Экономический подъём в США после Второй мировой войны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Экономический подъём в США после Второй мировой войны, известный также как послевоенный экономический бум, долгий бум, эпоха Кейнса[1][2] или золотой век капитализма, был периодом процветания, который в середине ХХ века наблюдался в США и ряде других стран. Он начался сразу по окончании Второй мировой войны в 1945 г. и продолжался до экономического кризиса 1970-х годов и краха Бреттон-Вудской системы. В более узком смысле послевоенный период в США датируют 1945—1952 годами, иногда начало эпохи Кейнса относят не к 1945 году, а к 1950—1951 годам[3][4].





Кейнсианство

Апологеты кейнсианской экономической школы полагают, что причиной долгого бума был переход к экономической политике, соответствовавшей теории Джона Мейнарда Кейнса. В особенности это касалось фискальной политики и государственного бюджета. Им оппонируют сторонники неоклассической экономической теории, главным образом монетаристы[4][5] и некоторые другие экономисты[6].

Послевоенная политика

Вскоре после войны произошла нормализация международных отношений в западном мире. Власти США, как и других западных стран, не желали возвращения Великой депрессии, которую многие считали следствием ошибок политиков, находившихся у власти после Первой мировой войны. В частности, согласно Версальскому договору, на Германию была возложена ответственность за развязывание войны, человеческие жертвы и разрушения в Европе, за что она должна была заплатить странам-победительницам репарации. Кроме того, Англия и Франция оккупировали часть Германии, создав там протекторат Саар. Это разрушило германскую экономику, осложнило международные отношения, побудило все страны принимать во время экономического кризиса односторонние протекционистские меры и, в конечном счёте, помогло приходу к власти Гитлера. Главной причиной нормализации в Европе после Второй мировой войны нередко называют План Маршалла. На самом деле всё было сложнееК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4462 дня].

Сразу после войны союзники вновь попытались проводить деиндустриализацию Германии по Плану Моргентау. В том числе за разделением Германии на зоны оккупации должны были последовать её демилитаризация и превращение в аграрную страну. В значительной степени эти планы были выполнены, немецкие фабрики и заводы демонтировали и вывозили вместе с технической документацией, учёными и инженерами на свою территорию (см., например, Операция «Скрепка»). Миллионы военнопленных привлекались к принудительным работам. Но вскоре американцы отказались от Плана Моргентау, а отдельные его программы, вошедшие в План Маршалла, официально были завершены к 1955 году. План Маршалла наряду с другими западноевропейскими странами включал восстановление Германии. Для предотвращения конфликтов из-за экономических проблем в 1951 году было создано Европейское объединение угля и стали, которое интегрировало европейскую тяжелую промышленность и положило начало созданию Европейского союза.

Новые правительственные институты

После войны союзники для контроля международных отношений кроме ООН создали также ряд новых институтов, регулирующих экономические отношения внутри их общей экономической системы. Эти институты были структурированы в виде Бреттон-Вудской системы, которая должна была облегчать свободную международную торговлю, проводить в жизнь План Маршалла и основываться на кейнсианской теории. Как часть Бреттон-Вудской системы начали свою деятельность действующие до сих пор международные институты, такие как Международный валютный фонд, Всемирный банк, Международный банк реконструкции и развития.

Совет экономических консультантов

В США решением Конгресса был также создан Совет экономических консультантов (Council of Economic Advisers, CEA), который, работая при президенте США, занимался выработкой технических решений, обеспечивающих проведение в жизнь экономической политики администрации[7]. В задачи этого нового органа входило:

  1. замещение «циклической модели» экономического развития поступательной или «моделью роста»,
  2. установление качественных параметров экономического развития,
  3. обеспечение фискального давления и бюджетной политики, направленной на предупреждение роста безработицы,
  4. коррекция фискальной политики,
  5. замещение оценок развития негативных явлений в экономике от фиксирования роста безработицы на снижение совокупного спроса на товары.

До 1949 года в США не было единого мнения по поводу совместимости высоких бюджетных расходов на военные и гражданские программы, но в конце концов победила партия экономистов, считавших, что военные расходы не мешают повышать уровень жизни гражданского населения. В неё, в частности, входили члены администрации президента Трумэна Дин Ачесон и Кларк Клиффорд[8].

Во время рецессии 1953—1954 годы CEA возглавлял Артур Бёрнс, который настоял на увеличении финансирования общественных работ, облегчении условий кредитования и снижении налогов.

Гонка вооружений

Одним из объяснений долгого бума считается сохранение в бюджете США высокой доли расходов на вооружения. Теория «военного кейнсианства» или «экономики перманентной войны» рассматривает правительственные заказы на вооружения как стабилизирующий фактор для глобальной экономики в целом. Результатами такой политики стали послевоенная гонка вооружений, в том числе ядерных, холодная война и космическая гонка.

Общество

Одной из важнейших особенностей эпохи долгого бума был беби-бум, демографический взрыв, стремительный рост населения США. Кроме того в это время сформировались консьюмеризм, социальное государство, произошла сексуальная революция, общая гуманизация западного общества и, как следствие, завершилась эпоха колониализма. Власти и население США активно поддерживали процесс деколонизации во всём мире, в том числе предоставив независимость своей собственной колонии — Филиппинам. В 1960-х годах следствиями гуманизации стали распространение Движения за гражданские права чернокожих в США, борьба с расовой дискриминацией и общественная оппозиция войне США во Вьетнаме.

Повышение уровня жизни и массовое распространение автомобилей привело к массовой миграции американского среднего класса в пригороды. Уровень безработицы оставался низким, и средний класс мог осуществить свою американскую мечту: приобрести дом, завести семью, детей, собаку и обнесенную оградой собственную лужайку.

В этот период в западном обществе сформировалось почти единодушное неприятие какой-либо единой идеологии. Считалось, что для большинства социальных проблем можно найти научные решения. Это мнение, в частности, пропагандировал популярный президент Джон Кеннеди, а его преемник Линдон Джонсон пытался осуществить его и свои собственные идеи борьбы с бедностью в программах концепции Великого общества.

Конец эпохи

К 1970 м годам социальный оптимизм угас. В результате нефтяного кризиса 1973 года резко повысились цены на нефть. Одновременно упал спрос на сталь, что вызвало кризис в американской тяжелой промышленности и привело к запустению Детройта и других промышленных городов американского Ржавого пояса. В мировой экономике увеличился вес новых индустриальных стран, успешно конкурировавших с западным производством. Все это способствовало превращению американского общества в постиндустриальное. Во время кризиса многие социальные программы прекратили своё существование.

См. также

Напишите отзыв о статье "Экономический подъём в США после Второй мировой войны"

Примечания

  1. Meghnad Desai. [books.google.co.uk/books?id=gX2wAAAAIAAJ&q=%22stamp+duty%22++1694++%22london+stock+exchange%22&dq=%22stamp+duty%22++1694++%22london+stock+exchange%22&hl=en&ei=6so9TNWMBIK-4gb1rtzGAg&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CDQQ6AEwAA Marx's Revenge: The Resurgence of Capitalism and the Death of Statist Socialism,]. — Verso, 2002. — P. 216. — ISBN 1859844294.
  2. By Terence Ball, Richard Paul Bellamy. [books.google.co.uk/books?id=N1h4_NqTOFoC&pg=PA45&dq=%22Age+of+Keynes%22&hl=en&ei=A-tSTLafBOaJ4gbrqvX1Ag&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=9&ved=0CFIQ6AEwCDgK# The Cambridge history of twentieth-century political thought]. — Cambridge University Press, 2002. — P. 45. — ISBN 1859844294.
  3. Middleton Roger. The British Economy Since 1945. — Palgrave Macmillan, 2000. — P. 3.
  4. 1 2 Robert Skidelsky. Keynes: The return of the Master. — Allen Lane, 2009. — P. 116, 126. — ISBN 9781846142581.
  5. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,842353-5,00.htm "We Are All Keynesians Now".], Time magazine (31 декабря 1965). Проверено 27 июня 2011.
  6. Klein Naomi. 3 // The Shock Doctrine. — Penguine, 2008. — P. 55.
  7. Walter S. Salant, "Some Intellectual Contributions of the Truman Council of Economic Advisers to Policy-Making, " History of Political Economy, 1973, Vol. 5 Issue 1, pp 36-49
  8. Michael French, US Economic History since 1945 (1997)

Отрывок, характеризующий Экономический подъём в США после Второй мировой войны

Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.