Ульмер, Вольдемар Августович
Поделись знанием:
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
| Вольдемар Августович Ульмер | ||
| Дата рождения | ||
|---|---|---|
| Место рождения | ||
| Дата смерти | ||
| Место смерти | ||
| Принадлежность | ||
| Род войск | ||
| Годы службы | ||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |
| Награды и премии |
| |
Вольдемар Августович Ульмер (1896, Ревель — 1945, Красноярский край) — оперативный секретарь ГУГБ НКВД СССР, комбриг (1935).[1]
Содержание
Биография
Из шведской (по другим сведениям немецкой) семьи служащего (по другим данным монтёра). Окончил 4-х классное городское училище в Москве, 4-ю Киевскую школу прапорщиков в 1916 и Военную Академию РККА им. М. В. Фрунзе в 1928 (специальность – топограф). Член РСДРП(б) с 1914.
- 01.06.1912 – упаковщик и слесарь в торговом доме Гаабе и Бопп (г. Москва);
- 15.08.1915 – рядовой 82-го запасного батальона (г. Владимир);
- 01.05.1916 – юнкер (младший офицер) 4-й Киевской школы прапорщиков;
- 25.03.1917 – прапорщик, командир роты 12-го Астраханского гренадерского полка (Юго-Западный фронт);
- 01.01.1918 – упаковщик в торговом доме Гаабе и Бопп (г. Москва);
- 02.06.1918 – инструктор пехоты по Всеобучу на Александровской железной дороги;
- 02.08.1918 – член Главной военно-дорожной коллегии на Александровской железной дороги;
- 28.10.1918 – командир батальона 48-го резервного батальона;
- 21.01.1919 – районный комендант штаба 8-й армии в селе Подгорное Воронежской губернии;
- 09.03.1919 – комендант штаба 8-й армии в слободе Кантемировка и Кантемировской волости Богучарского уезда Воронежской губернии;
- 12.04.1919 – адъютант 1-го экспедиционного Богучарского полка;
- 12.05.1919 – адъютант 106-го стрелкового Богучарского полка;
- 24.06.1919 – адъютант 356-го стрелкового Богучарского полка;
- 18.04.1920 – помощник командира 4-го кавалерийского полка 5-й кавалерийской бригады 40-й Богучарской дивизии;
- 27.06.1920 – начальник штаба 3-й бригады 40-й Богучарской дивизии;
- 20.10.1920 – адъютант 3-го стрелкового Богучарского полка;
- 01.04.1921 – начальник штаба 2-й стрелковой Богучарской бригады Донецкой дивизии войск ВЧК Украины;
- 01.07.1921 – заместитель командира 16-й отдельной Богучарской бригады;
- 15.11.1921 – заместитель командира 4-й стрелковой бригады;
- 17.01.1922 – заместитель командира 16-й отдельной Богучарской бригады;
- 22.07.1922 - адъютант 6-го отдельного Богучарского полка;
- 04.09.1922 - командир 1-го батальона 6-го отдельного Богучарского полка;
- 14.10.1922 – помощник командира (по строевой части) 6-го отдельного Богучарского полка;
- 28.11.1922 – начальник школы младшего комсостава 6-го отдельного Богучарского полка;
- 12.02.1923 – помощник командира 2-го Киевского конвойного полка войск ГПУ;
- 04.04.1924 – начальник Одесской губернской пограничной школы ГПУ по подготовке командиров звеньев;
- 03.11.1924 – инструктор (по пограничному надзору) Управления 26-го Очаковского погранотряда ОГПУ;
- 16.03.1925 – командир 2-го дивизиона 4-го Украинского Краснознаменного полка войск ОГПУ;
- 12.09.1925 – слушатель основного факультета Военной Академии РККА им. М. В. Фрунзе;
- 06.07.1928 – штатный преподаватель Высшей Пограничной школы (ВПШ) ОГПУ СССР;
- 01.11.1928 – старший руководитель военного цикла ВПШ ОГПУ СССР;
- 03.04.1930 – помощник начальника учебно-строевого отдела (по военному циклу) ВПШ ОГПУ СССР;
- 15.06.1930 – помощник начальника 3-го отделения Оперативной части ГУПО и войск ОГПУ СССР;
- 29.09.1930 – начальник 3-го отделения ГУПО и войск ОГПУ СССР;
- 10.10.1930 – по совместительству – помощник начальника 2-го отделения ОО ОГПУ СССР;
- 15.09.1931 – помощник начальника 3-го отделения ОО ОГПУ СССР;
- 25.01.1934 – заместитель начальника Оперативного отдела ГУПО и войск ОГПУ СССР;
- 14.02.1934 – врид. начальника Оперативного отдела ГУПО и войск ОГПУ СССР;
- 10.07.1934 – начальник Оперативного отдела ГУПВО НКВД СССР;
- 26.11.1934 – начальник 1-го (оперативного) отдела ГУПВО НКВД СССР;
- 16.04.1937 – оперативный секретарь ГУГБ НКВД СССР;
- 08.09.1938 – начальник секретариата 1-го заместителя наркома внутренних дел СССР (Л. П. Берия);
- 02.11.1938 – врид. заместителя начальника ГУПВВ НКВД СССР;
- 01.02.1939 – освобождён от занимаемой должности и откомандирован в резерв ГУПВВ НКВД СССР.
Арестован 21 апреля 1939 и 16 февраля 1940 приговорён ВКВС СССР по 58-7, 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР на 15 лет лишения свободы. До апреля 1941 срок наказания отбывал в Енисейском ИТЛ НКВД, в дальнейшем в Красноярском ИТЛ НКВД, впоследствии в Отдельном лагерном пункте 4-го строительного района УИТЛК УНКВД по Красноярскому краю. Умер 27 марта 1945 внезапно во время работы. Определением ВКВС СССР от 26 ноября 1955 реабилитирован посмертно.
Из приговора ВКВС СССР от 16 февраля 1940:«Предварительным и служебным следствием установлено, что Ульмер с 1937 года являлся участником антисоветской заговорщической террористической организации, действующей в системе органов НКВД, в которую он был завербован врагом народа Фриновским.
По заданию руководителей антисоветской заговорщической организации Ульмер совместно с другими участниками антисоветской организации укрывал от разоблачения заговорщические право-троцкистские кадры, совместно с другими участниками заговорщической организации проводил подрывную вредительскую деятельность, направленную на ослабление боеспособности войск НКВД…»
Из производственной характеристики на з/к В. А. Ульмера (1941):«…Работает десятником строительства соцгородка, к работе относится удовлетворительно, поведение в быту хорошее. Административных взысканий не имеет. Принимает активное участие в общественной работе ОЛП. За организацию и активное участие в художественной самодеятельности, проводившуюся среди з/к агитационно-массовую работу, направленную на выполнение и перевыполнение производственного задания объявлена благодарность с занесением в личное дело…»
Из производственной характеристики на з/к В. А. Ульмера (1943):«В ОЛП Ульмер работал хоздесятником, за период пребывания нарушений лагерного режима не имеет, и административными взысканиями не подвергался. К работе относиться добросовестно. Инициативен и исполнителен. Имеет три благодарности в личное дело. Руководство ОЛП ходатайствует о сокращении лагерного срока на 3 года…»
Напишите отзыв о статье "Ульмер, Вольдемар Августович"
Литература
- Наумов Л. «Кровавый карлик» против «Вождя народов». Заговор Ежова. 2009. ISBN 978-5-699-29976-8.
- Петров Н. В., Скоркин К. В. "Кто руководил НКВД. 1934-1941".
- См. "Ассистент дьявола". В книге Н.Г. Сысоева "Тайный сыск России: от жандармов до чекистов". М.: Вече, 2005. - 512 с. с илл.
Примечания
- ↑ [tzem.info/person/info/6589 Хроника великой войны » Участники » Ульмер, Вольдемар Августович » Биография]
Ссылки
- [rosgenea.ru/?alf=20&serchcatal=%D3%EB%FC%EC%E5%F0&r=4 Центр генеалогических исследований]
- [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb498.htm Краткие биографии и послужные списки руководящих работников НКВД]
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ульмер, Вольдемар Августович
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
