Шац, Борис

Борис Шац
Место рождения:	Ворно, Ковенская губерния, Российская империя (ныне — Варняй, Тельшяйский уезд, Литва)

Борис Шац (рожд. Борис Ильич (Залмен-Бер) Шац, в Израиле также известен как Барух Шац и Борис Цемах Шац, англ. Boris Schatz; 1866, Ворно Ковенской губернии, Российская империя — 1932, Денвер, штат Колорадо, США) — еврейский скульптор, живописец, деятель культуры. Работал в Болгарии и Палестине.

Биография

Родился в Ворно (ныне Варняй) близ Ковно (ныне Каунас, Литва). Учился в иешиве в Вильне (Вильнюс), где сблизился с группой Ховевей Цион. В 1889 отправился в Париж, где поступил в Академию живописи Кормона и мастерскую скульптора М. Антокольского, став впоследствии его помощником. В это время создал свои первые значительные произведения.

В 1895 получил должность придворного художника болгарского царя Фердинанда. В Софии в 1896 был в числе организаторов создания государственной Рисовальной школы, впоследствии — Болгарская национальная художественная академия, которую и возглавил. Кишинёвский погром 1903 года вернул Шаца в круг еврейских проблем, в результате чего он увлекся идеями Т. Герцля.

На 7-м Сионистском конгрессе в Базеле (1905) Борис Шац выступил с предложением основать в Палестине художественную школу, где молодое поколение евреев могло бы обучаться всем видам изящных и прикладных искусств. Движимый этой мечтой, в 1906 году он отправился в Иерусалим, где открыл Школу искусства и ремёсел Бецалель (с 1969 — Академия художеств и прикладного искусства Бецалель) . Вдохновленный Торой, он назвал новую школу именем Бецалеля (в русской традиции Веселеила). Но планы Шаца шли гораздо дальше: он считал, что Иерусалиму нужен музей. Благодаря финансовой поддержке немецких сионистов рядом со школой был создан музей «Бецалель». В 1964 году в Иерусалиме был создан государственный «Музей Израиля» и музей «Бецалель» стал его частью, перестав существовать самостоятельно. Тем не менее, большое собрание произведений еврейского религиозного искусства в Музее Израиля до сих пор представлена в качестве коллекции музея «Бецалель».

Борис Шац был мечтателем, в чьих весьма утопических мечтах переплетались вместе природа и искусство. Человеком он был довольно непрактичным и ему, в итоге, было отказано в дальнейшей финансовой поддержке. Его усилия найти деньги в США оказались тщетными.

В 1932 году, во время очередных поисков финансирования в США, Борис Шац умер и школа «Бецалель» в Иерусалиме на некоторое время была закрыта.

Тем не менее, всего через год после смерти Бориса Шаца в Палестину начинают прибывать еврейские художники, покинувшие гитлеровскую Германию. Благодаря Мордехаю Наркису (1898—1957), долгое время сотрудничавшего с Борисом Шацем, в 1935 году была открыта «Новая школа Бецалель» и восстановлен музей.

Первоначально школа «Бецалель» располагалась в ветхом доме, окруженном каменной зубчатой стеной — одной из достопримечательностей города. В наши дни это здание стало «Домом художников», где молодые таланты ежегодно выставляют свои произведения.

Творчество

В период своего пребывания в Париже (1889—1895) Шац создал ряд значительных произведений, среди которых статуи «Моисей на горе Нево» (1890) и «Маттитьяху Хасмоней» (первый вариант — 1894, цинк), образы еврейских старцев. В этот период Шац создал также ряд портретов (лучшим из которых считается рельефный медальон «М. Антокольский», 1894, бронза).

В качестве придворного художника царя Болгарии Шац выполнял официальные заказы, в том числе эскиз памятника героям Освободительной войны 1876 года (1901). Нередко художник обращается к народной тематике, изображая, главным образом, старых людей («Болгарская старуха», 1897, гипс; «Сидящий еврей», 1902, терракота).

В 1903 Шац создал два рельефа, ставшие впоследствии самыми известными его произведениями: «Встреча субботы» (бронза) и «Хавдала» (бронза).

В период творчества художника в Палестине центральное место в его произведениях занимают образы великих евреев прошлого — эскиз к статуе «Моисей со скрижалями» (1918, гипс), где чувствуется влияние работы «Христос перед судом народа» М. Антокольского, пророки — «Иеремия» (1911), «Исайя» (1918; оба — бронзовые рельефы).

В 1920-е годы Шац создал также известные скульптурные портреты Т. Герцля (Музей Т. Герцля, Иерусалим), Х. Н. Бялика (1929), В. Жаботинского (1920), Э. Бен-Иехуды (1922), Г. Л. Сэмюэла (1924), И. Зангвилла (1929/30).

Источники

• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/14770 Шац Борис] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Статья [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=303&letter=S&search=Boris%20Schatz Schatz, Boris] in the Jewish Encyclopedia  (англ.)

Отрывок, характеризующий Шац, Борис

– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.