Скоропись-Иолтуховский, Александр Филаретович
| Александр Филаретович Скоропись-Иолтуховский | |
| Олександр Філаретович Скоропис-Йолтуховський | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
|
Алекса́ндр Филаре́тович Скоро́пись-Иолтухо́вский (псевдоним — Вишневский) (1880—1950) — украинский общественный и политический деятель, публицист, историк, видный деятель украинской эмиграции.
Содержание
Биография
Участие в социал-демократическом движении
В 1902—1905 был членом Революционной украинской партии и одновременно студенческой громады в Киеве. В 1903 г. эмигрировал из России, жил во Львове. Проживая в Галиции, занимался организацией печати и транспортировки украинской литературы в Россию, активно участвовал в работе Заграничного комитета РУП.
В отличие от других представителей партии, Скоропись, как и ряд его единомышленников, изначально выступал против политической автономии Украины, в результате чего в партии в январе 1905 г. произошёл раскол. После этого Скоропись стал одним из основателей украинской социал-демократической «Спилки», вошедшей впоследствии в состав РСДРП на федеративных основаниях. Свои взгляды Скоропись изложил в работе «Украина на переломе» (1905).
В 1907 г. вернулся в Россию, участвовал в несанкционированных выборах во Вторую Государственную Думу, был арестован и выслан в Сибирь, откуда в январе 1910 г. бежал в Австро-Венгрию (сначала в Краков, а оттуда во Львов). В это же время Скоропись посещал Академии художеств и Кракове и Мюнхене, совершая путешествия по Германии, Италии, Франции и Англии. В 1914 г., по разным данным, переехал в Лозанну или Лондон.
Переход в стан национал-либералов
Вновь оказавшись в эмиграции, Скоропись за короткое время пересмотрел свои взгляды в сторону радикализации и перешёл на сторону сторонников самостоятельности Украины (самостийников). Изменение политической позиции отразилось в его брошюре «Значение независимости Украины для европейского равновесия» (1913).
В годы Первой мировой войны — один из организаторов и руководителей националистической организации «Союз освобождения Украины» (СВУ). С 1915 г. был полномочным представителем СВУ в Берлине, вёл пропаганду среди украинцев-военнопленных, находившихся в германских лагерях, занимался в качестве члена президиума Союза организационной работой.
Возвращение на Украину
В январе 1918 г. вернулся на Украину и был назначен уполномоченным Центральной рады по созданию войсковых частей из военнопленных-украинцев, находившихся на территории Центральных держав. В этой должности много сделал для организации дивизий сине- и серожупанников.
С 1 марта 1918 г. — губернский комиссар УНР в Холмской губернии. Сохранил должность и при администрации Скоропадского, когда в его юрисдикцию вошло также Подляшье. После поражения Германии и провозглашения гетманом федерации с Россией в середине ноября 1918 г. Скоропись сложил с себя полномочия и был арестован польскими властями в Бресте.
Третья эмиграция
Освободившись из заключения в начале 1920 г., Скоропись через Австрию переехал в Берлин, где стал одним из основателей Украинского союза хлеборобов-державников. Активно участвовал в общественной и политической жизни украинцев в Германии, оставаясь в рамках гетманского течения. Для поддержки гетманцев Скоропись совместно со Степаном Томашевским и самим Скоропадским основал издательское общество «Ратай».
В 1921 г. основал в Берлине отдел Украинского Красного креста и стал членом его управы. Входил во Всеукраинский национальный государственный союз. Оставаясь близким соратником Скоропадского, Скоропись выступал против Петлюры и деятельности правительства УНР в изгнании.
С 1926 г. — заместитель куратора Украинского научного института генерала Грёнера.
В 1945 г. был арестован советскими спецслужбами. Умер в заключении в Мордовии.
Публикации
- Проповiдь: оповiданє. Львiв: накладом Дмитра Катамая, 1911.
- Значiннє самостiйної України для европейської рівноваги. Вiдень: накладом СВУ, 1916.
- Die selbständige Ukraine. Esslingen: Wilh. Langguth, 1916.
Украинская версия:
- Самостійна Україна. Вецляр: вид. СВУ, 1917.
- Что же такое Союз Освобождения Украины? [Стокгольм], [1917].
- Мої злочини // Xлiборобська Україна. Відень, 1921—1922. № 1,3-4.
- Пам’яти В.Липинського // В.Липинський як ідеолог і політик. Ужгород: Унiо, 1931. С. 45-65.
Напишите отзыв о статье "Скоропись-Иолтуховский, Александр Филаретович"
Литература
- Назарук Ю. Діяльність Олександра Скорописа-Йолтуховського під час Першої світової війни // Український історичний збірник (2002). Вип. 5. К.: Інститут історії України НАН України, 2003. С. 199—211.
- Назарук Ю. Друга еміграційна доба життя та діяльності Олександра Скорописа-Йолтуховського (напередодні та після початку Першої світової війни) // Національний університет «Острозька академія». Науковi записки. Iсторичнi науки. Вип. 9. Острог, 2007. С. 256—267.
Отрывок, характеризующий Скоропись-Иолтуховский, Александр Филаретович
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
