Филлип, Энди

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эндрю Майкл «Хэнди Энди» Филлип (англ. Andrew Michael "Handy Andy" Phillip; 7 марта 1922, Гранит-Сити[en], Иллинойс, США — 29 апреля 2001, Ранчо-Мираж[en], Калифорния, США) — американский профессиональный баскетболист и тренер, игравший на позициях защитника и форварда. Одиннадцать лет выступал за команды Баскетбольной ассоциации Америки и Национальной баскетбольной ассоциации (с 1947 по 1958). Чемпион НБА в составе «Бостон Селтикс». Член Баскетбольного Зала славы с 1961 года.



Биография

В 1940 году Филлип в составе баскетбольную команды школы завоевал титул чемпиона штата. По окончанию школу он вступил в Иллинойсский университет в Урбана-Шампейн. Во время второй мировой войны он служил старшим лейтенантом в морской пехоте на Ио[1][2].

По окончанию обучения он был выбран на драфте 1947 году клубом «Чикаго Стэгс». Филлип стал участником первых пяти матчей всех звёзд НБА, а также первым игроком, сделавшим более 500 результативных передач за сезон. В сезонах 1950/51 и 1951/52 он был лидером регулярного чемпионата НБА по передачам. В своих последних четырёх сезонах он каждый раз выходил со своей командой в финал НБА: дважды с «Форт-Уэйн Пистонс» и дважды с «Бостон Селтикс». В 1957 году вместе с Бостоном он завоевал титул чемпиона НБА.

Филлип вместе с товарищем по команде Джорджем Ярдли был вовлечён в скандал, в котором их подозревали в организации договорного матча в финале НБА[3], где «Пистонс» проиграли «Сиракьюс Нэшнлз» в решающей седьмой игре. В конце этой игры Филлип передержал мяч в последних трёх секундах матча, позволив «Нэшнлз» победить с разницей в одно очко — 92:91[4].

В 1958 году он 10 игр провёл в должности главного тренера «Сент-Луис Хокс», одержав 6 побед и 4 поражения.

В 1961 году Филлип был включён в баскетбольный Зал славы[5].

Филлип умер 29 апреля 2001 года в возрасте 79 лет в своём доме на Ранчо-Мираж в Калифорнии.

Напишите отзыв о статье "Филлип, Энди"

Примечания

  1. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,793348,00.html Sport: Whiz Kids, Grown Up], Time (December 23, 1946).
  2. Lamothe, Dan [www.marinecorpstimes.com/news/2009/04/marine_sportshall_042709w/ Corps to induct 4 into Sports Hall of Fame]. Marine Corps Times (29 апреля 2009). Проверено 7 мая 2009.
  3. The Wizard of Odds: How Jack Molinas Almost Destroyed the Game of Basketball. By Charley Rosen. p. 154. 2001 Seven Stories Press. ISBN 1-58322-268-5
  4. "City Hails Nats' World Title Triumph, " Syracuse Herald Journal, April 11, 1955, pp. 1, 45.
  5. [www.hoophall.com/hall-of-famers/andy-phillip/ Andy Phillip]. Basketball Hall of Fame. Проверено 18 апреля 2015.

Ссылки

  • [espn.go.com/classic/obit/s/2001/0502/1190497.html ESPN.com: Obituary]
  • [www.basketball-reference.com/players/p/phillan01.html BasketballReference.com: Andy Phillip (как игрок)]
  • [www.basketball-reference.com/coaches/phillan01c.html BasketballReference.com: Andy Phillip (как тренер)]
  • [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=22320 Филлип, Энди] (англ.) на сайте Find a Grave

Отрывок, характеризующий Филлип, Энди

Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.