Союз освобождения Украины

«Союз освобождения Украины»
«Союз (Спiлка) визволення України»
Лидер:	Александр Скоропись-Иолтуховский, Юлиан (Марьян) Меленевский
Дата основания:	август 1914
Дата роспуска:	18 апреля (1 мая) 1918
Штаб-квартира:	Львов, Вена, Берлин
Идеология:	украинский национализм, сепаратизм
Союзники и блоки:	Австро-Венгрия, Германия, Болгария, Турция
Партийная печать:	«Вісник Спілки Визволення України»

К:Политические партии, основанные в 1914 году

Сою́з освобожде́ния Украи́ны, СОУ (укр. Союз (Спiлка) Визволення України, СВУ, нем. Bund zur Befreiung der Ukraine) (1914—1918) — украинская политическая организация, созданная в начале Первой мировой войны при содействии министерства иностранных дел Австро-Венгрии политическими эмигрантами из Российской империи.

Организация времён Первой мировой войны

Союз освобождения Украины был официально создан 25 августа 1914 года — фактически с целью оказания поддержки Центральным державам в войне против России. Представлял собой политическую организацию украинских эмигрантов (в основном бежавших из Российской империи, спасаясь от преследования властей за деятельность в ходе Первой русской революции 1905—1907 годов), претендовавшую на представительство интересов российских украинцев. В работе организации также участвовал ряд буковинских и галицких деятелей.

Союз провозгласил своей целью отделение Украины от России и образование самостоятельного монархического государства под протекторатом Австро-Венгрии и Германии. Как стало известно в 1917 году из показаний одного из украинских эмигрантов, вначале предполагалось, что члены СВУ вместе с представителями галицких организаций направятся на украинские территории, которые будут в результате боевых действий оккупированы австрийскими войсками, и займутся там работой «по слиянию с русской Украиной». Когда эти надежды не оправдались, члены СВУ на австрийские средства выполняли некоторые агентурные функции, а впоследствии под немецким руководством вели пропаганду и агитацию в лагерях среди военнопленных-украинцев.

Первоначально в руководство СВУ входили Александр Скоропись-Иолтуховский, Юлиан (Марьян) Меленевский, Владимир Дорошенко, Андрей Жук, Дмитрий Донцов, Н. К. Зализняк. В конце 1914 — начале 1915 гг. Донцов и Зализняк отошли от его деятельности. Как утверждал сам Донцов, «В Вене я не принимал в деятельности союза… никакого участия и вышел из него официально после первого заседания в Вене, когда было отвергнуто мое предложение, чтобы комитет союза осведомлял нас подробно и правильно о своих материальных источниках и расходах».

Центральная резиденция организации располагалась во Львове, но в связи с наступлением русских войск в Галиции была переведена в Вену, где размещалась по адресу Йозефштэдтерштрассе, 79.

К концу 1914 года отношения между австрийскими властями и СВУ охладели. Во-первых, СВУ не смог организовать обещанное сопротивление населения Галиции Русской армии. Во-вторых, обнаружились факты нецелевого использования выделенных финансовых средств. В начале 1915 года австрийская финансовая помощь была сокращена, в результате чего СВУ перенёс свою деятельность в основном на территорию Германии. В Берлине центральная резиденция СВУ располагалась по адресу Ляйпцигерштрассе, 131.

Известно, что члены СВУ в 1914 году предлагали финансирование и совместную деятельность против российского правительства другим организациям российских политэмигрантов — в частности, В. И. Ленину и грузинским социал-демократам, — не особенно скрывая источники поступления средств.

Редакция органа заграничной организации Украинской социал-демократической рабочей партии «Боротьба» в открытом письме «к российской социалистической эмиграции» в 1915 году заявляла: «Эта организация, состоящая в большинстве из бывших украинских социалистов, назвавшая себя представительницей российской Украины в Австрии и стремящаяся использовать настоящую войну для создания при помощи воюющих с Россией государств самостоятельной украинской монархической державы, находится на денежном содержании австрийского и немецкого правительств… Руководители союза в начале их деятельности старались скрыть даже перед членами их организаций источник и расходование тех громадных денежных сумм, благодаря которым они, люди без всяких личных средств и жившие перед войной на скромные заработки, вдруг стали во главе большого политического предприятия, издающего несколько органов, массу брошюр и книг на различных языках и содержащего целый штат хорошо оплачиваемых помощников, взятых из среды австрийских украинцев, эмигрировавших из Галиции и Буковины в Вену и охотно согласившихся исполнять при союзе роли администраторов, журналистов, редакторов и дипломатов… „Боротьба“ оценивает союз как агентурную организацию правительств центральных государств… питающую надежду на возможность создания центральными государствами „королевства Украины“».

Пропагандистская, издательская деятельность

В передовой статье первого номера «Вестника Союза освобождения Украины» («Вісник Союзу визволення України») читателям сообщалось, что национально-политической платформой союза является государственная независимость Украины, что формой правления нового государства будет конституционная монархия с демократическим внутренним политическим строем, однопалатным парламентом, гарантировалась свобода вероисповедания и использования родного языка, объявлялась самостоятельность украинской Церкви, а также было обещано немедленное проведение радикальной аграрной реформы в пользу крестьянства. Позднее один из руководителей СВУ Владимир Дорошенко писал, что Союз взял на себя представительство интересов «Великой Украины» перед Центральными державами и вообще перед европейским миром.

4 августа 1914 года СВУ объединила усилия с политической организацией галицких украинцев — Головной Украинской Радой (ГУР).
25 августа 1914 года СВУ выпустил воззвание «К общественному мнению Европы», с изложением своей политической платформы (уже скоррелированной с установками ГУР), согласно которой «политическим постулатом Союза» являлась государственная независимость Украины, а реализацию своих национальных стремлений Союз связывал «с разгромом России на войне, развивая в этом направлении соответственную деятельность». В Воззвании, в частности, говорилось: «Беспримерно вызывающая политика России привела весь мир к катастрофе, подобной которой история ещё не знала. Мы, украинцы, сыновья великого, разделённого между Австрией и Россией народа, неслыханным образом угнетаемого царизмом, сознаём, о чём идёт дело в этой войне… война ведётся между культурой и варварством. Война ведётся, чтобы сломить окончательно идею „панмосковитизма“, который нанёс неисчислимый вред всей Европе и угрожал её благосостоянию и культуре. Из этой идеи, известной под фальшивым именем „панславизма“, Россия сделала орудие своих агрессивных планов, пользуясь политической слепотой славянских народов. Эта идея уже уничтожила Украину как независимое государство, свалила Польшу, ослабила Турцию и закинула свои сети в течение последних лет даже в Австро-Венгрию.
Воротами для вступления победоносного панмосковитизма в Австро-Венгрию с целью разгрома её должна была служить Галиция. С этой целью Россия уже годами вела подпольную работу среди нашего народа в Галиции. Расчёт был ясен: если наш народ, так грубо порабощённый в России, станет в Галиции на сторону России, задача водружения царских знамён на Карпатах будет чрезвычайно облегчена. Если же, напротив, 30 миллионов украинцев в России под влиянием своих галицийских братьев придут к правильному суждению о своих национальных и политических интересах, тогда рушатся все планы расширения России.
Без отделения украинских провинций России даже самый ужасный разгром этого государства в настоящую войну будет только слабым ударом, от которого Царизм оправится через несколько лет, чтобы продолжить свою старую роль нарушителя европейского мира. Только свободная… Украина могла бы своей обширной территорией, простирающейся от Карпат до Дона и Чёрного моря, составить для Европы защиту от России, стену, которая навсегда остановила бы расширение царизма и освободила бы славянский мир от вредного влияния панмосковитизма…
В это тяжёлое по своим последствиям время, когда наша нация по обе стороны границы готовится к последней борьбе с исконным врагом, мы обращаемся с этим воззванием ко всему цивилизованному миру. Пусть он поддержит наше правое дело. Мы взываем к нему в твёрдом убеждении, что украинское дело есть также дело европейской демократии».

Это воззвание, а также другая пропагандистская литература печатались в Вене на немецком и украинском языках, а затем доставлялись для распространения в Надднепрянской Украине. Направлялись они также в страны проживания галичан-эмигрантов с целью вербовки среди них пропагандистов и отправки их в Россию.

Тогда же СВУ опубликовал в Софии своё обращение «К болгарскому народу»: «Болгары! В этом шествии против русского владычества мы с вами и народами Австро-Венгрии и Германии станем на одну сторону. Союз освобождения Украины, затаив дыхание, следит за вашими приготовлениями к расплате с Россией, с её безумными союзниками…».

В воззвании СВУ к румынскому народу говорилось: «Лишь разгром России и оттеснение её до этнографических границ прежнего Московского царства положит раз навсегда конец российскому империализму и обеспечит соседей от нападения русских. Обязанность обеспечения своих границ и освобождения Бессарабии от русского владычества побуждает Румынию соединить свой интерес с интересами Австро-Венгрии и Германии».

В «Вестнике Союза освобождения Украины» № 7-8 СВУ обратился и к Швеции с предложением союза с Украиной для сохранения мира Европы от «московского варварства и московской ненасытности».

Ещё одним покровителем лидеров СВУ стала Турция. Незадолго до её вступления в войну СВУ выступил с обращением к турецкому народу, в котором Украина и Турция определялись как союзники, у которых есть общий враг в лице России. Вступление Турции в войну СВУ встретил с воодушевлением. Для установления контактов с турецкими и болгарскими правительственными и гражданскими кругами в Софию и Константинополь были направлены представители СВУ, встретившиеся с турецкими политическими лидерами Энвер-пашой и Талаат-пашой. Турки поддержали стремление создать на руинах побеждённой России независимое украинское государство, которое будет преградой российской экспансии на Балканы и Средиземное море. Считалось, что отрыв Украины от России избавит Турцию от основного геополитического конкурента.
24 октября 1914 года была опубликована декларация министра иностранных дел Турции Талаат-паши по Украинскому вопросу. В ней утверждалось, что образование Украинского государства будет весомой услугой миру и человечности. СВУ признавался общенациональным представительным органом украинского народа, проживающего в российской Украине. Более того — предполагалось, что СВУ сможет подготовить условия для создания украинского воинского соединения, которое бы вместе с турецкими войсками высадилось на Кубани и в северном Причерноморье, в районе Одессы, с целью инициировать волнения среди украинцев, а также восстание на Черноморском флоте.

В этой связи представители СВУ встречались в Константинополе с доверенными лицами военного министра Турции Энвер-паши. Позднее, однако, учитывая антитурецкие настроения большинства населения Кубани и Юга Украины, операцию сочли невозможной. В Турции представители СВУ, при содействии турецкой военной администрации, распространяли среди русских военнопленных брошюры антироссийского содержания, вели работу по выявлению пленных малороссийского происхождения; за согласие называться украинцами последние получали лучшие условия содержания.

Члены СВУ вели информационно-представительскую деятельность в Германии (возглавлял Юрий Скоропись-Иолтуховский), Турции (М. Меленевский), Болгарии (Л. Ганкевич), Румынии (он же), Италии (О. Семенив), Швеции (О. Назарук), Норвегии (он же), Швейцарии (П. Чикаленко). Издавались журнал «Вісник Союзу визволення України» (ред. Владимир Дорошенко, Андрей Жук, Михаил Возняк) и еженедельник «Ukrainische Nachrichten» в Вене, журнал «La Revue Ukrainienne» в Лозанне (Швейцария).

Было издано более 50 книг и 30 брошюр на нескольких языках. Среди них «Ukraina, Land und Volk» C. Рудницкого, «Geschichte der Ukraine» Михаила Грушевского, «Півтораста літ украінської політичної думки» и «Українство в Росії» В. Дорошенко, «Галичина в житті України» Михаила Лозинского, «Національне відродження австро-угорських українців» В. Гнатюка, «Українськи Січові Стрільці» В. Темницкого.

Деятельность на российской территории

По данным Департамента полиции, с началом военных действий группа деятелей украинского национального движения выехала из Галиции и Австрии в Киев, привезя с собой большое количество прокламаций под названием «К украинскому народу» с призывами к восстанию. В эту группу входили доктор Лонгин Цегельский, Вячеслав Будзиновский, Николай и Лев Ганкевичи, Феофил Мезеня, Юлиан Бачинский, Юрий Скоропись-Иолтуховский и Стефан Баран. Перед выездом они провели совещание с профессором М. С. Грушевским. В Киеве они собирались в украинском клубе «Родина» и на Большой Владимирской улице, где присутствовали главные руководители киевских активистов украинского национального движения, а также представители Полтавы, Харькова, Екатеринослава и Одессы.

На собрании в «Родине» была основана «Главная рада Союза освобождения Украины», перед которой была поставлена задача вести пропаганду среди населения и войск российской Украины с целью вызвать восстание, привлекая к участию в пропагандистской работе украинские студенческие организации в Петрограде, Москве, Юрьеве, Варшаве и Одессе, которые, в свою очередь, должны были передать директивы Рады провинциальным «кружкам» («гурткам»).

С началом деятельности «Главной рады» киевские лидеры украинского движения пригласили Грушевского немедленно приехать в Киев и взять на себя руководство. Грушевский выехал из Галиции через Будапешт в Вену, где провёл совещания с депутатами-украинцами и представителями австрийского правительства, а затем через Венецию и Балканы уехал в Киев, где и был арестован российскими властями в ноябре 1914 года.

По данным Департамента полиции, с целью распространения прокламаций «Рады» и агитации среди населения Южной России в пользу Австро-Венгрии Лонгин Цегельский выезжал в Киевскую губернию, Лев Ганкевич — в Харьковскую, Николай Ганкевич - в Бессарабскую и Херсонскую губернии.

Работа с военнопленными

В годы войны СВУ вёл националистическую пропаганду среди российских военнопленных украинского происхождения, содержавшихся в лагерях на территории Австрии (Фрайштадт), Венгрии (Дунай-Сердагель) и Германии (Раштат, Зальцведель и Вецляр).

По ходатайству СВУ украинских пленных сосредоточили в отдельных лагерях (около 50 тысяч в Германии и 30 тысяч в Австрии), где для них была организована культурно-просветительная и пропагандистская работа — школы, библиотеки, читальни, хоры, оркестры, театры, курсы украинской истории и литературы, кооперации, политэкономии, немецкого языка. В лагерях выпускались газеты на украинском языке: «Рассвет» (Раштат), «Свободное слово» (Зальцведель), «Общественное мнение» (Вецляр), «Развлечение» (Фрайштадт), «Наш голос» (Йозефштадт).

В лагерях для пленных была создана организация «Січова». Всем записавшимся в «сечевики» предоставлялись различные льготы. «Сечевики» помогали германским солдатам нести охрану российских военнопленных. Совместно с германским Генштабом СВУ занимался организацией диверсионных групп, направляемых в тыл Русской армии. Первая группа начала действовать в феврале 1916 года.

1917—1918

После Февральской революции 1917 года в России от ряда членов СВУ послышались заявления, что продолжение войны было бы опасно для завоёванной народами России свободы. Союз ограничил свою деятельность помощью пленным и защитой этнических украинских территорий, оккупированных австро-германскими войсками, от претензий со стороны Польши. При содействии его представителей в 1918 году из пленных украинцев были сформированы две украинские дивизии — «синежупанников» под командованием генерала В. Зелинского в Германии и «серожупанников» в Австрии, которые позднее вошли в армию УНР.

Некоторые члены СВУ попытались вернуться на родину, но, не допущенные Временным правительством, были вынуждены остановиться в нейтральном Стокгольме, ставшем во время войны центром тайных контактов эмиссаров всех держав и групп влияния. В ноябре, после прихода к власти большевиков, они обратились в Совнарком РСФСР за разрешением проследовать в Киев транзитом. Советский представитель в Стокгольме Вацлав Воровский в телеграмме от 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года) ходатайствовал перед Лениным о пропуске двух из них — Скоропись-Иолтуховского и Меленевского. В конце января 1918 года оба они смогли попасть на Украину.

Ещё находясь в Стокгольме, члены СВУ призывали Центральную раду к необходимости немедленно вступить в переговоры с Центральными державами, поскольку иначе сепаратный мир, который с Центральными державами без участия Украины сможет заключить Советская Россия, по их мнению, мог значительно укрепить Совнарком РСФСР в качестве единственного правомочного правительства бывшей Российской империи. Вдохновлял киевских политиков произвести переориентацию на сепаратный мир с Центральными державами, по-видимому, и украинский эсер Н. К. Зализняк, остававшийся за границей бывший член Союза освобождения Украины.

Союз формально прекратил деятельность с 1 мая 1918 года.

Дело 1929—1930 годов

Союз освобождения Украины — мифическая организация, созданная в 1929 году органами ГПУ УССР для дискредитации украинской научной интеллигенции. С СВУ времён Первой мировой войны эта организация никаких связей не имела — чекисты просто использовали старое название.

В ходе судебного процесса над «членами» СВУ репрессировано 474 человек. К высшей мере наказания были осуждены 15, приговорено к различным срокам заключения — 192, высланы за пределы Украины — 87, условно осуждены — 3, освобождены от наказания — 124 человека. По воспоминаниям участников процесса Б. Ф. Матушевского и Ю. В. Виноградова, уполномоченный ГПУ вести дознание следователь Соломон Брук на допросах не уставал повторять: «Нам нужно украинскую интеллигенцию поставить на колени, это наша задача — и она будет выполнена; кого не поставим — перестреляем!»

Литература

• Север А. Русско-украинские войны. — М.: Яуза-пресс, 2009. — С. 122-132. — 384 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-9955-0033-9.
• А. Болабольченко «СВУ — суд над переконаннями» («СВУ — суд над убеждениями»). Киев, 1994,
• Назарук Ю. С. Союз освобождения Украины в 1914—1915 гг.: политические устремления и основные направления работы в Австро-Венгрии // Клио: Журнал для ученых. № 1(28), 2005. Стр. 69-72.
• Г. Снегирёв «Патроны для расстрела»,
• А. Антонов—Овсеенко «Сталин без маски».

Отрывок, характеризующий Союз освобождения Украины

«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.