Тартаковер, Савелий Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Савелий Григорьевич Тартаковер
Страны:

Польша Польша
Франция Франция

Дата рождения:

22 февраля 1887(1887-02-22)

Место рождения:

Ростов-на-Дону

Дата смерти:

4 февраля 1956(1956-02-04) (68 лет)

Место смерти:

Париж

Звание:

гроссмейстер (1950)

Савелий Григорьевич (Ксавье) Тартако́вер (22 февраля 1887, Ростов-на-Дону — 4 февраля 1956, Париж) — шахматист, гроссмейстер (1950), один из сильнейших в начале XX века. Шахматный теоретик и литератор. Доктор права. Его авторству принадлежит термин «гипермодернизм», обобщающий новое течение в шахматной мысли.



Биография

Польско-еврейская семья Тартаковера на исходе XIX века покинула Россию и обосновалась в Вене, где в эти годы кипела шахматная жизнь (родители Тартаковера были подданными Австрии, а не России). Здесь Тартаковер, одновременно с учёбой на юридическом факультете Венского университета, знакомится с ведущими мастерами: Карлом Шлехтером, Гезой Мароци и др.

Уже в 1906 (Нюрнберг) ему удалось взять первый приз в главном из побочных турниров, опередив 50 соперников, и получить звание мастера. Через полгода он разделил с Мароци и Миланом Видмаром 3-5-е призы в международном турнире Венского шахматного клуба. Однако большие надежды, вызванные этими первыми успехами, Тартаковеру было суждено оправдать позже. Только после Первой мировой войны он сумел по праву войти в число ведущих шахматистов планеты. Его главными успехами в то время стали: 2-е место в Гааге (1921) и Вене (1922), 1-е место на венском турнире памяти Шлехтера (1923), дележ с Нимцовичем 1-2-го призов в Ниендорфе-Лондоне (1927), 1-е место в Льеже (1930).

В межвоенную эпоху Тартаковер жил в Париже, однако принял в 1918 г. гражданство Польши (хотя даже не знал польского языка). Он дважды становился чемпионом Польши по шахматам (1935, 1937), выступал за польскую сборную на шести шахматных олимпиадах (благодаря чему польская команда пять раз завоёвывала медали). Вторжение Германии на территорию Польши в 1939 г. застало Тартаковера в Буэнос-Айресе на Восьмой шахматной олимпиаде, где вместе с ним выступал за польскую сборную Мигель Найдорф, всегда считавший себя учеником Тартаковера.

В 1933 году (13 июля) на на 5-ом "Турнире наций" в Фолкстоне, победив чемпиона мира Александра Алехина, становится членом символического клуба Михаила Чигорина.

Принимал участие во французском движении Сопротивления под именем лейтенанта Картье. В ходе военных действий немолодому уже гроссмейстеру приходилось высаживаться на парашюте в немецкий тыл.

После Второй мировой войны, с установлением в Польше коммунистического режима, Тартаковер принял французское гражданство, как французский шахматист выиграл в 1949 г. турнир в Вейк-ан-Зее, выступал за Францию на шахматной олимпиаде 1950 г. В том же году Тартаковер был в первой группе шахматистов, получивших учреждённое ФИДЕ звание гроссмейстера.

Тартаковер обладал изумительной работоспособностью и питал слабость к шахматным парадоксам. Часто избирал дебюты, считавшиеся в то время слабыми, чем немало способствовал их развитию. Так, вдохнул новую жизнь в дебют Бёрда и голландскую защиту.

Тартаковер был чрезвычайно разносторонней натурой. Будучи доктором права, шахматным мастером и необычайно плодовитым шахматным писателем, он известен, кроме того, как литератор, автор киносценариев и особенно как переводчик русских поэтов на немецкий и французский языки. Автор большого числа остроумных афоризмов, например: «Жертвовать лучше фигуры противника».

Помимо переводов, издал ряд сборников оригинальных стихов, и в России, и в эмиграции. Николай Гумилёв счёл его «несомненным поэтом», однако отметил недостаточное владение русским языком. Вышедшая уже в Париже эксцентричная брошюра «Антология лунных поэтов» содержала стихи, подписанные фамилиями известных поэтов задом наперёд (Никшуп, Вотномрел, Нинуб), причём «переводчик с лунных наречий» сам укрылся за столь же прозрачным псевдонимом «Ревокатрат». «Антология» вызвала резкий отзыв Владислава Ходасевича. Пародийную рецензию на этот сборник дал Владимир Набоков.

Напишите отзыв о статье "Тартаковер, Савелий Григорьевич"

Литература

  • Несколько стихотворений. 1911.
  • Шахматный словарь / гл. ред. Л. Я. Абрамов; сост. Г. М. Гейлер. — М.: Физкультура и спорт, 1964. — С. 354—355. — 120 000 экз.
  • Гроссмейстер-журналист. // «64 — Шахматное обозрение». — 1982. — № 11. — С. 21—23.
  • Возможная невозможность. // «64 — Шахматное обозрение». — 1987. — № 4. — С. 24—27.
  • К столетию С. Тартаковера. // Шахматы в СССР. — 1987. — №4. — С. 26—27.
  • Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 396. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.

Ссылки

  • [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=10247 Партии Савелий Тартаковер] в базе Chessgames.com (англ.)
  • [www.365chess.com/players/Saviely_Tartakower Личная карточка Савелий Тартаковер] на сайте 365chess.com
  • [www.olimpbase.org/players/6csq24mj.html Выступления Савелий Тартаковер на шахматных олимпиадах]
  • [www.szachypolskie.pl/ksawery-tartakower/ Личная карточка Савелий Тартаковер] на сайте szachypolskie.pl


Отрывок, характеризующий Тартаковер, Савелий Григорьевич

Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья