Айзикович, Марк Львович

Марк Айзикович
Полное имя	Марк Львович Айзикович
Дата рождения	21 июля 1946(1946-07-21)
Место рождения	Полтава, Украинская ССР
Дата смерти	17 марта 2013(2013-03-17) (66 лет)
Место смерти	Берлин, Германия
Страна	СССР СССР, Германия Германия
Профессии	певец, музыкант, композитор, актёр
Коллективы	ВИА «Краяне», ВИА «Фестиваль»
Сотрудничество	Максим Дунаевский, Владимир Быстряков, Константин Никольский

Марк Львович Айзикович (21 июля 1946, Полтава — 17 марта 2013, Берлин) — советский и украинский музыкант, певец, актёр, композитор, руководитель и солист легендарного ВИА «Фестиваль», с 1991 года — руководитель «Театра еврейской песни» в Берлине. В 2005 году получил звание «Человек года» в Нью-Йорке. В 2010 году был отмечен правительством Германии наградой за активную работу по интеграции.

Биография

Родился в семье мясника, державшего ряд на продуктовом рынке. В школьные годы занимался в одном из лучших в Советском Союзе Театре юношеского творчества (ТЮТ). Уже тогда хорошо пел, а на сцене ему доводилось играть исключительно принцев.

В 1970 году окончил Харьковский институт искусств по специальностям «актёрское мастерство» и «вокал», работал в Днепропетровском театре. В 1973 году уехал работать актёром — режиссёром на Сахалин, пел в ресторане «Прибой».

В 1976 году стал вокалистом полтавского фольклорного рок-ансамбля «Краяне»; в ноябре 1977 года на его базе совместно с композитором Максимом Дунаевским создал ВИА «Фестиваль». С тех пор музыканты ансамбля «Фестиваль» записали инструментальную музыку к 36 легендарным фильмам и мультфильмам: таким как «Д’Артаньян и три мушкетера», «Ах, водевиль, водевиль…», «Летучий корабль», «Проданный смех», «Куда он денется!», «Семь счастливых нот», «Трест, который лопнул», «Маленькое одолжение», «Остров сокровищ», «Светлая личность» и другие. На гастролях с ансамблем выступали Михаил Боярский, Николай Караченцов, Павел Смеян, Жанна Рождественская, Людмила Ларина, Ирина Понаровская.

В 1990 году, после распада группы, Айзикович уехал в Германию. Начало его зарубежной карьеры положило его знакомство с немецким исполнителем песен на идише Карстеном Тройке, который пригласил Марка, никогда до того не сталкивавшегося профессионально с еврейским фольклором, в свою программу. Спустя несколько лет Айзикович уже выступал с собственными сольными концертами; стал автором музыки более чем к 20 фильмам и музыкальным спектаклям. В Германии Айзикович снялся в 6 художественных фильмах, сыграл около десятка ролей на театральной сцене, записал 11 компакт-дисков с еврейскими песнями и подготовил 7 концертных программ. В 1991 году создал и возглавил в Берлине «Театр еврейской песни», с которым объездил почти всю Европу. За десять лет в театре сыграли 12 премьер — «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема, «Иов» по роману И. Рота, «Мегилу» И. Мангера, «Кумешлидер» М. Сапфира, а также современные произведения.

Скончался 17 марта 2013 года в Берлине от онкологического заболевания.

Фильмография

Исполнение песен

• 1978 — «Д’Артаньян и три мушкетера» (исполнение песни «Бургундия, Нормандия…» в начале фильма)

Роли в кино

• 1981 — «Проданный смех» — Человек из свиты барона Треча
• 1999 — «Неблагоприятный случай», (Германия)
• 2003 — «Бабий Яр» — Кантор

Аудиопостановки с участием Марка Айзиковича

• 1982 — «Летучий корабль» (винил) — Полкан
• 1983 — «Три мушкетёра» (винил) — Портос

Дискография

• 1993 год — «Der Fremde», (CD)
• 1996 год — «Jedeach Bridelach», (CD)
• 1999 год — «Российские и украинские песни», (CD)
• 2001 год — «In jiddischn wort» (CD)
• 2007 год — «Nisht Geshtojgn, Nisht Geflojgn», (CD)
• 2009 год — «A Spil af Yiddish», (CD)

Известные песни в исполнении М. Айзиковича

• «Баллада об опасной дороге» (музыка Максима Дунаевского, слова Юрия Ряшенцева)
• «Листья жгут» (музыка Максима Дунаевского, слова Наума Олева)
• «Венецианский музыкант» (музыка и слова Константина Никольского)
• «Монолог нужного человека» (музыка Лоры Квинт, слова Владимира Аленикова)

Отрывок, характеризующий Айзикович, Марк Львович

За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.