Церковь Спаса на Берестове

50°26′14″ с. ш. 30°33′18″ в. д.50.43735° с. ш. 30.554886° в. д. / 50.43735; 30.554886    Церковь Спаса на Берестове (укр. Церква Спаса на Берестові) — древняя церковь в Киеве, расположенная непосредственно к северу от Киево-Печерской лавры. Несмотря на то, что она находится вне стен лавры, Церковь Спаса на Берестове считается частью всего исторического комплекса, относящегося ко Всемирному наследию.

История

Село Берестово являлось загородной резиденцией великих киевских князей. Первое упоминание о нём содержится в «Повести временных лет» и относится к 980 году. В 1015 году здесь скончался великий князь Владимир Святославич, креститель Руси. Здесь же жили и вели государственную деятельность его потомки князья Ярослав Владимирович Мудрый, Святослав Ярославич, Всеволод Ярославич и Владимир Мономах. Под 1051 годом упоминается церковь святых Апостолов на Берестове, где служил священник Иларион, первым из русских поставленный киевским митрополитом. В 1096 году княжеский дворец был сожжен, но восстановлен при князе Владимире Мономахе.

Именно ко времени киевского княжения Владимира Мономаха может быть отнесена постройка нового каменного Спасо-Преображенского храма, сделавшегося родовой усыпальницей Мономаховичей. Здесь были погребены его дочери Евфимия (в иночестве Евпраксия) и София, а также сын князь Юрий Владимирович Долгорукий с его сыном князем Глебом Юрьевичем. В 1947 году к 800-летию основания Москвы над предполагаемым местом погребения князя Юрия был установлен монумент, стилизованный под древнерусский саркофаг.

Спасо-Преображенский храм был разрушен в 1240 году вместе с княжеской резиденцией при взятии Киева Батыем. Восстановлен он был только в 1640—1643 годах митрополитом киевским Петром Могилой. При этом была воссоздана только западная часть храма, ставшего в два раза меньше. Церковь получила завершения в стиле украинского барокко XVII века. В 1813 году киевским архитектором А. Меленским с запада к храму была пристроена колокольня в стиле классицизм. В таком виде храм сохранился до наших дней.

Проведенная в 1909 году реставрация церкви под руководством П. П. Покрышкина выявила, что от здания XII века почти на полную высоту уцелел нартекс с крещальней и лестничной башней, включенный в постройку XVII века. В 1914 году в ходе археологических раскопок Покрышкин открыл основания разрушенной части храма, что позволило полностью реконструировать его план.

Архитектура и живопись

Спасо-Преображенский храм был построен в характерной для домонгольской архитектуры Киева византийской технике кладки из плинфы со скрытым рядом, создававшей декоративную поверхность стены из чередующихся рядов кирпича и розоватого раствора. Первоначально храм был трехнефным, четырёхстолпным с нартексом на западе и тремя алтарными апсидами на востоке. Скорее всего, он завершался одним куполом. Особенностью его архитектуры был сохранившийся нартекс, более широкий, чем сам храм. В северной части нартекса находилась крещальня, в южной винтовая лестница, ведущая на хоры. Другой особенностью храма были примыкавшие с трёх сторон притворы с редкой трехлопастной формой свода. Низкие объёмы притворов придавали композиции здания ступенчатость.

Сразу после постройки храм был расписан. В настоящее время в нартексе раскрыта фреска 1113—1125 гг. «Явление Христа на море Тивериадском». Её живопись отличается лаконичными приемами, упрощением моделировки форм, преобладанием контурного рисунка и локальных цветовых пятен. Это указывает на распространение аскетического направления в искусстве шире за пределы монашеской среды.

После восстановления храма в 1643 году он был вновь расписан греческими художниками с Афона, приглашенными митрополитом Петром Могилой. Среди этих фресок присутствует изображение самого митрополита Петра.

Ссылки

• 3D-модель [sketchup.google.com/3dwarehouse/details?mid=13a94672caf5be3163995fb119e59971 «Церковь Спаса на Берестове»] для Google Earth

Отрывок, характеризующий Церковь Спаса на Берестове

– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.