Танки Белого движения

Та́нки Бе́лого движе́ния — совокупность танков, используемых армиями Белого движения в ходе Гражданской войны в России. Танки были преимущественно английского и французского производства (переданы белым армиям союзниками России по блоку Антанта в качестве военной помощи). Применялись в основном в боевых действиях против РККА.

На Юге России

Вооружённые силы Юга России

Первые танки на Юге России появились 13 апреля 1919 года, когда в Батуме высадился отряд Королевского танкового корпуса под командованием британского майора Н. Мак-Микинга в составе 65 человек (из них 10 офицеров). Вслед за отрядом в Причерноморье прибыли 6 танков типа Мк V и 6 танков типа Мк А «Уиппет». Эти танки составили впоследствии южно-русский танковый отряд. В конце апреля 1919 года сводный англо-русский танковый отряд прибыл в Екатеринодар. Для подготовки русских танковых экипажей была организована «Школа английских танков», которая за период с июня по декабрь 1919 года подготовила около 200 офицеров-танкистов.

1-й танковый дивизион ВСЮР

На базе полученных танков с обученными англичанами русскими экипажами в Екатеринодаре 27 апреля 1919 год был сформирован 1-й танковый дивизион ВСЮР, состоящий из 4-х танковых отрядов по четыре машины в каждом. 1-й и 3-й танковые отряды были с самого начала укомплектованы тяжёлыми пушечно-пулемётными танками Mk.V. 2-й и 4-й танковые отряды ВСЮР полностью были укомплектованы лёгкими пулемётными танками типа Мk А.. В первых числах мая 1919 года дивизион был отправлен на фронт, где эти отряды были распределены между дивизиями Добровольческой армии. В течение мая танки 1-го отряда участвовали в боях в районе станций Ханжонково — Ясиноватая — Попасная, а затем в начале июня были переброшены на Царицынский фронт.

Генерал Б. Штейфон приводит следующее свидетельство о первых применениях белыми войсками танков весной 1919 года в Каменноугольном районе:

Прибывшие танки привлекли общее внимание. Придавая этому новому и грозному средству борьбы чрезвычайное значение, наше командование распределило их по фронту, направляя главный танковый удар все же со стороны нашего открытого правого фланга. Танки были приданы наиболее сильным частям и произвели действительно должный эффект. Первые красные части, заметив какие-то двигающиеся машины, не уяснили, по-видимому, их роль, но когда, несмотря на огонь, свободно преодолевая местные препятствия, танки врезались в неприятельское расположение и стали в полном смысле уничтожать красные цепи, разразилась полная паника. Весть о появлении танков быстро разнеслась среди большевистских войск и лишила их всякой сопротивляемости. Ещё издали, завидя танки, большевики немедленно очищали свои позиции и поспешно отходили.

Учитывая тот ужас, какой нагнали эти машины на большевиков, многие части стали устраивать из повозок и иного рода подручного материала подобие танков и маячить издали. Маскарад имел успех и ещё больше поднимал бодрый дух наших войск.

У станции Попасная произошло единоборство танка с красным бронепоездом. Это редкое и интересное состязание закончилось печально для обеих сторон. В бою участвовал тип так называемого тяжелого танка. Удачным попаданием он подбил паровоз бронепоезда, а последний в свою очередь повредил танк. Указанный эпизод ещё более устрашил красных и внушил ужас даже неприятельским бронепоездам.

Пробивая путь этими чудовищами, наша пехота и конница быстро и без особых потерь очистила Донецкий бассейн. Войска Добровольческой армии снова заняли Юзовку, Ясиноватую, Криничную, Дебальцево.

(Судя по подробностям, описываемый эпизод относится к происходившему 2 июня 1919 года бою белогвардейских танков и бронепоезда «Единая Россия» с красным бронепоездом «Углекоп»)

Генерал А. Деникин пишет, что «появление на этом фронте английских танков произвело на большевиков большое впечатление и еще более увеличило их нервность»

Применение танков при штурме Царицына

См. статью: Третья оборона Царицына

Крупнейшей операцией ВСЮР по количеству используемых танков явился штурм Царицына утром 30 июня 1919 года, в тот же день закончившийся взятием города Кавказской армией генерала Врангеля. В штурме Царицына утром 30 июня участвовало 17 танков: все 16 машин 1-го танкового дивизиона ВСЮР (4 отряда по 4 машины) и ещё 1 танк, в котором находился британский экипаж (командир — однорукий капитан Кокс). По воспоминаниям участника штурма полковника Трембовельского, британцы приняли участие в танковой атаке ради спорта и любопытства. Из 17-ти штурмующих Царицын танков 8 были пушечными, а 9 — пулемётными.

Танки в Походе на Москву

В июле 1919 года из Великобритании на Юг России прибыли новые танки и их количество в составе ВСЮР достигло 74 машин (57 танков Мк V и 17 — Мк А «Уиппет»). Однако, имеющиеся на вооружении ВСЮР танки могли использоваться только при прорыве укреплённой оборонительной полосы, чего в манёвренной Гражданской войне практически не встречалось (исключения составили оборона Царицына, а позднее Каховский плацдарм).

Советский военный специалист, доктор военных наук П. А. Ротмистров приводит данные, что в ходе боев осени 1919 года трофеями РККА оказались два десятка танков ВСЮР.

Русская армия Врангеля

После поражения зимой 1919—1920 годов остатки ВСЮР в ходе Новороссийской эвакуации были эвакуированы в Крым, где 4 апреля 1920 года Деникин передал пост главкома П. Врангелю. Реорганизовав оставшиеся в Крыму войска, генерал-лейтенант П. Врангель сформировал Русскую армию. Нехватку людей было решено компенсировать широким использованием технических средств, в том числе танков. В мае 1920 года закончилось формирование 1-го дивизиона танков (командир — полковник Бочаров). В его состав вошли 4 танковых отряда и взвод легких французских танков. 1-й и 3-й отряды содержали по 6 танков Mk-V, а 2-й и 4-й отряды — по 4 танка Mk.A. Два танка Рено FT-17 во взводе французских танков. Всего — 22 машины.

База дивизиона разместилась в Севастополе. Ремонт поврежденных танков осуществлялся на заводе «Ророг» и в мастерских севастопольского порта.

Состав 1-го дивизиона танков Русской Армии

• 1-й отряд (6 танков Мк V, 57 мм орудия):
  • «Генерал Слащев»;
  • «Верный»;
  • «Грозный»;
  • «Дерзкий»;
  • «Русский Богатырь»;
  • «Великая Россия».

• 2-й отряд (4 танка Мк А «Уиппет»):
  • «Тигр»;
  • «Степняк»;
  • «Сфинкс»;
  • «Крокодил» (позднее «Сибиряк»), 37-мм орудие Гочкиса.

• 3-й отряд (6 танков Мк V, 57-мм орудия и 27 пулеметов Гочкиса):
  • «Фельдмаршал Кутузов»;
  • «Генералиссимус Суворов»;
  • «Генерал Скобелев»;
  • «Фельдмаршал Потемкин»;
  • «За Русь Святую»;
  • «За Веру и Родину».

• 4-й отряд танков (4 танка Мк А «Уиппет», 12 пулеметов Гочкиса):
  • «Генерал Врангель»;
  • «Садко»;
  • «Генерал Шкуро»;
  • «Уралец».

• Отдельный взвод французских танков (2 танка Рено FT-17):
  • «Серый»;
  • «Скромный».

Танки на Каховском плацдарме

См. статью Бои на Каховском плацдарме (1920)

Северная армия

29 августа 1919 года на судне «Килдонен Кастл» в Архангельск прибыл отряд британских танкистов из 9 офицеров и 60 солдат (командир отряда — майор Брайан). Вслед за отрядом прибыли 4 танка типа Мк V и 2 танка типа Мк А «Уиппет» (В). Танкисты были посланы на Север России без уведомления об этом главнокомандующего войсками Антанты в Архангельске генерала Эдмунда Айронсайда, и их задачей было прикрытие эвакуирующихся из Северной России в сентябре британских войск. Затем танки должны были быть переданы Северной белой армии, чтобы помочь им задержать наступающую армию большевиков.

В соответствии с планом, 4 танка Мк V предполагалось использовать так: 1 танк оставить в Архангельске, 1 танк — направить в Соломбалу, и ещё 1 на Бакарицу (охранять склады с военным имуществом). 4-й танк должен был использоваться для обучения русских танкистов. Подразделение русских танкистов состояло из 15 офицеров (командир — полковник Кеноткенич). Нет свидетельств о том, что британские танки вели на севере России боевые действия. К 12 октября 1919 года эвакуация союзников была завершена, и танки перешли в распоряжение войск Северной армии.

В книге Перри Мура содержится следующее свидетельство:

Единственный танковый бой в Северной России произошёл 29 октября, и это было единственным ярким пятном в истории русской Северной армии. Танки вместе с пехотой атаковали вдоль железнодорожного полотна. В атаке, которую возглавил полковник Кеноткенич использовались танки «Марк V», а «Уиппеты» шли сзади. Красные при виде танков, как обычно, бежали, и полк Северной армии занял укрепленную территорию, включая станцию Плесецкую (Плесецк), неподалеку от которой в настоящее время находится город Мирный. Это было то, что союзники так и не смогли сделать! Железнодорожная станция была главной победой, и, чтобы добиться её, танки прошли от станции Емца около пятнадцати миль! Использовать танки было можно только вдоль железной дороги. Ясно, что британцы были полностью неправы в своих предположениях относительно использования танков.

Северо-Западная армия

В Северо-Западной армии августе 1919 года был сформирован танковый ударный батальон (командиры — в октябре полковник Хомутов, в декабре капитан 1-го ранга Шишко), который был самостоятельной частью, не входящей в состав корпусов. К началу октября 1919 года в его составе находилось 6 танков и 350 штыков. В декабре 1919 года в батальоне числилось 56 офицеров.

Восток России

В войсках Колчака танки не применялись. Единственная попытка союзников направить на помощь сибирской армии танки потерпела неудачу. В марте 1920 года 10 танков «Рено» доставлены во Владивосток, но железнодорожники-большевики угнали их в Благовещенск к красным.

Танки Белого движения в качестве памятников

Достоверно известно, что до настоящего времени сохранилось 5 белогвардейских танков Мк V. 4 из них были установлены в качестве памятников-трофеев РККА в разных городах СССР согласно приказу наркома обороны К. Е. Ворошилова в 1938 году.

В Луганске у Мемориала борцам революции сохранились два танка с заводскими номерами — № 9186 (который в армии белых имел собственное имя — «Дерзкий») и № 9344. В Архангельске один танк типа «самка» № 9303. В Харькове на площади Конституции один танк типа «гермафродит» и один «самец» в Кубинке (заводские номера этих танков неизвестны).

Изображения

Mk A Whippet в Гражданской войне в России

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Танки Мk.А., поставленные союзниками Добровольческой Армии

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

См. также

• Мк V
• Мк А «Уиппет»
• Британский танк Mk.V (Харьков)
• Британские танки Mk.V (Луганск)
• Британский танк Mk.V (Архангельск)

Литература

Мемуары

• Реден Н. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914 — 1919 = The Unmaking of the Russian / Глебовская Л. И.. — Москва: Центрополиграф, 2006. — 287 с. — (Свидетели эпохи). — 4 000 экз. — ISBN 5-9524-2000-1.

Ссылки

• [rusk.ru/st.php?idar=422436 Электронная версия статьи Малышев Н. Броневые части Северо-Западной армии в 1919 году. Белая Гвардия. Альманах. N 7. Белое движение на Северо-Западе России. М., 2003. С. 207—209. на сайте «Русская линия»]
• [www.hot.ee/verzunof/02.html МОРСКОЙ ТАНКОВЫЙ БАТАЛЬОН. (Отрывок из труда мичмана Н. А. Боголюбова об участии моряков в событиях Гражданской войны и в Белом движении на Северо-Западе России).]

Отрывок, характеризующий Танки Белого движения

В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.