Чекановский, Александр Лаврентьевич

Александр Лаврентьевич Чекановский
польск. Aleksander Piotr Czekanowski
Род деятельности:	геолог
Место рождения:	Кременец, Волынская губерния
Гражданство:	Российская империя

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алекса́ндр Лавре́нтьевич Чекано́вский (польск. Aleksander Piotr Czekanowski; 12 (24) февраля 1833, Кременец, Волынская губерния (ныне Тернопольская область Украины) — 18 (30) октября 1876, Санкт-Петербург) — геолог и исследователь Средней Сибири польского происхождения.

За участие в Польском восстании в 1863 году был сослан в Забайкалье, где по поручению Русского географического общества провёл геологические исследования Иркутской губернии (1869—1871). Дал первые достоверные сведения по геологии района Нижней Тунгуски (1873), нижнего течения Лены и реки Оленёк (1874—75). На Нижней Тунгуске открыл месторождения каменного угля и графита. Общая длина рабочих маршрутов Чекановского составила около 27 тысяч километров. В 1876 году ему было разрешено приехать в Санкт-Петербург для обработки собранных материалов по географии, геологии и палеонтологии посещённых им мест. Ботанические и зоологические коллекции Чекановского описаны в работах многих учёных.

Биография

Ранние годы

Александр Чекановский родился в 1833 году городе Кременец Волынской губернии. Его отец, Вавжинец Чекановский, был чиновником, позднее владел интернатом для учащейся молодёжи. Вскоре после рождения Александра его семья перебралась в Киев.

Чекановский учился на медицинском факультете, одновременно посещая лекции по естествознанию. В это время под влиянием краеведческих экскурсий у него появилась склонность к геологии. После получения диплома врача 25-летний Чекановский выехал в Дерпт (Тарту), чтобы заняться там изучением происхождения Земли. Однако тяжёлое материальное положение вынудило его оставить университет незадолго до его окончания. Чекановский вернулся в Киев, где стал работать в фирме «Сименс и Гальске», которая занималась строительством телеграфной линии из России в Индию. Работа Чекановского была связана с частыми поездками, что дало ему возможность проводить научные исследования. Помимо основной работы Чекановский также занимался систематизацией палеонтологических коллекций Киевского университета.

Ссылка

За участие в Польском восстании 1863 года Чекановский был арестован, осуждён на бессрочную ссылку в Сибирь и отправлен пешком по этапу из Киева в Тобольск. По дороге Чекановскому удалось собрать большую энтомологическую коллекцию: определения он выполнял с помощью увеличительного стекла, отшлифованного из обломка графина. В Томске Чекановский перенёс тиф, последствием которого стало периодическое психическое расстройство.

В 1865 году Чекановский наконец достиг места ссылки — Забайкалья, а в следующем году перебрался в Падун, в районе Братского Острога. В это время академик Фёдор Богданович Шмидт, получив командировку Академии наук в Сибирь, узнал в Иркутске о судьбе Чекановского, поставил в известность видных учёных Петербурга и, использовав всё своё влияние, добился того, чтобы Чекановского перевели из Падуна в Иркутск и назначили в Сибирский отдел Географического общества.

Экспедиции

В течение 1869—1871 годов Чекановский вёл работу над изучением Байкальских гор и сибирских земель от Байкала до Енисея и Саянских гор, а также исследовал Иркутскую губернию. Пребывание Чекановского в Иркутске ознаменовалось рядом научных открытий, которые принесли ему славу «одного из выдающихся геологов России». Изданная в 1872 году монография по Иркутской губернии была удостоена золотой медали, а коллекции, собранные в Усть-Балее, легли в основу известного труда о юрской флоре, написанного профессором Цюрихского университета Геером.

В 1872 году Чекановский предложил Географическому обществу исследовать территорию между Енисеем и Леной, которая практически полностью представляла собой «белое пятно»: очень мало были изучены её гидрография, ещё меньше — рельеф.

26 марта 1873 года Чекановский отправился из Иркутска к истокам Лены, где занимался исследованием геологической структуры берегов верхнего течения Лены и Ангары. Когда на Ангаре начался ледоход, из Иркутска к Чекановскому присоединились физик Миллер и топограф Нахвальный. 12 мая группа двинулась в лодках по Ангаре — к истокам Нижней Тунгуски. За три летних месяца 1873 года путешественники проследили все течение Нижней Тунгуски до устья, нанесли её на карту и определили длину. Это была вторая научная экспедиция по Нижней Тунгуске после Даниэля Мессершмидта (1723).

В сентябре 1873 года экспедиция, пройдя полярный круг, достигла Енисея и 5 ноября вернулась в Иркутск. Главным результатом своей экспедиции Чекановский считал открытие огромного траппового покрова, прослеженного им по долине Нижней Тунгуски на протяжении более 1900 километров. Кроме этого, в статье «Дополнительные сведения к карте реки Нижней Тунгуски» Чекановский впервые охарактеризовал территорию по реке как плоскогорье — возвышенность с характерными столовыми горами. Фактически он совершил научное открытие Среднесибирского плоскогорья и описал рельеф её центральной части.

Спешно была подготовлена новая экспедиция, которая должна была пересечь полярный круг и произвести исследования до ещё неизвестной тогда реки Оленёк. 25 декабря 1873 года Чекановский и Миллер покинули Иркутск и тронулись прежней дорогой в направлении Ербочагена. Путешествие длилось два месяца, и, наконец, в апреле экспедиция достигла берегов Сюрунгны (Вилюя).

После нескольких недель исследования берегов озера Яконгна, 6 июня 1874 года, экспедиция достигла довольно значительной реки. Чекановский, решив, что это Оленёк, однако встретившийся тунгус объяснил, что это Мойеро (приток Котуя), а Оленёк находится к северо-востоку. С Мойеро через невысокий водораздел Чекановский перешел на Оленёк, примерно в 150 километрах ниже истока, и на плоту в июле начал сплав по реке. Чекановский установил, что по Оленёку нет высоких гор. Чекановский завершил пересечение Среднесибирского плоскогорья в северо-восточном направлении, добравшись к устью реки Оленёк в начале ноября. По его определению, длина реки составляла около 2350 километров (по последним данным — 2292 километра). Миллер впервые провёл измерения высот Восточной Сибири.

Организовывая свою третью сибирскую экспедицию, Чекановский намеревался «идти по берегу Лены до самого устья и если удастся, то зайти в устье Оленька со стороны моря». Он рассчитывал перед наступлением зимы успеть провести геологические исследования берегов реки Лены, однако короткое лето сорвало его планы. Чекановский с баржи провел исследование берегов Лены от Якутска до Булуна. Вначале путь пролегал по глубокому и широкому заливу реки Аякит, а далее по скалистой и горной области, лежащей между Леной и Оленёком. Невысокий водораздельный хребет, открытый и описанный Чекановским, впоследствии по предложению Толля был назван кряжем Чекановского. От Келимяра Чекановский проследил течение Оленька до устья. 26 августа с вершины горы Каранчат они увидели океан.

18 сентября экспедиция была уже в Булуне. Благополучно перебравшись через замерзшую Лену, её участники на оленях доехали до Верхоянска, откуда через горы и тундру 20 декабря 1875 года вышли к Иркутску.

Так закончились три экспедиции Чекановского, зоологические результаты которых были признаны «самыми богатыми из всех, какие когда-либо были предприняты в Сибири. Богатые по своему содержанию отчеты экспедиции, будучи переведены на разные языки, стали достоянием науки, а составленные Чекановским карты значительно изменили и дополнили карту азиатской России».

Смерть

В 1876 году Чекановскому было разрешено приехать в Санкт-Петербург, чтобы заняться обработкой материалов, собранных им в ходе экспедиций. В этом же году он представил Академии наук проект экспедиции, в которой поставил своей целью исследовать в геологическом отношении все большие сибирские реки на территории между Енисеем, Леной, Анабаром, Хатангой и Пясиной. Однако снаряжение экспедиции требовало больших средств, и проект Чекановского встретил серьёзные возражения. Это спровоцировало обострение психического расстройства Чекановского: 18 октября 1876 года он покончил с жизнью, приняв большую дозу яда.

Память

Именем Чекановского названы кряж и пик в Сибири.

Также в честь учёного названы растения:

• борец Чекановского,
• лиственница Чекановского,
• гольян Чекановского,
• незабудка Чекановского.

Насекомые:

• муравей Myrmica tschekanovskii
• Медведица Чекановского, (Hyperborea czekanowskii Grum-Grshimailo, [1900])

Литература

• Чекановский, Александр Лаврентьевич // Биографический словарь деятелей естествознания и техники: В 2-х томах / Отв. ред. А. А. Зворыкин; Ред. колл.: Н. Н. Аничков, И. П. Бардин, А. А. Благонравов и др.; Институт истории естествознания и техники Академии наук СССР. — М.: Гос. науч. изд-во «Большая Советская Энциклопедия», 1959. — Т. 2 (М—Я); Дополнения и изменения. — С. 353. — 468 с. — 30 000 экз. (в пер.)

Ссылки

• Чекановский, Александр Лаврентьевич — статья из Большой советской энциклопедии..
• [www.hrono.ru/biograf/bio_ch/chekanivski_al.php Чекановский Александр Лаврентьевич] — биография на сайте hrono.ru.
• Смолянников С.А. [www.vspm.com.ua/berdconf_smol2010.html По следам тайны трёх капитанов]. — Имя Александра Чекановского на карте Крайнего Севера. Проверено 14 февраля 2012. [www.webcitation.org/67ltKkKjG Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].
• Плахотник А. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2160/ «По важности добытых данных»] // Вокруг Света. — 1983. — № 9.

Отрывок, характеризующий Чекановский, Александр Лаврентьевич

Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.