Сословный театр
Сословный театр (чеш. Stavovské divadlo, нем. Ständetheater) — театр в Праге, c 1948 года — одна из сцен Национального театра.
До 1798 известен как театр графа Ностица. Здание построено в 1783 году в стиле классицизм по заказу графа Франца Антона (Франтишека Антонина) Ностица-Ринека. На портале девиз — Patriae et Musis (Родине и Музам). Здание находится на площади Фруктового рынка (чеш. Ovocný trh) в пражском Старом Городе.
Первая постановка — пьеса «Эмилия Галотти» Лессинга. Драмы обычно ставились на немецком, оперы — на итальянском языке, однако уже с 1785 года начинаются первые постановки на чешском языке, к 1810-м годам ставшие еженедельными.
Больше всего театр знаменит как место, где состоялись премьеры опер Моцарта «Дон Жуан» (1787) и «Милосердие Тита» (1791). Постановками дирижировал лично автор, это единственный сохранившийся в первозданном виде театр, где выступал Моцарт[1]. Среди других опер, премьеры которых прошли на сцене театра, — «Фауст» Луи Шпора (под управлением Карла Марии фон Вебера).
В 1798 году театр куплен сословиями Чешского королевства и получил название Королевского Сословного театра. В первой половине XIX века для театра писали славянские драматурги: чех Йозеф Каэтан Тыл и словак Ян Коллар, здесь была поставлена первая чешская опера Франтишка Шкроупа (1826) и впервые прозвучал гимн Чехии «Где мой дом?» (1834). Однако после поражения революции 1848—1849 чешская сцена приходит в упадок. В 1862 театр был переименован в «Королевский провинциальный немецкий театр», там ставился почти исключительно немецкий репертуар. Возрождение чешской сцены в 1880-е годы произошло уже в Национальном театре.
В Провинциальном немецком театре дирижировали Карл Мария фон Вебер, Антон Рубинштейн и Густав Малер, выступали Анджелика Каталани и Никколо Паганини.
С 1920 года театр вернул название Сословного и чешский репертуар, а также был организационно объединён с Национальным театром. В 1948—1990 носил имя Й. Тыла, но затем был вновь переименован в Сословный.
В наше время характерной частью репертуара являются произведения Моцарта. Здесь снимались пражские сцены фильма Милоша Формана «Амадей». Кроме того, в театре идут многочисленные драматические спектакли, как по пьесам чешских авторов, так и по переводным.
Напишите отзыв о статье "Сословный театр"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?id=EUlcl0BTbHQC&pg=PA250&dq=%22the+only+theater%22+estates+mozart&hl=ru Frommer’s Eastern Europe]
Отрывок, характеризующий Сословный театр
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
