Поуэлл, Энтони
О современном художнике по костюмам см. Пауэлл, Энтони.
| Энтони Поуэлл | |
| Anthony Powell | |
 | |
| Имя при рождении: |
Энтони Димок Поуэлл |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
Великобритания |
| Род деятельности: |
романист |
| Язык произведений: |
английский |
| Дебют: |
Сумеречные люди |
| Награды: |
|
Энтони Димок Поуэлл (англ. Anthony Dymoke Powell, [ˈpoʊəl][1][2]; 21 декабря 1905 — 28 марта 2000) — английский писатель, романист. Наиболее известен по двенадцатитомному циклу «Танец под музыку времени» (англ. A Dance to the Music of Time), публиковавшемуся с 1951 по 1975 год.
В 2008 году газета «Таймс» включила Поуэлла в список 50 величайших британских писателей с 1945 года[3].
Биография
Энтони Поуэлл родился в Вестминстере в семье офицера Валлийского полка Филипа Лайонела Уильяма Поуэлла и дочери землевладельца Мод Мэри Уэллс-Димок. Из-за участия отца в Первой мировой войне семья часто переезжала, Энтони с матерью часто жили отдельно от главы семейства.
В 1919 году Поуэлл поступил в Итонский колледж, где подружился с Генри Йорком, который позже стал известен как писатель под псевдонимом Генри Грин. В Итоне Поуэлл увлёкся изобразительным искусством и в 1922 году стал одним из учредителей Итонского общества искусств.
Осенью 1923 года Поуэлл поступил в Баллиол-колледж Оксфорда. Там он познакомился, помимо прочих, с Морисом Боура. Во время каникул Поуэлл путешествовал по Европе.
В 1926 году Поуэлл приехал в Лондон и стал вливаться в светскую жизнь на приёмах в Мэйфейре и Белгравии. До 1932 года он работал в издательстве Duckworth на правах стажёра. Около полугода Поуэлл был сценаристом английского филиала кинокомпании «Уорнер бразерс», а в 1937 году даже пытался уехать в Голливуд, где не преуспел. Затем он стал писать книжные рецензии для газеты «Дейли телеграф» и журнала «Спектейтор».
Во Вторую мировую Поуэлл вступил вторым лейтенантом в 34 года, то есть в крайне позднем возрасте для подобного низкого звания. Его способности, однако, нашли применение, когда он был переведён в военную разведку (некоторое время он служил и в Объединённом разведывательном комитете).
По окончании войны Поуэлл целиком и полностью посвятил свою жизнь литературе. Он возобновил приятельские отношения с писателем Ивлином Во (знакомым по Оксфорду), подружился с художницей Ниной Хэмнетт и композитором Константом Лэмбертом.
Поуэлл был женат и имел двоих детей. 1 декабря 1934 года начинающий писатель женился на леди Виолетте Пейкенхэм (1914–2002). После свадьбы супруги переехали в дом в Риджентс-парке, где прожили всю оставшуюся жизнь. Первый их сын, Тристрам, родился в апреле 1940 года и провёл большую часть военных лет вдали от родителей. Второй, Джон, появился на свет в январе 1946 года. В 1950 году Поуэлл приобрёл дом в городке Фрум в графстве Сомерсет.
В 1956 году Поуэлл стал командором Ордена Британской империи. В 1973 он отказался принять рыцарское звание[4]. В 1988 году писатель стал кавалером Ордена Почёта.
Литературное творчество
«Сумеречные люди» (Afternoon Men), дебютный роман Энтони Поуэлла, был опубликован в 1931 году издательством Duckworth, где работал сам автор. Там же вышли в свет три следующих его творения (два из них — уже после увольнения Поуэлла).
В голливудский период Поуэлл написал несколько статей для журнала Night and Day, который редактировал Грэм Грин, и продолжал публиковаться там до закрытия издания в марте 1938 года. К 1939 году писатель завершил работу над пятым романом под названием «Что сталось с Уэрингом» (What’s Become of Waring, заглавие по стихотворению Роберта Браунинга). Он не был принят Duckworth, за публикацию взялось издательство Cassell, и книга разошлась тиражом менее тысячи экземпляров.
Во время войны Поуэлл стал собирать материал для биографии английского писателя XVII века Джона Обри, но служба заставила отложить на некоторое время и это начинание. Рукопись книги «Джон Обри и его друзья» была готова лишь к маю 1946 года, а издана — только в 1948. Годом позже вышел в свет сборник трудов Обри под редакцией Поуэлла.
В 1951 году был издан роман «Вопрос воспитания» (A Question of Upbringing). Он открыл цикл «Танец под музыку времени» (A Dance to the Music of Time) из двенадцати книг, названный по картине Никола Пуссена. В нём рассказывается о жизни английской богемы с 1921 по 1971 год, причём в романах угадываются автобиографические мотивы.
Четвёртый том «Танца», «В доме леди Молли» (At Lady Molly’s), получил премию памяти Джеймса Тейта Блэка (англ.) за 1957 год. Книга «Короли-временщики» (Temporary Kings), одиннадацатая часть цикла, в 1974 году была удостоена премии У. Х. Смита.
Знаменитый английский писатель, современник Поуэлла Ивлин Во сравнивал его «Танец» с творениями Марселя Пруста, отмечая при этом, что Поуэлл «реалистичнее и смешнее»[5].
По окончании работы на двенадцатитомным циклом писатель также опубликовал романы «О, как мчится колесо!» (O, How the Wheel Becomes It!, 1983) и «Король-рыбак» (The Fisher King, 1986).
Издания на русском языке
- Поуэлл Э. Поле костей. Искусство ратных дел / Пер. с англ. О. Сороки. — М.: Радуга, 1984. — 368 с. — 50 000 экз.
- Поуэлл Э. Сумеречные люди / Пер. с англ. А. Ливерганта. — М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2005. — 297 с. — 5000 экз. — ISBN 5-93381-180-7.
Напишите отзыв о статье "Поуэлл, Энтони"
Примечания
- ↑ Barber M. Anthony Powell: A Life. — London: Duckworth Overlook, 2004. — P. 291.
- ↑ Birns N. [books.google.ru/books?id=6wDJd7XejHcC&pg=PA1&lpg=PA1#v=onepage&q&f=false Understanding Anthony Powell]. — Columbia, SC: University of South Carolina, 2004. — P. 1.
- ↑ [entertainment.timesonline.co.uk/tol/arts_and_entertainment/books/article3127837.ece The 50 greatest British writers since 1945] (англ.). The Times. Проверено 19 февраля 2010.
- ↑ Birns N. [books.google.ru/books?id=6wDJd7XejHcC&pg=PA19&lpg=PA19#v=onepage&q&f=false Understanding Anthony Powell]. — Columbia, SC: University of South Carolina, 2004. — P. 19.
- ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,897641,00.html Books: Between Proust & Waugh] (англ.). Time (26 September 1960). Проверено 21 октября 2012. [www.webcitation.org/6Ct7dPkpc Архивировано из первоисточника 13 декабря 2012].
Ссылки
- [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke9/ke9-6381.htm Энтони Поуэлл в Краткой литературной энциклопедии]
- [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/POUELL_ENTONI.html Энтони Поуэлл в энциклопедии «Кругосвет»]
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/4464/%D0%9F%D0%9E%D0%A3%D0%AD%D0%9B%D0%9B Энтони Поуэлл в энциклопедии Кольера]
Отрывок, характеризующий Поуэлл, Энтони
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
