсивно занимались расклеиванием плакатов, листовок, стикеров. Количество плакатов превышало 200 тысяч, количество листовок достигало почти 2,5 миллионов. В частности, разоблачительные листовки («Я — предатель») наклеивались на коммерческие объекты «буржуазных криптокоммунистов» — предпринимателей, поддерживающих КПГ[8].
Общенациональный резонанс получили франкфуртские события 31 мая — 2 июня 1952 года. Активисты BDJ вступили в столкновения с полицией. Были арестованы десять человек, в том числе Фридхельм Буссе.
Деятельность BDJ обратила на себя внимание американской администрации в Германии во главе с Джоном Макклоем. Интерес проявили спецслужбы США — ЦРУ и Корпус контрразведки. Организация стала рассматриваться как перспективный элемент европейской антикоммунистической и антисоветской сети, которая впоследствии оформилась в систему Гладио. Особое значение придавалось BDJ в контексте Корейской войны, когда военное столкновение с СССР в Европе считалось реальной перспективой. При таком развитии событий на базе BDJ предполагалось создать антисоветское партизанское движение[9].
Расследование и запрет
Федеральная служба защиты конституции Германии с подозрением относилась к деятельности BDJ. Непосредственной опасности не виделось, но в программе и акциях Союза усматривались признаки правого радикализма.
Осенью 1952 спецслужба и полиция начали плотное расследование. Ганс Отто дал под протокол показания о наличии подпольной военизированной структуры. В ходе проведённых обысков в помещениях BDJ было обнаружено оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, крупные денежные суммы и «чёрный список» из примерно 40 политиков, подлежащих ликвидации за «потворство коммунизму» (в этом списке были видные социал-демократы Герберт Венер и Эрих Олленхауэр)[10]. Было также установлено, что финансирование поступало по каналам американских спецслужб, от американских фирм (в частности, The Coca-Cola Company) и от находившихся под американским влиянием немецких промышленников.
7 января 1953 BDJ был официально запрещён. Несколько руководящих активистов, в том числе Пауль Лют, подверглись кратковременным арестам. Правительство Конрада Аденауэра продемонстрировало, что не намерено допускать противозаконных действий даже антикоммунистического характера[11].
См. также
Напишите отзыв о статье "Союз немецкой молодёжи"
Примечания
- ↑ [portal.dnb.de/opac/mvb/cover.htm?isbn=978-3-8258-1243-0 Paul Lüth : (1921—1986). Eine Bioergographie; unter besonderer Berücksichtigung seines Beitrages für die theoretische und praktische Medizin / Ute Balmaceda-Harmelink]
- ↑ Erich Schmidt-Eenboom, Ulrich Stoll. Die Partisanen der NATO: Stay-Behind-Organisationen in Deutschland 1946—1991. Ch. Links Verlag, 2015.
- ↑ Paul Egon Heinrich Lüth. Bürger und Partisan. Üuber den Widerstand gestern, heute und morgen. Frankfurt am Main, Parma-Edition [©1951].
- ↑ [www.antifainfoblatt.de/artikel/geheimdienste-und-antikommunistische-%C2%BBpartisanen%C2%AB-der-brd Geheimdienste und antikommunistische »Partisanen« in der BRD]
- ↑ Ernst Nolte. Deutschland und der Kalte Krieg. Klett-Cotta, Stuttgart, 1996.
- ↑ Deborah Kisatsky. Ohio State University Press, 2005.
- ↑ [www.zeit.de/1952/43/kleiner-partisan-armer-partisan Kleiner Partisan, armer Partisan…]
- ↑ [www.buecher.de/shop/parlament/entstehung-und-entwicklung-des-rechtsextremismus-in-der-bundesrepublik/dudek-peter-jaschke-hans-gerd/products_products/detail/prod_id/25046653/ Entstehung und Entwicklung des Rechtsextremismus in der Bundesrepublik]
- ↑ [www.apabiz.de/archiv/material/Profile/BDJ.htm Bund Deutscher Jugend (BDJ)]
- ↑ [operation-gladio.net/lcprowl Operation Gladio. LCPROWL Project]
- ↑ [vkrizis.ru/obschestvo/korichnevyy-ogon-gorit-pod-nemeckoy-zemley/ Коричневый огонь горит под немецкой землей]
Отрывок, характеризующий Союз немецкой молодёжи
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
