Хорст, П. Хорст

Хорст П. Хорст
Hosrt P. Horst
Имя при рождении:	Хорст Пауль Альберт Борман
Род деятельности:	фотограф
Дата рождения:	14 августа 1906(1906-08-14)
Место рождения:	Вайсенфельс, Германская империя
Дата смерти:	18 ноября 1999(1999-11-18) (93 года)
Место смерти:	Палм-Бич-Гарденс (Флорида), США
Отец:	Макс Борман
Мать:	Клара Щенбродт
Дети:	Ричард Джей Хорст
Сайт:	[www.horstphorst.com stphorst.com]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Хорст Пауль Альберт Борман, более известный Хорст П. Хорст (англ. Horst Paul Albert Bohrmann; 14 августа 1906, Вайсенфельс, Германская империя — 18 ноября 1999, Палм-Бич-Гарденс (Флорида), США) — известный германо-американский фотограф моды и портретист, один из фотографов журнала Vogue.

Биография

Детство и юность

Хорст П. Хорст, урожденный Хорст Пауль Альберт Борман, родился в городе Вайсенфельс, Германская империя, 14 августа 1906 года в семье Клары Щёнбродт (нем. Klara Schönbrod) и преуспевающего предпринимателя Макса Бормана (нем. Max Bohrmann) и был вторым ребёнком в семье. В юношестве, в доме своей тёти, Хорст познакомился с танцором Эваном Видманом, что определило его дальнейший интерес к авангардному искусству. В конце 1920-х годов Хорст изучает мебельное дело в гамбургской школе прикладного искусства Kunstgewerbeschule, а затем уезжает в Париж, чтобы обучаться архитектуре у знаменитого конструктивиста мастера Ле Корбюзье.

Будучи во Франции, Хорст знакомится со многими творческими личностями и посещает большое число различных галерей. В 1930 году он знакомится с фотографом журнала Vogue бароном Георгием Гойнинген-Гюне, полубалтийским – полуамериканским дворянином, и вскоре становится его ассистентом, моделью и, по слухам, любовником. В год знакомства они всю зиму путешествуют вместе по Англии. Во время поездки пара друзей посещает другого фотографа – Сесила Битона, который работает на британское издание Vogue, где Хорст и узнает о данном журнале моды.

Карьера

В 1931 году Хорст присоединяется к команде Vogue, и его первая работа публикуется на страницах декабрьского номера французской версии журнала. Это была рекламная фотография на целую страницу, на которой изображалась модель, одетая в чёрное бархатное платье, изящно разливающая по флаконам духи Klytia.

Первая выставка молодого фотографа проходит в парижской галерее «La Plume d'or» в 1932 году и получает весьма восторженный отзыв от журналистки The New Yorker Джанет Фленнер, благодаря чему становится известным. В том же году Хорст делает портрет Бетт Дэвис, который является первым в серии портретов знаменитостей (эту серию Хорст будет вести на протяжении всей своей жизни). В течение следующих двух лет он фотографирует Ноэла Кауарда, Ивонн Принтемпс, графа Лукино Висконти ди Модроне, герцога Фулько ди Вердура, барона Николя де Гинзбурга, принцессу Наталью Павловну Палей, Дэйзи Феллоуз, принцессу Марину Греческую и Датскую, Коула Портера, Эльзу Скиапарелли и многих других.

Крупнейшее журнальное издательство Conde Nast Publications приглашает фотографа в Нью-Йорк. Здесь состоится его знакомство с представителями высшего света и голливудской элитой. В 1936 году Хорст создаёт один из своих знаменитейших «модных» этюдов – «Белый Рукав» и снимает Лизу Фонсагривс, которая надолго станет его любимой моделью. В 1937 году Хорст окончательно переезжает в Нью-Йорк. В это же время он впервые встречает Коко Шанель, которая оставляет в нём неизгладимое впечатление. Хорст фотографировал для неё показы моды на протяжении трёх десятилетий.

В 1938 году Хорст знакомится с британским дипломатом Валентином Лоуфордом (англ. Valentine Lawford), с которым в дальнейшем создаст семейную пару и будет жить вплоть до самой смерти последнего в 1991 году. Вместе они усыновят и воспитают сына, Ричарда Джей Хорста (англ. Richard J. Horst).

В 1941 году Хорст принимает американское гражданство, официально изменив своё имя на Хорст П. Хорст. В 1942 году он проходит медицинскую комиссию, и в июле 1943 года присоединяется к рядам американской армии. Во время Второй Мировой войны Хорст работает военным фотографом в армейском журнале «Belvoir Castle», однако не забывая о модной фотографии и портретной съёмке.

В 1945 году Хорст фотографирует президента Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэна, который впоследствии станет его настоящим другом. В послевоенный период Хорст делал портреты каждой новой Первой леди страны. В 1947 году фотограф покупает дом в Ойстер-Бэй, Нью-Йорк. Решив самостоятельно заняться дизайном, он покрывает стены дома белой штукатуркой на манер построек, которые видел в Тунисе, в то время когда еще имел отношения с Гойнингеном-Гюне.

Поздние годы

В 60-х годах, по совету редактора Vogue Дианы Вриланд Хорст начинает снимать серию, иллюстрирующую жизнь представителей высшего общества: Консуэлы Вандербильт, Мареллы Аньелли, Глории Гиннес, баронессы Полины де Ротшильд и барона Филиппа де Ротшильда, принцессы Елены Греческой и Датской, принцессы Татьяны Сайн-Витгенштейн-Берлебург, Ли Радзивилл, герцога и герцогини Виндзорских, Сай Твомбли, Жаклин Кеннеди, Перегрина Элиота, Оскара де ла Рента, Энди Уорхола, Ива Сен-Лорана, Дорис Дьюк, Эмилио Пуччи, Аманды Бурден, Паломы Пикассо и многих других. Статьи к этим портретам пишет друг Хорста Валентин Лоуфорд, английский дипломат. начиная с этого времени фотограф много времени уделяет путешествиям.

В середине 70-х Хорст начинает работать на журнал «House & Garden», сохраняя при этом место фотографа в Vogue. Он работает в Европе и Америке, снимая знаменитостей и интерьеры их домов. 70-е – 80-е года проходят для Хорста под знаком Vogue и Vanity Fair. Его фотовыставки устраиваются в престижнейших залах по всему миру, а авторские альбомы пользуются стабильным коммерческим успехом. В 1984 году в США увидела свет первая биография модного фотографа под названием «Хорст. Его работа и его мир», написанная Валентином Лоуфордом. А через 4 года выходит документальный фильм – «Хорст». Конец 80-х – время официального признания роли Хорста в истории фотографии и моды.

Последней фотографией для британского журнала Vogue стал портрет 1991 года принцессы Марии Кристины фон Рейбниц.

В 1992 году зрение Хорста резко ухудшается. 18 ноября 1999 года легендарный фотограф скончался в своём доме в Палм-Бич Гарденс. На тот момент ему было 93 года.

Характеристика работ

Широкой общественности Хорст стал известен, прежде всего, благодаря своим модным работам, а также многочисленным женским снимкам. Однако помимо этого он создавал фотографии интерьеров, натюрмортов и природы.

Хорст на 100% студиный фотограф. Его стиль - внимание к деталям положения тела модели, использование драматического освещения и различного реквизита. В стилистике Хорста заметно прослеживается увлечение сюрреализмом и греческими канонами физической красоты тела. Модели на его работах часто ассоциируются с античными изваяниями: Хорст даже заставлял девушек ходить в Лувр, чтоб они проникались там пластикой и изящной грациозностью. Как считал фотограф, главная техническая проблема, которую приходится преодолевать его коллегам, – это зажатость модели; с остальным всегда можно с лёгкостью справиться. Особое внимание Хорст уделял освещению: при этом он сам разработал новаторский для своего времени способ создания светового рисунка, который придавал снимку трёхмерность и особый драматический эффект. Источники света он располагал вверху по диагонали, создавая световой рисунок, плотно обтекающий модель. Благородство и изящество линий в его работах выдают осведомлённость Хорста в вопросах теории и практики искусства.

В студийной съемке Хорст предпочитал использовать искусственное освещение, которое позволяло ему играть с тенью по своему усмотрению. В течение всей своей жизни Хорст практически никогда не использовал фильтров. Большинство его фотографий сняты на черно-белую пленку, а если он и делал когда-нибудь цветные фото, то все они отличались особой монохромностью. В основном цвет можно встретить в его интерьерных снимках.

Одной из самых известных работ Хорста считается фотография под названием «The Mainbocher Corset» (1939 год). До сих пор этот незабываемый образ используется различными дизайнерами, такими как Донна Каран, например, в качестве источника вдохновения при создании их собственных коллекций. Этот же образ позаимствовала Мадонн при съемке своего клипа 1990 года на песню Vogue (режиссёр – Дэвид Финчер). Ещё одним известным примером работ мастера является фотопортрет 1942 года, на котором запечатлена Марлен Дитрих в задумчивости: эта работа стала классикой гламурного портрета. По отзывам актрисы, никто другой из фотографов так не белил кожу и не скрадывал даже малейшие недостатки фигуры.

В истории фотографии Хорст П. Хорст сыграл уникальную роль, став одним из родоначальников фэшн-фотографии и одним из создателей студийного ню в их современном виде.

Публикации работ

Книги, в которых можно увидеть работы Хорста:

• Photographs of a Decade (1944);
• Patterns from Nature (1946);
• Vogue’s Book of Houses, Gardens, People (1968);
• Horst, His Work and His World (1984);
• Salute to the Thirties (A Studio Book) (1971);
• Horst – Sixty Years of Photography (1991);
• Horst: Interiors (1993);
• Horst P Horst: Magician of Lights (1997);
• Horst Portraits : 60 Years of Style (2001);
• Spezial Fotografie: Portfolio No. 24.

Отрывок, характеризующий Хорст, П. Хорст

Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».