Суйдзэн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Суйдзэн (яп. 吹禅, букв. «духовой дзэн») — вид медитативной практики японских дзэн-буддийских монахов-комусо, последователей школы Фукэ[1]. Считалось, что посредством игры на флейте сякухати монах может достичь самореализации, причём, чем выше мастерство играющего, тем большей степени самореализации он достигает. Игра на флейте постепенно вошла в официальную дзэнскую практику в конце периода Эдо (1603—1868). До официального признания игру на флейте использовали монахи, просившие милостыню. Практика суйдзэн характеризуется переживанием эстетических ощущений[2].





История

Флейту, привезённую из Китая в конце VII века, наделили сакральными свойствами сразу же после её появления в Японии. Наставник Эннин (794—864) использовал сякухати для исполнения сутр и молитв, что, по его словам, лучше выражало их суть[3].

В XV веке игру на флейте практиковал мастер Иккю Содзюн (1394—1481)[4]. Он придавал важное значение звуку, с помощью которого, как он указывал, сознание человека пробуждалось: «Играя на сякухати, видишь невидимые сферы, во всей Вселенной — только одна песня». Поэтому свои проповеди Иккю сопровождал игрой на флейте, но нередко слушатели не понимали такую форму учения[3].

Монахи-флейтисты, согласно сохранившимся источникам, впервые стали путешествовать по Японии и просить милостыню игрой на сякухати в первой половине XVI века[3].

В XVII веке бездомные монахи-флейтисты и самураи Риндзай объединились в школу Фукэ, в которой каждый последователь стал называться «комусо». Согласно хроникам школы, первый патриарх школы в Японии, Какусин (1207—1298), появился у школы задолго до её объединения. Его преемник, Китику, путешествуя по стране, исполнял мелодию «Колокольчик Пустоты» возле каждого дома, мимо которого он проходил. Однажды во сне он услышал две новые мелодии: Мукайдзи («Флейта в туманном море») и Коку («Флейта в пустом небе»). Эти мелодии он затем исполнял тем, кому нравился «Колокольчик Пустоты»[3].

В период династии Токугава вся повседневная жизнь адептов Фукэ была тесно связана с практикой суйдзэн. Мелодия Какурэи-сэй исполнялась утром для пробуждения монахов. После этого монахи исполняли Тёка («Утреннюю песнь») возле алтаря, а потом чередовали дзадзен, боевые искусства, суйдзэн и собирание милостыни. При последнем занятии исполнялись мелодии Кадодзукэ («Перекресток»), Тори («Проход»), Хатигаэси («Возвращение чаши»). Перед отходом ко сну исполнялась Банка («Вечерняя песнь»). Если монах хотел остановиться в другом храме своей школы, он исполнял мелодию Хиракимон («Открывание врат»)[3].

Практика

Для начинающего комусо флейта сякухати являлась воплощением срединного пути. Она не издавала слишком тихие или слишком громкие звуки и в то же время отображала множество нюансов разных тонов. Долгие звуки флейты требовали сосредоточения дыхания и чистого сознания. Тончайшее модулирование мелодии, согласно учению школы, показывало то, насколько адепт смог постичь состояние недвойственности и соединить себя со Вселенной.

Дыхание музыканта считалось с мелодией единым целым. Невнимательная игра «икинуки» («пропуск дыхания») сигнализировала о несовершенстве практики, но свободный характер игры и импровизация не считались ошибками.

Для практики существовали три формальные позы:

  1. дзадзо — сидячая поза, при которой человек подгибает под себя ноги;
  2. риссо — стоячая поза;
  3. исудзо — сидячая поза на стуле[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Суйдзэн"

Примечания

Литература

  • Друзь В. А. К вопросу о происхождении иконографии монаха с флейтой в японском искусстве // Научные сообщения Государственного Музея Востока. — М., 1996. — № 22.
  • Дюмулен Г. История дзэн-буддизма. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. — 317 с. — ISBN 5-9524-0208-9.
  • Deeg M. [enlight.lib.ntu.edu.tw/FULLTEXT/JR-MAG/mag206730.pdf Komuso and Shakuhachi-Zen] // Japanese Religions. — 2007. — № 32 (№ 1 & 2). — С. 7—38.

Отрывок, характеризующий Суйдзэн

Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.