Никольский, Константин Николаевич

Константин Никольский
Основная информация
Дата рождения	1 февраля 1951(1951-02-01) (73 года)
Место рождения	Москва
Страна	СССР СССР, Россия Россия
Профессии	гитарист, композитор, певец
Жанры	рок
Коллективы	«Атланты», «Осколки Сикорского», «Счастливое семейство», «Цветы», "Группа Стаса Намина", «Магистраль», «Фестиваль», «Воскресение», «Зеркало мира»
[www.konstantin-nikolsky.ru konstantin-nikolsky.ru]

Константи́н Никола́евич Нико́льский (1 февраля 1951, Москва) — российский и советский рок-музыкант, певец, гитарист, автор песен. Известен как сольной карьерой, так и участием в ансамблях «Атланты», «Осколки Сикорского», «Счастливое семейство», «Цветы», «Группа Стаса Намина», «Фестиваль», «Воскресение», «Зеркало мира». Никольского называют «голосом поколения».

Биография

Начало музыкальной жизни

Константин Никольский родился 1 февраля 1951 года в Москве. 12-летним он начал учиться игре на входившей в моду шестиструнной гитаре в ДК имени Чкалова (курс Генриха Сечкина). Константин с удовольствием вспоминал о том, как собрал свою первую гитару из логарифмических линеек.

Тёмная семиструнная гитара за 7 р. 50 к. Когда мне было лет 11 или 12, мы купили её вместе с отцом (он помогал выбирать) на Неглинке, в угловом магазине. Она промокла в пионерском лагере, потом высохла, потом сломалась и рассыпалась. В пионерских лагерях всё рассыпалось, потому что все играли у костра…

— Константин Никольский

В 15 лет он стал ритм-гитаристом образованной незадолго до этого московской группы под названием «Крестоносцы». Лидером и солистом группы был барабанщик Александр (Алик) Сикорский. «Крестоносцы» исполняли в первую очередь песни The Beatles и The Rolling Stones. Познакомившись с Никольским, которого рекомендовал ему приятель (предыдущий ритм-гитарист покинул группу), Сикорский высоко оценил мастерство начинающего музыканта; кроме того, «голоса тонировали идеально» (А. Сикорский). «Да и песни, как вскоре выяснилось, нам нравились одни и те же. И не только Битлов и Роллингов, но и Сёчерс, и Мамаз и Папаз, и Би Джиз и т. д…» (А. Сикорский). Одобрил приход Никольского и администратор группы, старший брат лидер-гитариста Ивана Лактионова и сын известного в то время художника Сергей Лактионов (создание проекта некоторые ошибочно приписывают Юрию Айзеншпису). Так и возникла легендарная группа «Атланты», выступление которой в его школе вдохновило юного Андрея Макаревича на создание «Машины времени» (смена названия объясняется тем, что теперь у всех трёх гитаристов был очень высокий рост). Вскоре Никольский начинает писать свои первые песни («Ты девчонка хорошенькая», «Алёна», «Я думал о многом и разном»), а «Атланты» — петь на русском языке.

В 1969 году Никольский, окончивший физико-математическую школу (его родной брат стал профессиональным математиком), ушёл из института и отправился служить в армию. Потерявшие сразу трёх музыкантов «Атланты» (лидер-гитарист и бас-гитарист, поступив в Медицинский институт, стали играть в музыкальном ансамбле этого ВУЗа) были переименованы в «Осколки вертолёта Сикорского».

Служа на Украине в войсках ПВО и находясь на посту, Никольский сочиняет свою знаменитую песню «Музыкант» (первое название — «Венецианский музыкант»). Во время армейской службы были написаны антивоенная песня «Ты хотел увидеть мир» и патриотическая «Россия». Как это ни удивительно, но, когда Никольский вернулся в группу Сикорского, главным хитом был не «Музыкант» (1971), а «Ты хотел увидеть мир» (1969). «Именно во время нашего выступления было отключено электричество, концерт прерван, а запись, которую мы впервые решили сделать, испорчена. Помню, я уехал на дачу в мрачном настроении, а когда на следующий день решил прослушать запись концерта, то был поражён бешеной экспрессией песни „Ты хотел увидеть мир“, которую удалось записать целиком, а также рёвом зрителей. Впечатление было такое, как будто я по радио поймал прямую трансляцию концерта Джими Хендрикса или кого-то в этом роде, но только не советскую команду» (А. Сикорский).

1970-е годы: Цветы и Фестиваль

Отслужив в армии, Никольский заканчивает курсы звукооператоров, становится звукооператором на Гостелерадио. Одновременно он, как уже говорилось, играет в группе «Осколки вертолёта Сикорского», затем переименованной в «Счастливое семейство», пишет новые песни, причем не только на собственные слова. Увлечение сборником французской поэзии в переводах Ильи Эренбурга приводит к созданию таких песен, как «Четыре дерева» (стихи народные) и «Голос» (стихи Анри де Ренье). Никольский отдаёт должное тому направлению нашей рок-музыки, которое уже начал Александр Градский и на котором будет основана знаменитая пластинка Давида Тухманова «По волне моей памяти».

В 1974 году Никольский стал ритм-гитаристом группы «Цветы», которая после выхода одной маленькой пластинки и записи второй поступила на работу в Московскую областную филармонию (по признанию А. Сикорского лидер «Цветов» Стас Намин часто и совершенно бескорыстно организовывал концерты и «Осколкам», и «Счастливому семейству»). Лидер «Цветов» знал Никольского, своего друга, ещё по институтским рок-тусовкам и его талант был очень близок к стилю, который Намин культивировал в группе, и Константин с Александром Лосевым, будучи одного роста, не только хорошо смотрелись, но и вместе пели. Однако Намин, который, к тому же, учился на филфаке МГУ, выразил недовольство большим количеством концертов и пригрозил уходом из филармонии. Эта организация зарабатывала на «Цветах» огромные деньги, организовывая гастроли по три концерта в день на стадионах и во дворцах спорта. Солистами помимо Александра Лосева были также Сергей Грачев, Константин Никольский и Александр Слизунов. Из-за непосильной работы, делавшей невозможным какое-либо творчество, начался конфликт с администрацией учреждения. Филармония отнеслась к этому совершенно спокойно, поскольку сохраняла за собой модное название. Намин, Никольский и клавишник Слизунов ушли. Затем министерство культуры запретило и группу, и само название «Цветы» как «пропаганду западной идеологии и идей хиппи».

Никольский теперь был профессиональным музыкантом, и в 1975 году Юрий Антонов пригласил его в свой аккомпанирующий ансамбль «Магистраль» (вместе с ним туда пришёл и Слизунов). Оттуда Никольский был уволен, поскольку не по своей вине сфальшивил, играя соло во время концерта (яркий свет прожектора ударил ему в глаза).

Однако долго искать новую работу Никольскому не пришлось — Намин уже воссоздавал свою группу (теперь под названием «Группа Стаса Намина» — оставшись без ансамбля, он самодеятельно выступал вместе с очень популярным в московской рок-среде «Удачным приобретением»; в Таллинском рок-фестивале 1976 года они участвовали именно под указанным названием и вскоре прекратили сотрудничество). Кроме того, Намин сделался неиграющим руководителем, и Никольский стал лидер-гитаристом; на ритм-гитаре играл двоюродный брат Намина Александр Микоян (единственный, кто остался из «Удачного приобретения»). Приглашены были, кроме Никольского и Микояна, Слизунов и игравший в «Цветах» с 1971 года барабанщик Юрий Фокин. Пришлось, правда, искать нового бас-гитариста, поскольку вокалисту и басисту Александру Лосеву Намин не простил, как он выразился, штрейкбрехерства (простив, однако, «русского Бонэма» Фокина). Вскоре Лосев стал солистом ВИА «Красные маки». Солистом же «Группы Стаса Намина» стал Слизунов (в записи первой пластинки участвовал также певец Александр Заболотов).

В 1977 году выходит первая маленькая пластинка «Группы Стаса Намина», где главной была написанная Никольским и Слизуновым на слова Владимира Солдатова песня «Старый рояль». Она стала шлягером, а болгарская фирма «Балкантон» включила её в сборник «10 лучших песен года» (вместе с хитами Адриано Челентано, Донны Саммер и даже знаменитым «Отелем „Калифорния“» группы The Eagles). «Старый рояль» стал первой записанной песней новой группы, это удалось организовать в студии Дома звукозаписи в Москве на улице Качалова. В работе участвовал сборный состав: музыканты «Цветов» — Константин Никольский, Александр Слизунов, Стас Намин, и «Удачное приобретение».

В 1978 году Фокин покидает «Группу Стаса Намина» и эмигрирует в США. Никольский посвящает Фокину «Ночную птицу» (первое название — «Прощание с другом») и тоже уходит. Хотя не только последний хит «Старый рояль», а и сочинённые лишь им одним песни иногда исполнялись группой («Вольный ветер» Никольского исполняли ещё «Цветы», когда он в них играл; в 1976-м песню «Летний дождь» записала Гюлли Чохели на гибкой пластинке журнала «Кругозор»). Ему было обещано, что некоторые из них будут включены в дебютный диск, но для второй маленькой пластинки записали только песни Намина.

Никольский стал участником ансамбля «Фестиваль», где записал свои песни — как ставшие впоследствии широко известными, так и малоизвестные («Счастлив певец», «Не грусти», «До свиданья, милый друг»). Их спел сам Никольский, а также солисты ансамбля Павел Богуш и Марк Айзикович.

Руководил «Фестивалем» композитор Максим Дунаевский, пригласивший Никольского в свой коллектив. «Фестиваль» записывал музыку к фильмам («Д’Артаньян и три мушкетёра», «Ах, водевиль, водевиль…») и много гастролировал по стране. На концертах «Фестиваля» Никольский пел свои песни.

Воскресение

Весной 1979 года, на фоне постоянных конфликтов в «Машине времени», у Сергея Кавагоэ появилась идея поиграть с Константином Никольским, с которым они дружили и песни которого ему очень нравились. Кавагоэ привлек Евгения Маргулиса, и они начали репетировать вместе с Никольским его песни. Андрею Макаревичу увлечение основных соратников «талантом со стороны» было очень неприятно. На эту тему неоднократно возникали споры, но Кавагоэ и Маргулис заявляли, что никакого предательства тут нет, что Константин один, команды у него нет, поэтому они просто помогают ему довести его песни до ума. Поначалу они хотели делать группу с Никольским, но тот вдруг отказался.

В 1979 году возникает группа «Воскресение». Андрей Сапунов (он принимал участие в концертной деятельности «Группы Стаса Намина»), блестящий вокалист, в качестве своеобразного приложения к первому магнитофонному альбому в последний студийный день спешно записывает в сопровождении Кавагоэ и Маргулиса камерные версии таких песен Никольского, как «Музыкант», «Зеркало мира», «Поиграй со мной, гроза», «Я сам из тех…», «Ночная птица», «Когда поймёшь умом…».

Когда мы записали первый альбом, то на пленке осталось свободное место. И, по-моему, Андрюшка Сапунов его к нам привел и напел. Так Константин начал «раскручиваться». А когда разбежался первый состав группы, Костя пришёл в Воскресение на готовое дело. Если бы не эта компания, никто бы его ещё долго не узнал. Мы с ним никогда особенно не дружили.

— Евгений Маргулис

Исполнение своих песен Сапуновым Никольский раскритиковал и попросил не распространять эти записи (но было поздно: их уже начали распространять пресловутые пираты). В интервью газете «Известия» в 2007 году Никольский сказал, «что некоторые вокалисты иногда просто не понимали содержания песен, которые исполняли. Это плохо. Смысловые ударения не там ставили, слишком много красовались голосом. Андрей Макаревич всю жизнь без этого обходится. Молодец». Много лет позже не обошлось и без колких замечаний в сторону Макаревича, что тот не научился играть на гитаре.

Записи Сапунова Никольский критиковал и в буклете к сборнику своих песен «Музыкант» (2001): «Сапунов считал, что голос — это всё. И очень любил „А-а-а-а“, мелизмы всякие… Я спорил: вот пять песен, мелодии у всех разные, а ты их одними и теми же мелизмами — раз, и словно мылом всё замазал… Мелодия — это вещь неприкосновенная. Даже Стравинский говорил: „Точность — синоним выразительности“». Тем не менее после этих записей они сотрудничали — и в «Воскресении», и после его распада (по крайней мере, в одном совместном акустическом концерте, запись которого сохранилась).

В 1980 году Никольский и Сапунов едва не попали в новую группу Театра имени Ленинского комсомола, которая должна была заменить уходящий «Аракс» и исполнила перед худсоветом театра все партии в рок-опере Алексея Рыбникова «Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты». Однако готовилась новая рок-опера — «Юнона и Авось». Рыбникова и главного режиссёра Марка Захарова больше привлекла созданная Крисом Кельми группа «Рок-Ателье» (возможно, своим упором на клавишные, очень подходившим для «Юноны и Авось»).

О своей музыкальной деятельности в конце 1970-х — начале 1980-х годов Никольский отзывался так: «„Фестиваль“ по подбору инструменталистов был очень хорош. С нами пели Боярский, Понаровская, Жанна Рождественская. Было много работы, проехали с концертами всю страну „насквозь“: от Амура и до Бреста. Я считаю, что после исполнения Сапуновым таких моих песен, как „Музыкант“, „Ночная птица“, и других, работа в „Самоцветах“ для него явилась проблемой. Но, видимо, он как-то все погасил внутри себя, сказал: „Я профессионал, и мне все равно, что петь“. Поэтому я и не работаю с „Воскресением“. Рока не было, а Макаревич был и что-то пел, и так как он был единственным (а не лучшим), то мы и поимели то, что называется „Машиной времени“. И „выстрелила“ она потому, что люди не знали, кто написал „Музыканта“. Рассуждали так: если песню поет не ВИА, то это „Машина времени“. А я всю жизнь эту ситуацию разгребал».

Мои песни стали известны в Москве до «Воскресения». «Воскресение» получило оформленный вид году к восьмидесятому, а мои песни ещё в 70-х игрались на танцах, имели известность. Разные группы их играли, тот же «Аракс». Просили и брали мои вещи… В КГБ тогда приглашали поиграть несколько раз, в клуб на Лубянке (первый раз — когда была Олимпиада в Москве).

— Константин Никольский

Для КГБ пели все. Это они только с виду строгие да когда власти много получают, становятся другими, а в остальном такие же люди — музыку обожают и так же от неё «прутся». И буфет у них такой дешёвый… Хотя мне проще отыграть такой простой честный концерт, как сегодня, с входящими-выходящими зрителями, чем общаться с людьми в погонах. Путин? Да каждый человек от чего-нибудь прётся. Главное ему в этом не мешать, иначе мало не покажется…

— Константин Никольский

Первый состав «Воскресения» прекращает своё существование осенью 1980 года. Успех песни Алексея Романова «Кто виноват?», занявшей высокое место в хит-параде газеты «Московский комсомолец» (рубрика «Звуковая дорожка»), так и остался единственным масштабным успехом, а песню большинство молодых меломанов приписывало «Машине времени».

Между тем Никольский, которого обучение в ГМУ имени Гнесиных отвлекло от работы в «Фестивале», репетировал вместе с легко освоившим бас-гитару Сапуновым и барабанщиком Михаилом Шевяковым. В ноябре 1980 года он позвонил Романову, предложил тому присоединиться. Группа «Воскресение», вполне соответствуя своему названию, воскресла из пепла.

В конце 1980 года обновленное «Воскресение» уже давало первые концерты. Это был совсем другой звук и иная ориентация — более насыщенная и резкая. Произошло это не случайно. Никольский, прекративший гастрольную деятельность в составе эстрадных ансамблей и поступивший в Гнесинское музучилище, стал неформальным лидером группы и попытался наладить в ней учебный процесс. «С появлением Никольского в команде началась серьезная профессиональная работа, — вспоминал звукооператор Александр „Артем“ Арутюнов. — По большому счету, все, кроме Никольского, не были сильными музыкантами. Поэтому Костя постоянно требовал от остальных участников группы умения играть необходимый минимум и организовал репетиционный процесс таким образом, чтобы внутрь группы не проникал дух шары». В интервью с участниками группы «Воскресение» на Радио России, в январе 1994 года, Константин заметил: «Когда мы сели репетировать в Столешниковом, первое, что я сказал: „Никакого творчества“. Например, как начинается — давайте сделаем группу, сейчас всех потрясём, подход такой. У меня это происходит в рабочем порядке: есть материал, нужен ансамбль. Чего я себе думаю там, сзади где-то, на кухне ночью — никого не волнует, не могу ни продать, ни с кем поделиться, неважно. Дальше рабочий процесс. Момент творческий отсутствовал. Репертуар абсолютно честный. Наверное, никто не думал, что будем стоять у истоков, мы просто задумали сделать достаточно добросовестно материал, условно говоря, текстовой и музыкальный».

7-10 июня 1981 года в подвале приёмной комиссии старого здания МГИМО (Шевяков учился в этом институте) за три ночи был записан магнитофонный альбом «Воскресение 2». Туда вошли песни Никольского «В моей душе осадок зла» (в его исполнении), «Воскресенье» и «Один взгляд назад» (в исполнении Сапунова).

Заглавная композиция под названием «Воскресенье» была написана Никольским и датировалась 1978—1979 годами. С неё, как правило, начинались концерты, и на альбоме она шла первой. Никольский к тому моменту отошёл от музыки Сантаны и не на шутку увлекся Dire Straits, у которых ритм в ряде композиций также обозначался с помощью регги. Альбом делался в два наложения — на инструментальную фонограмму писались вокал и соло-гитара, а в нескольких вещах сверху добавлялось ещё одно гитарное соло Никольского, причем звук снимался не с гитары, а с мониторов. Беда всей сессии заключалась в том, что звук в мониторах кардинальным образом отличался в наушниках у Арутюнова. Когда Арутюнов с Никольским приехали на телевидение осуществлять монтаж, они ужаснулись: на выверенной стационарной аппаратуре пленка шипела, тарелки били по ушам, а вокал оказался попросту завален. Это был акустический обман среднечастотных мониторов, приведший к диспропорции звука по всему спектру частот. «Воскресение» оказалось ещё одной жертвой нестандартных линейных характеристик — в одном ряду с сотнями рок-групп, обманутых в стенах студий хрустальным звучанием сверхизысканных мониторов. Но Арутюнову все-таки удалось спасти эту запись. На пленке ORWO он сделал скорректированный моно-вариант, добавив при помощи эквалайзера низы на вокал и по возможности опустив высокие частоты. В таком сверхдоработанном виде пленка пошла в народ — если не учитывать вариант с псевдостереофоническим звучанием, который неудачно попытались сделать спустя несколько месяцев на одной из радиостанций.

Сам оригинал альбома в 1983 году после ареста Романова и обыска в доме Арутюнова был конфискован и оказался запертым в сейфах областного управления внутренних дел в Москве на улице Белинского. Однако Арутюнову удалось, казалось бы, невозможное — получить оригиналы обратно: «Когда увольнялся с телевидения, на мне числилось определенное количество пленки, которую я обязан был вернуть обратно. Взяв на работе соответствующую бумагу о своих пленочных долгах, поехал в управление внутренних дел. Они вернули мне оригиналы, сопроводив этот акт документом о выдаче пленок. После чего я рванул на такси домой, намотал на основание катушки необходимое количество ненужной пленки и вернул долг на телевидение. Таким обманом мне удалось сохранить оригиналы».

Последний курьез, связанный с мастер-лентой, произошёл в начале 1990-х годов, когда московская фирма «Фили» решила выпустить второй альбом «Воскресения» на виниловой пластинке. Прослушав глуховато звучащую пленку, представители организации в гневе позвонили Арутюнову: «Что это ты нам подсунул?!» В поисках истины пришлось перезванивать Никольскому, который подтвердил подлинность ленты. «Все правильно, — сказал он. — Оригинал 81-го года звучит именно так».

«Как звукорежиссёр я ощущал разницу между тем, что происходило у меня в аппаратной, и тем звуком, на котором записывалась группа, — отмечал Арутюнов. — Но в тот момент ни у кого не было времени, и мне было тяжело бороться с авторитетом Никольского, пытаясь убедить его обратить внимание на подобные расхождения».

Кроме того, Никольский блестяще исполнил все гитарные соло, а в песне «Один взгляд назад» выдал, видимо, лучший басовый рифф в истории русского рока. «Именно этой записью миллионы граждан Советского Союза затирали головки „Электроник-302“ и „Вёсен-204“…» (Артём Липатов, «Легенды русского рока»). Однако произошло такое не сразу.

Я довольно немного нот играл, но достаточно стильно это было, вот и все. Что, собственно, и делаю сейчас тоже. В своей изысканной манере.

— Константин Никольский

«Воскресение» не попало в десятку лучших групп «Звуковой дорожки», в хит-парад вошла только песня «Поиграй со мной, гроза», которую Никольский три года назад записал с «Фестивалем» (вошла именно в его исполнении и указывалась как сольная). Кроме того, «В моей душе осадок зла» из-за схожести голоса слушатели приписывали Андрею Макаревичу. Песни «Воскресения» стали звучать из окон уже после того, как группа распалась, когда Романов и бывший гитарист «Аракса» Вадим Голутвин создали новую группу, впоследствии получившую название СВ.

Один из последних концертов «Воскресения» того периода полулегально состоялся 28 марта 1982 года в ДК МЕХТЕХа, то есть электромеханического техникума (рядом со станцией метро «Новослободская» в Москве). Прозвучали и песни Никольского: «Воскресение», «Один взгляд назад», «Зеркало мира», «Ночная птица», «Я сам из тех…», которые исполнял Сапунов, а «В моей душе осадок зла» и «Когда поймёшь умом…» пел сам Константин. Запись была издана в 1994 году фирмой ДЛ-ЛОТА.

Зеркало мира

В 1982-м принимали программу ансамбля «Фестиваль», в котором я работал, для выступления в Олимпийской деревне. Так было указание: песен Никольского не брать, иначе программу не примем. А написанные песни уже ждали своего часа. Такие вот были неприятные сложности.

— Константин Никольский

Никольский вернулся в «Фестиваль», принял участие в записи маленькой пластинки ансамбля и в 1984 году окончил Гнесинское училище. Было с чем сравнивать получение образования: «Году в 1974-м Стасик Намин нас всех — то есть группу „Цветы“ — отправил в Царицынское музыкальное училище. Поступили, я пришёл на занятие, и первое, что услышал от педагога, было: „На свете есть всего два гитариста — Маклафлин и Джордж Бенсон“. Я спрашиваю: „И всё, больше нету“? — „Нету“. И больше я не ходил туда… А второй раз, в Гнесинском, было прекрасно. „Константин, ну что? Будем разбирать с тобой эту пьесу. Целый год. Сразу предупреждаю, что вот это место никто в мире сыграть не может. Но мы с тобой сыграем…“ Я учился хорошо и закончил хорошо, мне нравилось…».

«Фестиваль» прекратил своё существование, потому что возник оркестр Максима Дунаевского. Никольский пел на концертах под акустическую гитару, в 1984—1986 годах исполнял несколько своих песен в программе группы «Галактика». Там он познакомился с барабанщиком Виталием Бондарчуком, вместе с которым организовал в сентябре 1986-го группу «Зеркало мира». При записи первого (и единственного) магнитофонного альбома Бондарчук играл на клавишных и популярном тогда ритм-компьютере («драм-машине»); в записи, кроме него и Никольского, приняли участие бас-гитарист Игорь Яшуков и бэк-вокалист Аркадий Березовский. В альбом вошли как песни последних лет, так и песни из репертуара «Воскресения».

Вскоре Бондарчук, придавший альбому элементы электропопа, уходит, чтобы заняться сольными проектами, а затем становится клавишником группы «Рондо», которая выступала вместе с «Зеркалом мира» в одной программе. В скором времени появляется новый состав «Зеркала мира»: Константин Никольский — гитара, вокал; Аркадий Березовский — вокал; Виталий Зайков (экс-«Фестиваль») — бас-гитара; Алексей Маслов — ударные. В дальнейшем Маслова сменил Андрей Родин, потом из группы «ЭВМ» пришёл Игорь Костиков.

В 1986 году возник ансамбль «Старая гвардия». В его состав вошли Александр Сикорский (руководитель), Константин Никольский (гитара), Валерий Гилюта (гитара), Алексей Шачнев (бас) и Алексей Сикорский (ударные). В 1989 году к ним присоединился Денис Мажуков. В том же году Алексея Сикорского сменил Михаил Соколов («Петрович»), но в 1993 он стал «harmonica-man» и на его место пришёл Алексей Коллодий. Состав изменялся: Никольский и Мажуков то принимали участие, то нет, так как были заняты в собственных проектах. Такая ситуация продолжалась примерно до 2007 года.

В 1987 году Никольский в числе прочих исполнителей записал голос и снялся в клипе на песню Криса Кельми «Замыкая круг». Однако с точки зрения 1980-х годов в СССР клипом это выступление назвать сложно. Кельми собрал 28 музыкантов самых разных направлений от рока до поп-музыки. В том же году вышел и альбом «Рок-ателье» «Замыкая круг», где была песня Кельми на стихи Никольского «Слушай, ночь».

18 февраля 1989 года в Москве в спортивном зале «Дружба» в Лужниках прошёл концерт «10 лет группе Воскресение». Никольский выступал с составом: Михаил Шевцов (клавишные), Алексей Маслов (барабаны), Сергей Балакирев (бас-гитара), коллега Константина по Гнесинскому училищу, и Аркадий Березовский (звукооператор, вокал). В конце мероприятия Романов, Никольский, Сапунов, Шевяков объединились и играли как в 1981-м.

Самостоятельный путь

На Новый год с 1989-го на 1990-й занимал у соседки 500 рублей, чтобы что-то купить к столу. К счастью, почти сразу поступило предложение о концерте, я быстро отпел и отдал долг. Но помню этот смертельный страх: дочке 5 лет, и денег нет на еду. Мне 40 лет, и, видимо, надо приспосабливаться к другого рода деятельности, чтобы прокормить семью. Однако, к счастью, судьба распорядилась иначе.

— Константин Никольский

В 1990 году Никольский распускает «Зеркало мира» и начинает сольную карьеру. Он выпускает магнитофонный альбом; в записи приняли участие музыканты, с которыми Никольскому предстояло сотрудничать много лет, — последний клавишник «Зеркала мира», виртуоз электрооргана и фортепиано Михаил Шевцов, бас-гитарист и талантливый студийный звукорежиссёр Александр Кузьмичёв, барабанщик Игорь Костиков. Аркадий Березовский стал «поющим звукооператором». Фактически изменился только состав; Никольский по-прежнему исполнял свои песни с аккомпанирующей группой.

Через год была записана песня «Я бреду по бездорожью», давшая альбому название. В альбом вошли четыре песни на стихи самого Никольского, три — на стихи португальского поэта Фернандо Пессоа, одна — на стихи классика испанской поэзии Густаво Адольфо Беккера. В 1992 году вышла виниловая пластинка, в 1994-м — компакт-диск.

В 1991 году на экранах транслировался клип «Гимн СССР» Игоря Угольникова, являвшийся заметным стёбом. Среди исполнителей: Игорь Угольников, Дмитрий Маликов, бит-квартет «Секрет» (без Максима Леонидова), группа «Несчастный случай», Константин Никольский, кабаре-дуэт «Академия», Александр Иванов, Сергей Минаев, Александр Кутиков, Евгений Маргулис, Петр Подгородецкий, Дмитрий Варшавский, Виктор Третьяков, Екатерина Семенова, Ирина Отиева, Раиса Саед-Шах, Сергей Пенкин, Сергей Манукян, Дмитрий Четвергов. Константин рассказывал: «Позвонил Угольников и совершенно интеллигентнейшим голосом говорит: „Константин, нам бы, понимаешь, нужно в клипе сыграть“. Не то чтобы я там снялся. Чего я там сниматься буду? У них покрасивше ребята есть. Кабарэ-дуэт „Академия“, например, там такой красивый парень. А там сыграть нужно было. Они просто до Клэптона не дозвонились, а следом сразу я. Нужно было что-нибудь в мягкой лирической манере, потому что Четвергов задвинул что-то под Гэри Мура, а я… под интеллигентов». Трек и видеоклип попали на альбом Угольникова «ОБА-НА!» 1996 года, лейбл «RDM».

В 1992 году состоялся первый релиз FeeLee Records — альбом «Воскресенье», для презентации которого в ДК Горбунова в Москве группа на один концерт воссоединилась в золотом составе Романов — Никольский — Сапунов — Шевяков.

В 1993 году был инициирован социальный проект «Песни для Тани М», призванный оказать помощь онкологически больным детям в Перми. Известные музыканты России бесплатно предоставили для сборника, появившегося в 1994 году, свои фонограммы. Константин Никольский — песню «От любви к любви». Несмотря на все сложности, когда сумма, вырученная с продажи дисков, оказалась небольшой, пермский Детский онкологический центр был построен.

В 1994 году фирма «ДЛ-ЛОТА» выпустила альбом «MCMXCIV» группы «Рок-Академия», где были две песни Константина: «Гроза» и «Вольный ветер», но пел их Сергей Шипилов, а Никольский играл на пластинке на ритм, лидер и акустической гитарах. Запись происходила в 1990 году на тон-студии «Мосфильм», сведением занимался бельгийский звукорежиссёр Жан-Марк Гёнс, а продюсером выступал Мишель Драшуссофф.

Вышел на диске первый российский мюзикл авторства Андрея Морсина «Волшебник Изумрудного города». Аранжировки полностью соответствовали первой половине 1990-х годов — в основном синтезатор. Хотя (что было редкостью для эстрады данного периода — а мюзиклы Морсина логично относить к этому жанру) наличие «живых» инструментов, вроде гитары и виолончели, хоть и редкое, но сразу поднимало «Волшебника» на несколько ступеней выше прочих творений того времени. Никольский исполнил партию Гудвина и сыграл на соло-гитаре. Принимал участие в записи и Алексей Романов.

Тогда же была предпринята попытка восстановить «Воскресение» в «золотом составе» (Романов — Никольский — Сапунов — Шевяков). 12 марта 1994 года состоялось единственное выступление, а на следующий день Никольский и Романов провели в камерном зале Детского музыкального театра имени Н. И. Сац в Москве совместный акустический концерт, запись которого вышла потом на компакт-диске. Об этом концерте Романов вспоминал: «К тому времени стало ясно, что вместе мы играть не будем больше никогда. Поэтому концерт в двух частях. Когда я понял, что выступление будет записываться на магнитофон, отступать было поздно, зал уже был полон. Впечатления за давностью стёрлись, осадок мутноватый. Всё было сказано и решено. Наверное, Константин Николаевич приглашал зрителей на концерты „Воскресения“, не собираясь в них участвовать». Восстановление группы продолжилось без него.

Это очень непростой вопрос. В коллективе для работы надо, чтобы главным был кто-то один. Это удобнее. В случае коллегиального руководства это как бы неформальная группа, должно быть очень сбалансировано взаимодействие по ролям. Долго так не бывает. Потому что люди меняются, существует генезис личности. Очень долго никакой коллектив не в состоянии удержаться. Происходит какая-то текучка. Когда есть кто-то главный, вот, скажем, Константин Никольский или Питер Габриэль, уже неважно, кто играет на басу — Тони Левин или Саша Кузьмичёв. Кто-нибудь да будет играть на басу — была бы звезда. А когда равноправные коллеги, достаточно всё-таки просто хорошего отношения друг к другу. Оно устойчиво, это просто терпимость. Любят люди друг друга не за какие-то заслуги. Нам было просто интересно работать, когда были вместе. Но это была работа, хотя чистой воды самодеятельность. Я вообще не знаю: есть ли у него друзья, у Кости. У него очень много поклонников, но он очень сильно держит дистанцию с приятелями. Может быть, так и надо.

— Алексей Романов

Разные системы координат у нас с Константином. Конкретнее ответить сложно, ибо начнешь вдаваться в ненужные сейчас частности. Я, честно говоря, и думать не желаю о той ситуации. Разошлись в своё время — и слава богу. Когда «Воскресение» в очередной раз собралось в 1994-м, меня Женька Маргулис замучил: «Давай, пой Костины песни, народу это надо…». Ну вот, я попел-потерпел тогда год и «завязал» с ними. Народу, наверное, надо, а я больше не могу. И, кстати, ничего, «Воскресение» и без них существует.

— Андрей Сапунов

Самое интересное, что между нами ничего не произошло. У нас была попытка возродиться в хорошем составе, но она ничем не кончилась. Ни скандала, ничего подобного не было. Единственное — я попросил «отцов-основателей» не петь в своих концертах мои песни. Потому что у меня был свой состав, и я с ним трудился. Эта история произошла году в 94-м. Ну можно было исполнить мою просьбу? Но они продолжали их петь. Объясняли, что это для людей, публика просит. Я отвечал: ну скажите тогда людям, вот приедет Никольский и споет, а в нашем репертуаре этих песен нет. Но, видимо, боязнь у них какая-то присутствовала, что если не исполнить песню «Музыкант» или, скажем, «Ночная птица», люди попросят вернуть деньги за билеты. Я, например, на просьбы сыграть песни «Кто виноват?» или «По дороге разочарований» всегда говорю, что их автор Алексей Романов и он их споет, когда к вам приедет.

— Константин Никольский

Косте удобно, чтобы он сам все сочинил, аранжировки сделал, разложил вплоть до движений на барабанах. А остальные, мы то есть, хочешь или нет — играй, как сказали, потом притрется. Буквально на первой же репетиции играем «Забытую песню несет ветерок». Костя — Андрею Сапунову: «Что это у тебя на басу? Тут акцент должен быть». Андрей: «А мне вот в другом месте хочется акцент поставить». Костя брови поднял, замолчал, собрал свои «примочки» и ушёл. Мы с ним потом эту тему обсуждали. Он говорит: «Ну не могу я, вот вскипело говно, и все». Такой характер у человека. Не могу сказать, что мы друзья. Но когда не заняты работой, все душевно и замечательно. Когда он жил буквально через дорогу от меня, встречались часто. Переехал на «Академическую» — стали редко встречаться. Какой-то конфликт есть, но не между нами лично. Наверное, дело в «Воскресении», которое преследует и его, и меня. Нас на концертах просят сыграть «Ветерок», его — что-нибудь из «Воскресения». Это испытание, крест, с этим ничего не поделать.

— Алексей Романов

Иногда все же возникала мысль: если Маргулиса заменить Никольским, как было в составе 1981—1982 годов, и вернуть его песни? Но вряд ли это возможно — участники «Воскресения» испытывают к Никольскому неприязнь.

В сентябре 1995 года скрытый конфликт между составом «Воскресения» и Константином Никольским проявился в заявлении для прессы, в котором участники «Воскресения» возражали против использования им в своей pекламе названия группы, в то время как Никольский возражал против того, что его песни звучали на концертах «Воскресения».

«ДЛ-ЛОТА» издала ограниченным тиражом сингл «Коммерческий промах» (1995). 4 трека были записаны С. Шипиловым, К. Есиповым, К. Никольским, И. Кожиным. Диск является раритетом. Произведен во Франции.

В 1996 году Никольский выпустил диск «Один взгляд назад», состоящий из новых версий его старых песен. Почти все они входили в репертуар «Воскресения». Было только два исключения. Ранней песней «Птицы белые мои» открывался магнитофонный альбом «Зеркала мира», и с нею же (исполняя под акустическую гитару) Никольский в июне 1984-го дебютировал на телевидении. «Мой друг, художник и поэт», песня, которую многие считают лучшим произведением Никольского и которой он в последнее время обычно открывает свои концерты, была в 1978-м записана «Фестивалем» (её тогда спел Павел Богуш).

Мелодию, кстати, потом Максим Дунаевский спер для своей песни «Осенний лист». Мы тогда вместе с ним работали в ансамбле «Фестиваль». Как-то в компании, естественно, выпившей, Дунаевский мне говорит: «Вот, сочинил новую песню». И поет: «Кленовый лист, кленовый лист». А я говорю: «Постой, тут надо вот так играть». И показываю. А он мне: «Что это?» Я отвечаю: «Ну что же ты, это очень известное соло». А однажды Максим говорит мне: «Костя, у тебя такие песни замечательные, ты мог бы греметь на всю страну!» Я в ответ: «Да я и так гремлю потихонечку. Но, Максим, я — человек из хорошей, но простой семьи, а ты сразу родился членом Союза композиторов. Стартовые условия разные, поэтому ты можешь писать что угодно, а я должен писать только хорошо».

— Константин Никольский

В 1996 году был готов альбом группы «Адо» «Веди себя хорошо». Среди приглашенных музыкантов оказался и Константин Никольский, который записал соло в песне «Я тебя никому не отдам», но в первую версию альбома бельгийские издатели из MDC Records этот трек не включили, он был опубликован позднее, потому что через несколько лет весь материал частично пересвели в Москве для второго издания, появившегося в 2003 году.

В том же году вышло два издания группы «Аракс» — студийное «Old, But Gold!» с версиями песен «Один взгляд назад», «Когда поймешь умом» и концертное «The best of Live 1981» (те же треки, но последний упомянутый назван «Из-под крана…»).

А. Морсин выпустил свой мюзикл «Снежная королева» (1996), на этот раз Константин Никольский был только соло-гитаристом в некоторых эпизодах («Видение», «Розовый сон», «Эпилог»).

В 1996 году лейблом «Союз» также выпущена аудиокассета с записью «Радио 101. В прямом эфире». Ранее диск издала компания «Hit Records» в 1995 году. На московской частоте 101.2 FM радиостанция организовывала трансляцию живых концертов с участием знакомых слушателям российских групп и исполнителей. Никольский сыграл первым, и его номер был «Я сам из тех…». В 1997 году «Союз» начал серию «Живая акустика», только первый диск был с 13 треками вместо 17.

2000-е годы

Празднование юбилея первых исполнителей блюз-рока в СССР — 30 летия «Удачного приобретения» — превратилось в фестиваль в концертном зале клуба «Ю-ТУ» в Москве 12 мая 2000 года. В мероприятии приняли участие: Константин Никольский, Николай Арутюнов, Сергей Воронов и группа «Кроссроадз», «Старая гвардия», Борис Булкин и «Вольный стиль», Леван Ломидзе и «Блюз Казенз».

В 2000 году появилась песня умершего музыканта, барабанщика, Александра Косорунина, «Серый дождь», которую он написал, но не сыграл и исполнил, в память его самые близкие друзья собрались и записали её. Бас-гитары: Владимир Беленко и Алексей Осташев, гитара: Игорь Кожин, шейкер: Сергей Григорян, вокал: Константин Никольский, Сергей Шипилов, Александр Иванов, Николай Арутюнов. Косорунин принимал участие во многих музыкальных проектах: «Каскад», «Маршал», «Академия Рока», «Рондо», «Мегаполис», «Лига блюза», «Лицей», «Треф», «Неприкасаемые», «Крупский Сотоварищи», «Четверг Арутюнова».

В январе 2001 года в связи с 30-летием состоялся юбилейный концерт «Цветов» в ГЦКЗ «Россия» с участием музыкантов, работавших в группе в 1970—2000 гг., и друзей. Никольский, Слизунов и Александр Грецинин спели песню «Старый рояль». Также Константин сыграл на лидер-гитаре в композиции «Рано прощаться».

1 февраля 2001 года Никольскому исполнилось 50 лет. Юбиляр отыграл два аншлаговых концерта в ГЦКЗ «Россия». В числе гостей-участников были «Старая гвардия» Александра Сикорского, исполняющая только кавер-версии англоязычных песен (правда, Никольский и Сикорский спели дуэтом старую песню времён «Атлантов»), Юрий Лоза. Через месяц вышел двойной концертный альбом.

Предлагали сделать «Ночную птицу» в стиле «рэп», сказали, что это будет лучше для молодёжи. А я им говорю «Откуда вы знаете, что лучше для молодёжи?» Молодёжь разная. У нас на концертах полно молодёжи, наравне со «старичьем» ходят. И мне кажется, что если они нам верят, мы не должны их обманывать. А если мы что-то сделаем в стиле «рэп», что они скажут? Мы работаем в своем — игровом стиле. У нас на концертах мало синтезированных звуков. Нас четыре человека — достаточно опытные музыканты. И мы берем игрой, исполнением. Мне это нравится и в других командах, я люблю «игроков».

— Константин Никольский

В том же году студия «Союз» выпустила двойной сборник «Музыкант», позднее переизданный в серии «Союз Gold». Константин Никольский в который раз устало снимет со стула свой обветшавший сюртук. За ним снова будут наблюдать верные поклонники. Все это так привычно, что не требует отдельных комментариев уже лет 15.

Несколько песен Никольского вошли в альбом «Просто…» певицы Натальи Пушковой. Казалось бы — причем здесь Никольский? Реклама ему давно не нужна. Эксперименты ради эксперимента — мало интересны. В чём попало он не участвует. Тем не менее, отдал для нового альбома Пушковой две своих песни. Но не из тех, что поет на концертах лично, а из «хорошо забытого старого» — неизвестного широкой публике, не выходившего на аудионосителях. При том, что продюсеры и лейблы давно уговаривали Константина записать это самому — или, например, продать каким-нибудь «звездам».

Никольский всегда очень сердился, когда в 1970-х годах его песни исполнялись вокалистами ВИА, в которых ему доводилось играть на гитаре. Именно поэтому однажды Константин решил поработать как следует над собой, чтобы свой материал исполнять самостоятельно и больше не пытаться никому объяснять, о чём он написал песню и почему её следует петь иначе. Что же касается композиций «Голос» и «Четыре дерева» — в альбоме последняя названа «В садике моем» (текст из книги «Тень деревьев», перевод с французского И. Эренбурга), то Никольский убежден, что исполнение Натальи Пушковой — единственный и наилучший вариант, в котором они могут быть обнародованы. Он сам записал гитару в этих треках, а также в песне «Просто…», к тому же появился в одноимённом клипе, который был снят на уфимской видеостудии «Муха».

Наталья Пушкова нечасто сталкивалась с Никольским в студии: «Сначала он записывал свои гитары, потом я приезжала и пела, потом мы ему все это показывали. Ему нравятся мои версии его песен…» Константин Никольский — друг её семьи. Для своих он достаточно открытый, а вот к чужим относится настороженно; не любит посторонних, старается не давать интервью, а если иногда какой-нибудь телепередаче удается пригласить его в эфир — потом он растерянно пожимает плечами и говорит, что «было неудобно отказаться, пришлось идти».

Однако ещё в 1995 году на лейбле «ДЛ-ЛОТА» вышел компакт-диск Пушковой «Крапива-лебеда», там было две песни Никольского, а именно — «В садике моем четыре дерева» и «Голос», хотя и в другой аранжировке. Эти вставки смотрелись наподобие песни «Воскресения» «Кто виноват», которую группа помещает почти в каждый свой альбом. На одной пресс-конференции с Константином тот ругал певицу Натали за то, что та, на его взгляд, не очень достойно перепела «Птицы белые мои» (тогдашний продюсер Валерий Иванов рассказывал, что они у Никольского приобрели эту песню официально). Но Никольский жестко реагировал — какой-то девчонке нечего трогать его творчество. На вопрос: «А как же Наталья Пушкова, которая спела две ваших песни?» Константин ответил: «Ей можно. Потому что это жена моего друга Кирилла Есипова из „Рок-Академии“».

Немолодой Константин Никольский уверял, что молодёжные экстремальные виды спорта у него в почете, а сам он увлекается триалом.

Лидеру «Удачного приобретения» Алексею «Вайту» Белову исполнилось 50 лет. 13 сентября 2001 года в честь юбилея в московском Центральном доме художника прошёл праздничный концерт — джем-сейшн. Вместе с Беловым на сцену вышли Борис Булкин, Игорь Кожин, Леван Ломидзе, Константин Никольский.

19 марта 2003 года в Кремлёвском дворце съездов в Москве был представлен проект «Russian Rock in Classic: Back From USSR». Самые известные произведения российских рок-музыкантов исполнял оркестр под управлением Вольфа Горелика. В концерте также приняли участие Андрей Макаревич, Юрий Шевчук, Константин Никольский, группа «Агата Кристи» и другие. Кроме того, были сыграны произведения Бориса Гребенщикова, Гарика Сукачёва, Виктора Цоя. В финале прозвучало «Последнее письмо» Вячеслава Бутусова. Студийный вариант проекта был выпущен на компакт-диске.

В 2004-м вышел сборник «Мне только снится жизнь моя», который открывали две новые записи, сделанные для готовящегося номерного альбома. Создавалось впечатление, что «главный меланхолик русского рока» уже давно живёт за счет старых хитов, и надпись «новая песня» на обложке очередного «The Best» вызывает грустную улыбку. Композиции «Мне только снится жизнь моя» и «Облако» не показали другого Никольского. Но на новые аранжировки стоит обратить внимание. Хотя песни изменились незначительно, но благодаря чутким корректировкам зазвучали по-иному.

Перед моим юбилейным концертом я пришёл на Первый и сказал, что неплохо было бы его показать (за мои деньги). Меня спросили о составе выступающих. Я сказал, что у меня будут Николай Трубач, Константин Никольский, Малежик… Естественно, на моем концерте не предполагалось ни Баскова, ни Киркорова, ни Пугачевой. Вот и ответили мне на телевидении, что концерт с незвездным составом они показывать не будут.

— Юрий Лоза

Несмотря на это, были изданы 2 CD и DVD под названием «Я умею мечтать». Композиция «Мятое лицо». Лоза объявил зрителям при выходе Никольского: «Петь отказался наотрез. Но, говорит, сыграю так, как никто не играл еще, честно. Послушаем». Импровизационные соло удались настолько, что под конец и после песни Юрий отметил: «Браво! Нет слов. Константин Никольский — самая умная гитара СНГ! Какой там Dire Straits! Никольский Константин!».

1—2 февраля 2006-го в ГКЦЗ «Россия» прошли концерты под названием «День рождения в лунном свете», посвящённые 55-летию Никольского. Были исполнены все песни, предназначенные для нового альбома, о чём Никольский сам объявил зрителям. Однако уже через несколько месяцев он оказался в больнице.

Проблемы со здоровьем, прединфарктное состояние на время прервали запись альбома, но в конце сентября 2007 года альбом «Иллюзии» вышел. Отказ от клавишных инструментов и участие в записи гитариста Игоря Кожина (товарищ бас-гитариста Кузьмичёва по металлическим группам «Раунд» и «Кардинал», затем игравший в «Лиге блюза», коллективах «Треф», «Torch») сделали звучание более жёстким. В «Иллюзии» вошли три песни с так и не вышедшего на компакт-диске альбома группы «Зеркало мира», известные по концертным дискам «Голос» и «Песня о песне», а также пять новых песен — на стихи Фернандо Пессоа и самого Никольского. О единственной новой песне, где Никольским были написаны и музыка, и стихи («Утешь меня, судьба»), об её поэтическом уровне стоит сказать, что есть ещё порох в пороховницах. Новые песни по признанию самого автора в интервью газете «Известия» были написаны за три-четыре года до выхода альбома.

«Иллюзии» вышли также и на грампластинке, произведенной в Германии и распространяемой студией «Союз». В России винил переиздавался.

Песню «Один взгляд назад» (известную в народе как «Ветерок»; она не вошла в альбом, но речь о концертных исполнениях), которая в новой, утяжеленной аранжировке с ревущим фуззом звучала хард-роково, Никольский иронически прокомментировал: «Практически Deep Purple». Ощущалось непривычное — идет музыка на русском языке, а звучит все — не придерешься: ритм-секция — как часы, играют синхронно. Кожин использовал в основном не аккорды, а интервалы, преимущественно квинты и кварты. Исполняя соло, явно импровизировал. Местами в аранжировках чувствовалось влияние Dire Straits. У Константина общечеловеческие идеи не стареют, а русский лиризм сочетается с западным подходом и исполнительским мастерством. Есть такой термин — evergreens, то есть нестареющие произведения. Можно смело сказать, что ими являются песни Никольского.

В 2007 году студия «Союз» издала сборник Константина Никольского «Антология». Он примечателен тем, что к альбомам «Я бреду по бездорожью…» и «Один взгляд назад» добавлены бонус-треки с концерта 2 февраля 2006 года в ГКЗ «Россия». Мастеринг осуществил звукорежиссёр Кирилл Есипов.

По СТС сериал «Тридцатилетние», и мне звонили с предложением использовать в нём песню «Мой друг, художник и поэт». По мнению звонивших, я, наверное, должен был подпрыгнуть с дивана до потолка от счастья. Но произошло обратное. Во-первых, песню, которую сейчас можно услышать только на пластинках или на моих концертах, ежедневно в течение длительного времени крутили бы по телевизору и измочалили бы вдрызг. Во-вторых, была предложена какая-то смехотворная сумма (пусть все знают, ничего страшного) — тысяча долларов. За песню уже записанную, давно известную, для раскрутки которой не требуется ничего. Просто ставь в эфир — и все. И за это, Константин, мы вам с нашего барского плеча даем тысячу долларов. Я спросил: «Сколько серий в сериале?». Они ответили: «Шестьдесят восемь». Вот, говорю, по «штуке» за каждую серию — тогда берите, а так — нет. Пошутил, конечно, чтобы отстали. На самом деле я просто не хотел отдавать свою песню в сериал.

— Константин Никольский

Его друзья шутят: если бы Костя получал хотя бы по копейке за каждую песню, то давно бы уже стал миллионером.

Сейчас Константин Никольский даёт акустические концерты, а иногда выступает совместно с блюз-роковым гитаристом Леваном Ломидзе и его группой Blues Cousins. Не забывает также и старых друзей — например, Александра Сикорского и его «Старую гвардию», Алексея «Вайта» Белова и его группу «Удачное приобретение». Джемы с этими музыкантами пользуются неизменным успехом у московской публики.

В 2006 году он принял участие в юбилейном концерте Левана Ломидзе «15 лет в блюзе без компромиссов». Песня «Облако» была исполнена в составе: Константин Никольский — гитара, вокал; Леван Ломидзе — гитара; Павел Протасов — бас-гитара; Гамлет Фарзалиев — ударные.

Я лично считаю, что Костя — сформировавшийся блюзовый гитарист. Его фразы, звукоизвлечение, это конкретная блюзовая подача. Такой североевропейский блюз. Мы познакомились и нашли общий язык именно из-за этих точек соприкосновения. И в отличие от людей, которые в шоу-бизнесе многого достигли, по секрету скажу, он очень сильно развивается. Постоянно что-то слушает, то есть, ему интересно. Вот сегодня он спел свои песни, и все подпевали и были в восторге, потом вышел как гитарист, и публика завизжала от его фразы.

— Леван Ломидзе

15 ноября 2009 года, выступая в Санкт-Петербурге, Никольский пояснил, что отказался выступать с группой, в полном составе, по причине проблем со здоровьем, а также своих высоких требований к музыкантам ансамбля. Поклонникам он рассказал, что бросил пить и курить после того, как в сентябре 2009 года ему провели очень сложную операцию на сердце.

На концерте во МХАТе имени Горького Никольский сказал, что у него есть желание выпустить «Детский альбом», состоящий из его юношеских песен. Туда могли бы войти «Ты хотел увидеть мир», «Россия» («Небо — купол синий, первый ливень по весне. Это ты, Россия, ты, Россия, снишься мне» — писал молодой Никольский, служивший в Киеве), «Спокойной ночи, дорогая миледи», «Летний дождь», «Я думал о многом и разном», «Воздушные замки», «Алёна», «Ты девчонка хорошенькая».

Возможен и новый альбом. В упоминавшемся выше интервью газете «Известия», опубликованном в сентябре 2007 года по случаю выхода «Иллюзий», Никольский сказал: «Я вот за прошлую неделю написал сразу три песни. У меня есть ещё какое-то количество незаписанных вещей, созданных в последние годы. Получается в сумме штук десять. Можно составить ещё один альбом, и старых композиций в нём уже точно не будет».

Впрочем, в этом же интервью Никольский, отказавшись от приписанной ему фразы «Новые песни пишут те, у кого старые плохие», заметил: «Но я действительно никогда не спешил, не стремился успеть за модой, не ставил задачи, что вот сейчас надо обязательно записать пластинку. Плохо делать не надо. Лучше посидеть, подумать, добросовестнее отнестись к предмету и затем уж предлагать материал слушателям. А то, знаешь, бывает так: музыканты выпускают что-то, чтобы слушали другие, а сами свою пластинку никогда не поставят. А я иногда и сам хочу своё послушать…». Действительно, вряд ли можно найти ещё одного автора-исполнителя, у которого так мало записанных или хотя бы исполненных на концертах песен.

Нет, слава Богу, никакого бизнеса у меня нет. Я говорю «слава Богу» потому, что, если придётся заниматься чем-то ещё, я скорее пойду доски строгать. Кстати, я сам делал гитары. Я двенадцать лет играл на гитаре, которую сделал сам. Я рисую гитары различной формы, потом их делаю. Правда, между появлением рисунка и самой гитары проходит лет пять-семь.

— Константин Никольский

28 ноября 2008 года в Москве в клубе «Кино» состоялось выступление Константина Никольского для специальных гостей фестиваля «Дискотека 80-х. The Best». Музыкант исполнил свои самые популярные хиты, а также песни с последнего альбома.

В сентябре 2009 года Константин Никольский выступил на международном арт-фестивале современной музыки МАМАКАБО. «Я не знаю, почему согласился, — говорил Никольский. Никогда ни в каких фестивалях не участвовал, потому что там все время предполагается какой-то бег на время. Я это не люблю ещё со школы. Главное — пройти дистанцию и не упасть. А Тимура знаю давно и доверяю ему. Он мне позвонил и сказал хорошие слова. Я не помню что, но другие люди говорили, и я не соглашался». «Поэтому я согласился даже не для того, чтобы самому поучаствовать, а чтобы на других посмотреть, встретиться с музыкантами, которых в своей обычной жизни не вижу, но уважаю. На концертных площадках мы не встречаемся, потому что работаем в разные дни. На гастроли я сейчас не езжу. Так что, это хорошая возможность друг у друга подсмотреть, кто, что и как умеет делать».

Меня не радует, как в Интернете переиначиваются мои тексты. Иной раз просто волосы дыбом становятся. Там не то что незнание стихов — а незнание русского языка. Иногда кажется, что они специально переделывают, чтобы автору жутко стало.

— Константин Никольский

27 ноября 2009 года Никольский в качестве специального гостя принял участие в фестивале «Дискотека 80-х» в спорткомплексе «Олимпийский» в Москве. Александр Варин: Константин Никольский вообще почти не появляется на больших сборных концертах. Но он выступал у нас в прошлом году на after-party «Дискотеки 80-х», почувствовал атмосферу этой акции, теплое отношение к нему и согласился в этом году выйти уже на сцену «Олимпийского».

Было очевидно, что автор «Музыканта» устал, и все же он успел сказать, что «не может оценить состояние русского рока сегодня, поскольку того больше нет». Также Никольский рассказал всем жаждущим общения с ним, следующее: «Такой ажиотаж вокруг „дискотеки“ понятен, в музыке тех лет есть душевность. Она не разменяна, как сейчас. Сейчас все без души. Я не так давно плохо себя чувствовал, но сейчас, слава Богу, лучше, возобновил концерты. Сегодня, когда вышел на сцену, обалдел. Столько народу, и чувствуется, что соскучились, что ждут и хотят одного и того же. Я бы хотел, чтобы сегодня было больше авторов, которые так же заботились о мелодичности и качестве своей музыки, как мы в своё время».

Своим любимым гитаристом Никольский назвал Гэри Мура (телеинтервью программе «Утро»). Влияние ирландской гитарной школы (первый гитарист «Thin Lizzy» Эрик Белл, Гэри Мур и другие) особенно проявилось в песнях «Я сам из тех…», «Ночная птица», «Цветок у окна». Этим влиянием творчество Никольского как гитариста, конечно, не ограничивается. В песне «От любви к любви» (альбом «Я бреду по бездорожью») соло записано при помощи двух наложений. В одной из партий нетрудно уловить сильное сходство с Марком Нопфлером, которое, впрочем, перекрывается другой партией.

Признание Никольского в упомянутом выше телеинтервью, что он, как ни странно, всегда спокойно относился к Ричи Блэкмору, показывает, что в мастерстве гитариста (и явно в музыке, поэзии) для него важнее техники душевность, энергетика, экспрессия, драйв. Также Константину нравятся Robben Ford, Jethro Tull, Эрик Клэптон, Джордж Харрисон, Би Би Кинг.

Его очень личные, порой проникнутые трагическим мироощущением песни… являются прекрасным примером союза мелодии и поэтического слова.

— Андрей Бурлака

Песня «Прошедший день» написана по своей же фотографии. Я выступал в 80-е годы в театре эстрады, один, садился на спинку стула — дико неудобно, и пел. При этом у меня было такое страдальческое лицо, мол, себе верю, и публика тоже. И вот смотрю на эту фотографию — человек с гитарой. О чём, думаю, он поет?

— Константин Никольский

В моей душе осадок зла. Эту мощную, захватывающую вещь вполне можно было бы поместить в учебник по блюзу, настолько классически в ней выражены двенадцатитактовая структура, шаффл и блюзовая гармония.

— «Новая Газета», 19.09.2002

Спи, душа моя. Там долго не хватало чего-то… Кстати, эту песню не крутят по радио вредные дядьки и тетки, все эти ведущие программ. Они все время спрашивают у меня чего-нибудь новенького. Я им говорю: «Да возьмите мои старые альбомы, там полно песен, неизвестных вам!»

— Константин Никольский

«Я сам из тех» — эту песню, как признался композитор, он написал в совершенно особенном состоянии. «Никому такого не пожелаю. Жить не хотелось — это слабо сказано. Долго мучился, а потом написал песню — и все прошло».

— «Комсомольская правда», 25.11.2009

2010-е годы

6 марта 2010 года в московском концертном зале «Крокус Сити Холл» прошёл юбилейный концерт «Цветов», которым исполнилось 40 лет, среди приглашенных выступавших оказался и Константин Никольский.

20 ноября 2010 года в Перми Константин уточнил: в будущую пластинку войдет песня «Я уйду» («Вечерняя дорога»), написанная в период 1983—1984. 5 декабря 2010 года на упоминавшемся концерте в Оренбурге Никольский заявил о готовности выпустить в следующем году свой четвёртый альбом, а также, что уже готов материал для пятого. 10 декабря 2010 года в Череповце музыкант рассказал, что новые песни будут, прежде всего, про любовь, потому что с годами это чувство стало для него отдельным от всех остальных.

3 февраля 2011 года, в связи с 60-летием, состоялся юбилейный вечер Константина Никольского «От любви к любви» в Московском международном Доме музыки. Были исполнены хиты, композиции c альбома «Иллюзии», а также неизвестные, никогда не исполнявшиеся на концертах песни. В юбилейном вечере участвовали: Константин Никольский — вокал, гитара, Игорь Кожин — гитара, Юлия Никольская — вокал. Многие концерты в последнее время Никольский даёт в форме творческого вечера. Этот единственный в своем роде артист далек от рекламной суеты, не появляется на музыкальных тусовках и фестивалях, что, однако, не мешает ему собирать на своих выступлениях полные залы в разных городах России. Звукорежиссёром выступлений стал Игорь Артемков, в 2002—2009 годах работавший с Алёной Свиридовой.

Появление Константина Никольского в качестве специального гостя произошло на 3-м фестивале экологически-чистой музыки «Взлетная Полоса» в Жуковском 14 августа 2011 года. Мероприятие проводилось в рамках празднования 100-летия российской авиации, 75-летия беспосадочного перелета Валерия Чкалова и 50-летия первого полета Юрия Гагарина в космос.

13 октября 2011 года в Северодвинске по поводу выпуска нового альбома Никольский дал понять, что когда содержание созреет, тогда будет альбом. Песни для нового альбома есть, в том числе очень старые, написанные году в 85-м, но неизвестные. К этому стоит прибавить два новых инструментальных произведения для классической гитары.

10 декабря 2011 года в Донецке на вопрос — к какому жанру сам Константин причисляет свои песни, он ответил: «На мой взгляд, этот жанр так и называется — Константин Никольский». Из ответов певца также стало известно, что он не является поклонником футбола, романтичен, аполитичен и обладает тонким чувством юмора. С теплотой отзывался Никольский о музыканте Гэри Муре и даже сыграл инструментальную пьесу этого знаменитого гитариста.

В июне 2012 года, на концерте в самарской филармонии, Никольский прокомментировал 50-летие Виктора Цоя: «Знаком с ним не был. А к его творчеству отношусь не очень хорошо, потому что музыкального в нем ничего не вижу. По-другому воспитан — я не виноват». — Когда же наконец мы увидим вас на «Грушинском фестивале»? — спросила самарская поклонница. — Никогда, — ответил Никольский. — Ведь «Грушинский фестиваль» — это место, где собираются барды? Так ведь? Когда-то давно, в 1972-м году я работал на ТВ в отделе звукооператоров. Как и везде, в то время там была самодеятельность, клуб студенческой песни. И вот однажды на каком-то очередном выезде на природу я тоже у костра сыграл в кругу членов КСП под гитару одну из своих песен. Кстати, до сих пор её исполняю на концертах. На что мне сказали: «Иди домой уже!» И я пошёл. В продолжении темы музыкант взял два простейших аккорда и признался, что сейчас на этом далеко не уедешь. Обвинил современных бардов в том, что они на «голубом глазу» компилируют Окуджаву и Визбора и ничего нового не поют. — Да во всех жанрах сейчас беда, — махнул рукой Никольский. — У нас — Стас Михайлов. Все! Хана настала! На фестивале «Рок над Волгой» таких соло-гитар не было, правда ведь? Я представляю исчезающий вид. Сейчас никто не хочет учиться ни на чём играть. Все хотят включить одну кнопочку и прыгать по сцене.

24 ноября 2012 года с успехом выступил вместе со своей 27-летней дочерью Юлией на XI фестивале «Дискотека 80-х» Rock&Dance в спортивном комплексе «Олимпийский» в Москве. Константин отметил: «Я продолжаю выступать, ездить по концертам. А с дочкой мне очень нравится выступать. У нас с ней очень хорошо звучат голоса, поэтому она вторым голосом очень хорошо справляется. Я очень рад, что она поет вместе со мной и хочу, чтобы она продолжила петь. Моя музыка, конечно, не для дискотек, хотя её постоянно поют на разных танцах».

В 2013 году прекратилось сотрудничество с Игорем Кожиным.

В 2014 году, в связи с событиями на Украине, концерты в Киеве и Харькове были отменены.

22 марта 2015 года на шоу Владимира Матецкого «Встреча с Константином Никольским» на радио «Маяк» музыкант исполнил «живьем» только две песни — «Прошедший день» и «Птицы белые мои», сказав, что занимается сочинением инструменталов, сыграл их вместо хитов, негативно отозвался об Интернете и социальных сетях.

На концертах Никольский играет на электроакустической гитаре «Gibson Chet Atkins SST» с нейлоновыми струнами. В последнее время стал отрицательно относиться к фото и видеосъемке из зрительного зала.

[img12.nnm.ru/d/4/f/8/1/d4f819f0be5cf6bd7e9d0225915bf125_full.jpg Молодой Константин Никольский (фото)]

Семья

Со своей женой Мариной Никольский учился в физико-математической школе. Потом они много лет не виделись, снова встретились и заключили брак. 13 января 1985 года родилась дочь Юлия. Юлия Никольская участвовала как певица в юбилейном концерте отца, выступает с ним по клубам. Училась в Московском институте иностранных языков (МИИЯ). Менеджер по работе с клиентами в рекламном агентстве.

Я рад, что она выбрала для себя музыкальную деятельность, но не хочу, чтобы шла по моим стопам. Юлия должна самостоятельно передвигаться в этом деле, без моей помощи. Моя дочь дома всегда слушала другую музыку, и в школе ей поговорить о ней было не с кем. Она однажды поехала на «Горбушку», и я посоветовал ей купить альбом Джеффа Бека Blow by Blow 1975 года. Дяденька, который продавал диски, на неё уставился: «Девочка, откуда ты такое знаешь?!» А она: «У меня папа на гитаре играет».

— Константин Никольский

Дискография

Сольное творчество

Студийные

• 1992 — Я бреду по бездорожью…
• 1996 — Один взгляд назад
• 2007 — Иллюзии

Концертные

• 1994 — Акустический концерт (К. Никольский, А. Романов) (СD, отдельно выступление Никольского издано в 2003 году (Живая Струна. Акустический Альбом. Live))
• 2001 — 50. Юбилейный концерт в ГЦКЗ «Россия»

Сборники

• 1994 — Песни для Тани М. Мир сказак (Rock-line)
• 1995 — Радио 101 в прямом эфире. Live (Hit Records)
• 1997 — Музыка для души. Сборник лучших медленных композиций 1996 года (Союз)
• 1998 — Лучшие песни
• 1999 — Звёздная серия (Star Records)
• 1999 — Прошедший день (Grand Records)
• 2001 — Музыкант. Лучшие песни (переиздан в 2009 и 2015 годах)
• 2001 — Легенды Русского Рока. The Best 5, 6
• 2003 — Лучшие хиты (S.B.A. Music Publishing/SBA Production)
• 2003 — Звёздная серия (S.T.R. Records)
• 2003 — Птицы белые мои. Золотая коллекция (Союз Рекордз)
• 2003 — Энциклопедия Российского Рока (Grand Records)
• 2003 — Grand Collection (Квадро-Диск)
• 2003 — Легенды русского рока. Золотая коллекция
• 2004 — 12 наших (Пролог-Мьюзик)
• 2004 — 13 наших (Пролог-Мьюзик)
• 2004 — Легенды русского рока
• 2004 — Мне только снится жизнь моя
• 2004 — Легенды жанра. Лучшие песни. Я сам из тех (Classic Company)
• 2004 — Любовное Настроение (Никитин)
• 2006 — Любимые песни .RU (Пролог-Мьюзик)
• 2006 — Моё воскресенье (Союз Рекордз)
• 2007 — Антология (Союз)
• 2007 — А у нас во дворе… Выпуск 3 (Союз)

Андрей Морсин

Студийные

• 1994 — «Волшебник Изумрудного города»
• 1996 — «Снежная королева»

Группа «Адо»

Студийные

• 2003 — «Веди себя хорошо» (переиздание)

Группа «Воскресение»

Студийные

• 1981 — «Воскресенье 2» (в 1992 году вышло ремастеринговое переиздание)

Концертные

• 1994 — «Концерт. ДК Мехтех» (1982)

Группа «Зеркало мира»

Студийные

• 1987 — «Зеркало мира» (также известен вариант «Пред чертой меж будущим и прошлым»)

Концертные

• 1986 — «За густой пеленой» (Концерт 1986 года) (выступление на фестивале «Рок-панорама-86»)

Группа «Рок-Академия»

Студийные

• 1994 — «MCMXCIV»

Группа «Рок-Ателье»

Сборники

• 1993 — «Greatest Hits»

Группа «Фестиваль»

Студийные

• 1978 — «Фестиваль»
• 1981 — «Счастлив певец»
• 1984 — «Ансамбль Фестиваль» (запись 1983 года, Мелодия)

Группа «Цветы»

Студийные

• 1977 — Миньон (EP)

Концертные

• 2005 — «Ностальгия по настоящему. Юбилейный концерт с участием гостей»
• 2011 — «Распахни своё окно». Диск 2 «Цветы — 40 лет»

Сборники

• 1976 — Радио София. Музикална Стълбица
• 1993 — 1972—1976
• 1995 — 1972—1979
• 2003 — Синглы 1972—1979

Игорь Угольников

Студийные

• 1996 — «Оба-на!»

Наталья Пушкова

Студийные

• 2001 — «Просто»

Юрий Лоза

Концертные

• 2004 — «Я умею мечтать…»

Основные источники

• [www.staraya-guardia.com/?history СТАРАЯ ГВАРДИЯ — официальный сайт группы]
• [www.voskresenie-club.ru/chronology.shtml Клуб любителей творчества группы «Воскресение». Хронология]

Ссылки

• [ru.vnicklibrary.wikia.com/wiki/ДИСКОГРАФИЯ_КОНСТАНТИНА_НИКОЛЬСКОГО_С_ПЕСНЯМИ_НА_YOUTUBE Дискография Константина Никольского с песнями на YouTube (включая редкие записи, клипы и съемки)]

Литература

• А. С. Алексеев. Кто есть кто в российской рок-музыке. — М. : АСТ : Астрель : Харвест, 2009. — С. 335, 336. — ISBN 978-5-17-048654-0 (АСТ). — ISBN 978-5-271-24160-4 (Астрель). — ISBN 978-985-16-7343-4 (Харвест).</span>

Ссылки

• [www.konstantin-nikolsky.ru Официальный сайт Константина Никольского]
• [www.last.fm/ru/music/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD+%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9 Профиль Никольский, Константин Николаевич] на Last.fm
• [nikolsky.ucoz.ru Неофициальный сайт Константина Никольского-1]
• [k-nikolsky.narod.ru Неофициальный сайт Константина Никольского-2]
• [nikolskiy.ucoz.ru Неофициальный сайт Константина Никольского-3]

Отрывок, характеризующий Никольский, Константин Николаевич

Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.